Теперь и из меня воровку сделали. Они же не для меня везти хотели. Для себя, как всегда. Думаете, я не знаю этого? Третьего дня они попросили спасти их, ну, и я… Поймите же меня! Они все равно воровать будут. Разве я или кто-нибудь другой может все время стоять над ними? И председателю ничего не добиться. А если хотите знать, так они в самом деле отвезли эти три мешка на Петушиную ферму и даже о свидетелях позаботились. Очень вас прошу: о том, что говорю вам, никому ни слова, а этих людей лучше не трогайте, обходите издалека! Вы их еще не знаете.
Зоотехник расплакалась. Ливии сделалось неловко.
На следующей неделе Ливию срочно вызвали в контору. В комнате председателя сидел Донат и какой-то молодой человек со светлым, невыразительным лицом, но с очень прямым, неподвижным взглядом.
Донат велел Ливии сесть, сказал, что в связи с жалобой прибыл товарищ из района, и дал прочитать слегка мятое письмо. Почерк был корявый, но разборчивый.
«Товарищ первый секретарь партии!
Мы вынуждены сообщить вам о недостойных людях, которые хотят пробраться в колхоз. Недавно в колхоз «Коммунар» Бругского района на ферму «Упитес» принята новая доярка — некая Ливия Лангстынь. Неспособная проявить себя в честном труде, эта особа начала клеветать на других доярок и работающих на ферме людей перед председателем колхоза как на воров и расхитителей социалистической собственности. Случай был выяснен у т. Риекстыня в колхозной конторе, и люди оказались невинно оклеветанными. Но мы не стали бы такими пустяками беспокоить Вас при Вашей государственной работе. Но тут важнее другое. Кто такая эта упом. особа Ливия Лангстынь, что выдает себя за дочь бывшего председателя Гракской волости Лангстыня, который погиб геройской смертью в Красной Армии? Она на самом деле является дочерью фашистского прихвостня, предателя и шуцмана Гринфельда, а не Лангстыня, мать упом. особы прижила ее с Гринфельдом, который в то время был в Гракском имении сапожником. Мать упом. особы Женя Лангстынь аморальный человек, и следует разобраться в ее прошлом, что она делала при фашистах. Такие особы нечестно используют заслуги погибших героев и те блага, которые советская власть им дает. Их следует убрать из среды порядочных людей и в колхоз не принимать. Точно так же упом. особа Ливия Лангстынь пролезла в комсомол. Рекомендуем также поинтересоваться, почему председатель упом. колхоза т. Риекстынь без решения и ведома правления таких особ в колхоз все же принимает и обещает незаконно выделить приусадебный участок и после этого еще защищает.
Простите, что беспокоим и не называем своих фамилий, потому как хотим, чтобы за наше сообщение не пришлось невинно пострадать нам самим.
Честные труженики».
— Ну? Что скажешь?
Ливия вздохнула.
— Это ложь.
— Докажите! — тихим, чуть ли не безразличным голосом проговорил незнакомец.
— Что именно? Что я должна доказать?
— Мы желаем знать хотя бы, кто ваш отец.
— Кто? Мой отец есть мой отец и…
Ливии задали и другие вопросы, но ни на один из них она достаточно вразумительно ответить не могла. Она замолчала в полной растерянности.
Ливия из центра вернулась на ферму, но ее коровы уже были подоены и накормлены. Бирута притворилась, что ее не видит.
На вопросы Алисы о здоровье и неприятностях Ливия не отвечала, ужинать не стала, но затем вдруг зашла к Алисе в комнату и прямо спросила:
— Артур Лангстынь мой отец или нет?
Алиса вздрогнула. Она тоже когда-то слышала от Эрнестины, что у Жени было что-то с сапожником, что в этой женитьбе с Артуром что-то нечисто, так как уже через шесть месяцев после регистрации брака родилась Ливия. Может быть, Эрнестина знала больше, но, щадя Алису, умалчивала об этом. Да и сама Алиса не была уверена, Артур ли отец Ливии; подозрения эти даже поддерживали ее, когда она воспитывала маленькую Ливию: если отец не настоящий, а ребенок так любит его, то мать можно заменить и новая мать тоже будет любима. Алиса много думала над тем, обманула ли Женя Артура, женился ли он из великодушия, насколько в этом поступке Артура вина самой Алисы. Но эти свои мысли Алиса глубоко скрывала и стыдилась открыть их даже Эрнестине.
— Я…
В пристальном, почти враждебном взгляде Ливии мелькнула неуверенность.
— Ведь он признавал тебя своей дочерью. Любил тебя, воспитывал и…
Ливия выбежала из комнаты и схватила пальто.
— Куда ты пойдешь?
— Хочу все услышать от нее самой.
— Ночью!
— Все равно. Я должна немедленно выяснить это.
— Погоди! Запряжем лошадь. Я поеду с тобой.
— Не надо мне ни вас, ни вашей лошади.
— Ливия!
Алиса коснулась плеча девушки, затем обняла ее.
— Я хочу помочь тебе, детка. От всего сердца.
Они вместе запрягли лошадь и поехали в Граки. В Жениных окнах уже было темно.
— Спит.
— Я разбужу ее…
Алиса осталась в санях.
Когда, спустя полчаса, Ливия вернулась, она сквозь стиснутые зубы лишь процедила:
— Едем!
И только когда они уже доехали до низкой, раскидистой сосны, Ливия заговорила:
— Он все знал. Но почему женился на ней? Почему он так поступил! И почему вы все лгали мне? Жить больше не хочется.
Знал бы Петерис, что Алиса оставила дом без присмотра и ночью поехала вместе с Ливией в Граки, сильно встревожился бы, ибо Гите наступало время рожать.
В ту ночь Алиса ничего подозрительного не заметила, а утром увидела, что Гита беспокойна. Всю неделю Алиса ждала этой минуты, все необходимое лежало наготове, теперь же совсем растерялась. До сих пор, когда появлялись жеребята или телились коровы, Петерис всегда был дома или где-нибудь поблизости, в поле. Если случались осложнения, решающее слово было за
