Вечером братья пошли гулять. Митя с радостью принял предложение «проветриться». Быстрый в движениях, веселый, он все подмечал и на всё отзывался, острил по любому поводу, внимательно разглядывал проходящих мимо девушек.
— Ты понимаешь, что родители тобой недовольны? — строго спрашивал Алексей.
— Понимаю. И дома, и в школе меня постоянно попрекают тобой: «Ваш брат был лучшим учеником» или «Алешенька и сейчас еще не курит». Угораздило же меня родиться после тебя! — отвечал Митя.
— Разве трудно хорошо учиться, имея для этого нормальные условия? Разве трудно не огорчать таких стариков, как наши?
— Не трудно. Не выходит, Алеша. Меня хватает на неделю, не больше. Потом опять что-нибудь прорывается...
Он признавался в этом с такой сердечностью, что Алексей с трудом подавил ответно возникшую в нем теплоту. Надо было довести до конца строгий разговор.
— Выходит, ты и в руки себя взять не можешь. Так бывает с закоренелыми пьяницами, у которых ослаблена воля: понимают, что нельзя пить, а пьют.
Митя огляделся; заметив, что поблизости никого нет, порывисто обнял брата и поцеловал в щеку.
— Не сердись, Алешка. Я без памяти рад, что ты приехал. Тебя так нехватало в доме!
— Теленок! — проворчал растроганный в душе Алексей и, отводя в стороны руки брата, сказал поучающе: — Мужчина должен быть сдержанней и тверже.
— Кто знает, каким должен быть мужчина! Ты считаешь, что ты правильный мужчина, Алеша? — младший брат смотрел на Алексея с улыбкой.
— Отвечай, что ты намерен дальше делать, лоботряс! Школа у тебя уже позади.
— В армию пойду, — Митя ответил серьезно, без улыбки. — Все говорят: война скоро будет, Алеша. Надо учиться воевать. А до армии хочется годик погулять. Не огорчайся, если иногда будут жаловаться на меня. Ведь ничего особенного я себе не позволяю.
— Вот и пожалеешь теперь сто раз, что не был к тебе подобрее, поласковее, — шептал Алексей, шагая по заметенному снегом скалистому берегу Джагдинского пролива на острове Тайсин. Непривычно суровое и повзрослевшее лицо брата, бледное от потери крови, как бы плыло перед ним в темноте.
Глава седьмая
Что принесла весна
В середине февраля Карпов, вернувшись с охоты, преподнес Тане пучок голых сухих веточек багульника.
— Это, милая, задаток под весенний букет. Поставь в воду.
Алексей посмеялся над ним:
— Зачем этот веник в воду? Пригодится пол подметать. Весну, Иван Лукич, ты не поминай, ее здесь не бывает. — И он запел популярную на участке песенку:
Эх ты, остров Тайсин —
Веселая планета:
Двенадцать месяцев зима,
Остальные — лето...
— Кончилась твоя зима, паря. Крышка ей. Торопитесь с вашими делами на льду. Весна, считай, уже настала.
— Чудак ты, рыбак! — возражал Алексей и тащил его на улицу. — Видишь? Снег кругом и минус сорок градусов. Весной и не пахнет.
— Пахнет, паря. Ой, пахнет! Нос у тебя заложило, не чуешь. У нас весна приходит исподволь, осторожно. Не сразу она вступает в драку с зимой.
Ковшов не замечал того, что ясно видел коренной житель Адуна: весеннее обновление природы уже началось. Быстро исчезал снежный покров. Снег не таял (было холодно), а испарялся. Дороги потемнели. На больших сугробах возле построек появилась серая твердая корка. Выпал день с первой, чистой, как слеза, капелью, с крыш свесились сосульки...
— Смотри, Алексей Николаевич, это — весна, — показывал на них Карпов.
Но на другой день пошел снег. Он сыпался долго, тяжелой, сухой крупкой, и накрыл землю толстым белым пластом. Усилился ветер с севера — резкий, жгучий, леденящий лицо.
— Где твоя весна, Иван Лукич? — спрашивал Алексей.
В эти пуржистые дни подаренный Карповым пучок багульника незаметно расцвел. Утром Таня кинула нечаянный взгляд на окно и восхищенно вскрикнула: недавно еще безжизненные сухие веточки светились светло-сиреневым пламенем нежных цветов.
Инженеры полюбовались на них, но Беридзе тут же вспомнил, что они предвещают весну, нахмурился и заторопился. Еще не кончились работы по укладке трубопровода со льда пролива, еще много грузов не было перевезено на остров.
Настал момент спуска последней секции (она должна была лечь в самом глубоком фарватерном месте пролива и соединить уже уложенные с обоих берегов части нефтепровода). Двумя стыками Умара приварил эту последнюю секцию, с помощью тракторов трубу стянули в майну, водолазы, пользуясь гидромониторами, плотно уложили ее на дно — и двенадцатикилометровый переход через пролив стал единым целым.
Строители имели право торжествовать победу: они уложили переход на двадцать дней раньше срока, в небывало трудных зимних условиях и методами, еще не известными в технике. От имени коллектива двух участков — материкового и островного — Беридзе послал в управление телеграмму-рапорт, в которой сообщал о выполнении задания и перечислял, сколько рабочей силы, машино-часов и горючего удалось сберечь при этом. Расчет показывал: взрывной метод рытья траншей и укладка трубопровода со льда обошлись в несколько раз дешевле, чем стоил бы переход, построенный по старому проекту.
«Не успокаиваясь на достижении, — заканчивался рапорт традиционными для советских людей словами, — коллектив с утроенной энергией берется за быстрейшее окончание второй нитки перехода и за подготовку к весне».
Краткий, деловой документ, где цифр было больше, чем слов, прошумел по строительству, как песня, и в ответ посыпались поздравления. «Ваш успех — это лучший подарок нашей славной Красной Армии в день ее годовщины», — писали в телеграмме из Рубежанска Дудин и Писарев. Поздравления прислали нефтяники из Кончелана, рабочие заводов Новинска, колхозники разных селений Адуна.
Строители не помнили, когда у них в последний раз был выходной день. И теперь, даже ради такого праздничного события, они не имели времени на передышку. Ознаменовав его коротким собранием и небольшой порцией вина к ужину, строители принялись укладывать вторую линию нефтепровода через пролив.
По проекту это следовало сделать значительно позднее, уже после пуска нефтепровода. Однако, убедившись в правильности технических решений и проверив силы коллектива, Беридзе еще две недели назад обратился к Батманову с предложением: не переносить постройку второй нитки перехода на дальнейшее, полностью покончить с ней до весны. Предложение было столь же заманчивым, сколь и рискованным. Оставалось не так уж много дней до конца зимы, приближалось время передвижки льдов на проливе.
— Решайте сами, вам виднее, — отвечал Батманов. — Честь и хвала, если справитесь с одной линией, большего не требуем. Ну, а за все, что сделаете сверх, готов поклониться до земли.
— Обсудите все с народом, рассчитайте еще раз свои силы, не зарывайтесь, риск очень большой, — советовал и Залкинд.
Беридзе созвал совещание, которое вынесло решение: вторую линию строить! Тополев с лучшими сварщиками и Некрасов со своими подрывниками сразу перебрались на материк. Снова загрохотали взрывы. За неделю подрывники пробили траншею — вторая рваная прорубь, на километр севернее первой, прочертила лед пролива. В тот день, когда Ковшов со стороны острова уложил последнюю секцию трубопровода первой линии, Тополев с материка опустил на дно две плети второй.
Алексей прошелся несколько километров по льду, чтобы встретиться с Кузьмой Кузьмичем на проливе. Старый инженер был очень эффектен — в тулупе, с обмерзшими усами и белыми от инея бровями.
— Покончил, Алеша, с первой ниткой? Поздравляю! — густым голосом сказал Тополев. — Теперь переходи на вторую, будем с двух сторон жать. Так-то мы вернее обгоним весну.
Алексей взял его под руку. Они пошли между торосами, будто на прогулке по ровному уличному тротуару.
— Я уже принялся за вторую линию, — говорил Алексей. — Пришел к вам не поздравления выслушивать, а бросить перчатку. — Он с деланной серьезностью снял рукавицу и кинул ее на лед. — Вызываю на борьбу. Вы впереди меня на две секции — пусть, даю вам «фору». Все равно приду на середину раньше.
Кузьма Кузьмич, кряхтя, нагнулся и поднял рукавицу.
— Вызов принимается. Выигрыш на две секции со счета сбрасываем, в вашей доброте не нуждаемся. Хвастаться наперед не стану, — мы, старики, народ скромный. Посмотрим...
Они обсудили, уже по-деловому, условия соревнования и скрепили договор чаепитием.
Теперь старый и молодой инженеры двигались друг другу навстречу и часто переговаривались по селектору.
— Товарищ Тополев, мы уложили первую секцию на сорок часов раньше графика, — торопился сообщить Алексей. — Как вам это нравится?
— Вы обещали, товарищ Ковшов, быстренько обогнать нас, дряхлых старичков. Что-то у вас не получается, — с торжеством отвечал Тополев. — Мы подготовили третью секцию и опередили график на пятьдесят два часа.
