теперь для всех светит чудесный свет… А у новых людей будут новые дети, и все они придут в школу!.. Не будет школа пустовать…»
— Астемир! — услышал он голос Инала. — Веди, показывай свою школу.
Повествование наше идет к концу. Расстались мы с дедом Баляцо. Скоро расстанемся и с Лю… Еще много суждено ему увидеть и в своем доме и в чужих окнах… Еще многое ждет его, более интересное, чем тхало в доме Жираслана, но все это случится без нас… Прощай, мальчик Лю, родившийся в день июльского паводка! Прощай, школьник Лю, прильнувший носом к стеклу чужого окна, за которым жарко горят лампы!
Кому, как не Жираслану, знать обычаи и правила стола, собравшего стольких достойных людей!
По правую руку от хозяина, согласившегося взять на себя обязанности тамады, сидел Казгирей Матханов, по левую — малоразговорчивый доктор Василий Петрович, искусством которого был поставлен на ноги хозяин дома. Далее расположились Эльдар, Астемир, несколько работников Чека, мельник Адам, теперь, после сгинувшего Мусы, ставший самым зажиточным и самым лукавым обитателем Шхальмивоко. Было направлено приглашение и Саиду, но одряхлевший кадий с трудом поднимался на ноги. Проповедь о пророке Ибрагиме стала лебединой песней старого муллы.
Выздоровление Жираслана служило прямым поводом для тхало. Эльдар и Казгирей приняли приглашение; за это время Жираслан сумел проявить готовность служить новой власти, и было решено сделать ему предложение, которое окончательно определит его судьбу. И все же необычная встреча в доме у вчерашнего абрека и самый дух дома, всегда несколько загадочный, внушали гостям легкую тревогу, веселье налаживалось с трудом, хотя Жираслан старался вести беседу с должным блеском, как в лучшие прежние годы. И одет он был с прежним щегольством, хотя дорогая черкеска — та самая, в которой он упал у склепа, — кое-где пестрела свежей штопкой и газыри из слоновой кости надломились. На висках у тамады поблескивала седина.
У Жираслана нелегко было на душе. Но, видно, не в шутку человек этот что-то решил про себя.
Сама действительность преподнесла Жираслану возможность на деле показать свою готовность порвать с абреками.
Уже после пленения абрек-паши хорошо вооруженная банда напала на скорый поезд, следовавший в Москву. В поезде ехали дипломаты. Новоявленный удалец Кагермазов, чье имя начинало затмевать славу абрек-паши, знал, что игра стоит свеч. Его банда остановила поезд. Пострадала и дипломатическая почта. Происшествие грозило международным скандалом. Вот и внес Жираслан свой первый вклад в дело революции, пожалуй, более ценный, чем тот, который сделали Муса и Давлет для прославления аллаха. Он передал своему преемнику Кагермазову приказание вернуть ценности и дипломатические документы. А после этого Жираслан согласился подписать листовку — обращение к абрекам.
Жираслану вернули дом, приехала княгиня.
Разливая пенистую махсыму и крепкий самогон, передавая блюда, тамада ловко отшучивался, ускользал от вопросов Эльдара, пробующего выведать, каким образом Жираслан заставил Кагермазова возвратить ценности и документы.
— О чем ты печешься, Эльдар? — говорил Жираслан. — Ты лучше смотри в свое блюдо. Вон какая у тебя курица! Раньше такое гедлибже я отдавал человеку, у которого на груди было не меньше трех орденов.
— Жираслан, ты не серди Эльдара, — заметил мельник, как всегда думающий только об одном: как бы польстить начальству. — Не серди его, а то он опять заберет твой дом.
Гости смутились, но тамада не растерялся:
— Ничего, я не буду на него в обиде, бродячий пес злее домашнего, а я люблю быть злым…
Нелегко было людям подавить в себе чувство неприязни к разбойнику, но пример Инала, который твердо держал слово, помогал и Эльдару, и Астемиру, и даже Думасаре понять смысл примирения с Жирасланом. Наступал самый торжественный момент тхало: Думасара, прислуживающая за столом, подала главное блюдо — баранью голову.
Убедившись, что подана правая часть головы, Жираслан начал священнодействовать. Труднейшая из обязанностей тамады воодушевила его, и даже Казгирей, молчавший весь вечер, с удовольствием следил за тем, как уверенно и опрятно действует Жираслан, как безошибочно и быстро работают его сильные пальцы.
Кинжалом Жираслан отсек ухо и, задорно блеснув глазами, протянул его Эльдару со словами:
— Надлежало бы передать это самому младшему среди нас по возрасту. Но я не вижу юношей. Здесь все уже зрелые мужи, каждый из которых сам способен проявить мудрость. Тебе, Эльдар, отдаю ухо, дабы ты безошибочно слышал голоса друзей и тайные замыслы врагов, а главное, умей слышать самого себя, помни: и старший может направить твою руку не туда, куда следует… Держи ухо востро, Эльдар.
Эльдар с достоинством принял подношение, хотя и почувствовал в словах Жираслана неприятный намек.
Что же касается Казгирея, то он сразу разгадал, в чем истинный смысл тхало: Жираслан не столько озабочен тем, как лучше выразить благодарность доктору, вылечившему его, сколько хочет заручиться поддержкой Эльдара, да и других гостей на всякий случай, ведь помилование всегда может смениться немилостью и больше того — смертным приговором… времена такие!
Казгирей не ошибался, действительный смысл тхало состоял в этом.
ТХАЛО ПРОДОЛЖАЕТСЯ. СТУК В ОКНО
Между тем Жираслан продолжал:
— Эта часть бараньей головы, щеки и губы, тому, кто не должен быть обездолен, когда радость делят между настоящими мужчинами, чьи уста мягки, с чьих губ не слетает грубое слово, а чья речь исходит от сердца и западает в сердце слушателя.
Жираслан передал эту часть Астемиру.
Польщенный такой оценкой, Астемир встал, положил ладонь на ладонь в знак того, что принимает подношение.
Сильным нажатием пальцев Жираслан переломил кость и подал куски товарищам Эльдара, как некогда передавал эту часть людям знатного происхождения. При этом тамада сказал:
— Когда снова поскачете по дорогам подвигов и славы, не забудьте меня. Может быть, я тоже попаду в тень вашего дерева славы.
Мозговая часть головы с соответствующими словами досталась доктору Василию Петровичу.
Да, Жираслан показал, что у него в пальцах сила, а а голове разум!
Наступило время говорить гостям. Эльдар взглянул на Казгирея, тот кивком головы поддержал его: дескать, пора, говори.
— Извини меня, тамада, и дозволь сказать мне, — проговорил Эльдар.
— Говори! — Жираслан с любопытством оглядел Эльдара.
— Валлаги! Как всегда, ты говоришь так складно, что никто не в силах сравниться с тобою, — начал речь Эльдар. — Сравнится разве только Инал, или ты, Казгирей, или ты, Астемир. Но и я, не рассчитывая на красоту слога, попробую сказать дельную вещь. Зачем, князь, искать тебе тень под чужим деревом? Почему бы тебе самому не отбрасывать эту тень, как отбрасывал ты ее прежде, но теперь уж в другую сторону?
— Поясни,
