национальный.
На удивление точно найденная деталь: мосластые, в синеватых жилах руки Гурта похожи на корни срубленного тутовника. Труженик и хозяин земли, Гурт, как никто другой, знает, что она "может мучиться, жаждать, страдать". И истово верит в ее бессмертие и красоту, потому что "земля — это жизнь"…
Отношением к земле, нормами трудовой народной морали и выверяет писатель духовные ценности жизни, нравственные ценности человека. С ними связывает эстетическую программу творчества, вводя в повествование поэта Байрама, много и напряженно размышляющего о призвании художника, его долге перед людьми и ответственности перед самим собой.
Высок и благороден замысел поэта создать поэму, в которой будут воспеты "человек земли, земледелец, его душа, его характер". Такого доподлинного героя Байрам находит в брате Назаре, прославленном председателе колхоза.
"Человек, которому посвящена поэма, не совершал воинских подвигов, людям его поколения досталась другая доля. Это они, мальчики военных лет, вынесли на своих плечах все тяготы тыла и безмерные трудности первых послевоенных лет. Это они, бросив игры, повзрослев до срока, ходили за плугом, вырывавшимся из их цеокрепцшх, рук…"
Все, казалось бы, верно и ладно в строках поэмы, но, прочитанные со сцены театра, они словно рассыпаются в воздухе, не долетев до рядов зрительного зала. "Ведь это же зарифмованный очерк", — ужасается поэт. И даже ловит себя на том, что не может удержать в памяти реальный образ брата-председателя (вовсе не голубого, как потом выяснится, героя): "…черты Назара расплываются, их заслоняют цифры, цифры, цифры…
Байрам уже не видит Назара, не слышит его голоса, он видит лишь ряды чужих лиц и слышит собственные звонкие слова, умело зарифмованные в строки.
Они звучны, напевны, но они не достигают сознания этих людей, не проникают в их души: пустые и звонкие, слова отскакивают от зала, как детский раскрашенный мячик отскакивает от бетонной стены"…
Жестокий урок отрезвления: и самое сладкозвучное слово мертво, если оно умозрительно, не рождено живым чувством жизни, не проникнуто ее трудными проблемами. Как укор себе вспоминает Байрам друга-журналиста, который, связав творческую судьбу со строительством Каракумского канала, "не восторгался строителями, не умилялся трудностями, не живописал суровую романтику Каракумов. Он писал так, словно это он был изыскателем, строителем, бульдозеристом, спокойно и просто делал нелегкое, нужное людям дело…"
Как укор Байраму воспринимаются нами, читателями, и раздумья Гурта о том, какие прекрасные дутары выйдут из выкорчеванного тутовника, и тогда "тутовник наш снова с людьми будет, веселить и радовать, помогать будет людям… Жалко, сам он играть не умеет. Попросил бы первый дутар, натянул бы струны, позвал соседей, играл бы всю ночь напролет. И радостное, и грустное играл бы, такую бы музыку придумывал, чтоб как сама жизнь…" Имений: жизнь!..
Восприняв этот образ символического дутара, уподобим емуперо писателя. И обратим внимание, как многообразны мелодии, выводимые им. В них и звонкая поэзия юности, сопутствующая молодым героям романа. И активное неприятие заскорузлой косности стародавних обычаев, проникающих в современную жизнь туркменской деревни, в ее новый благоустроенный быт (мотив, который получает самостоятельное развитие в повести "Калым"). И увлеченная поэтизация человека, который, как Гурт в романе "Земля помнит все", или Гуммат из повести "Настырный", или Сапар-ага из повести "Свет горел до утра", через весь свой большой трудовой век пронес душевную отзывчивость на зов времени, безотказную ответственность за все, что происходит вокруг.
…"Если поставить рядом нашу поэзию, начиная от великого Махтум-Кули и по настоящее время, и прозу, существующую только с 30-х годов, станет ясно, что прозе еще далеко до совершеннолетня. Но я верю, что она достигнет как совершеннолетия, так и совершенства, ибо правильно говорят, что молодость — это сила", — писал Тиркиш Джумагельдиев в послесловии к самой первой своей книге, вышедшей в переводе на русский язык. С тех пор прошло десять лет. Время, достаточное, чтобы убедить: слова писателя не были громкой декларацией.
Так пусть же, как говорят на Востоке, не устает его перо. И не смолкают струны дутара…
В. Оскоцкий
Приложение к журналу "Дружба народов"
М., "Известия", 1978, 464 стр. с илл.
Редактор приложений Е. Мовчан
Оформление "Библиотеки" А. Гаранина
Редактор И. Юшкова
Художественный редактор И. Смирнов
Технический редактор Н. Карнаушкина
Корректор Г. Матвеева
А08109. Сдано в набор 13/Х-77 г. Подписано в печать 18/1 1978 г. Формат 84 X 1081/32. Бум. типографская № 1. Печ. л. 14,5.
Усл. печ. л. 24,36. Уч. — изд. л. 24,60. Зак. 1990. Тираж 200 000 экз. Цена 1 р. 90 коп.
Издательство "Известия Советов народных депутатов СССР". Москва, Пушкинская пл., 5.
Набрано и сматрицировано в ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени
Первой Образцовой типографии имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при Государственном комитете
Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
Москва, М-54, Валовая, 28
Отпечатано в ордена Трудового Красного Знамени типографии "Известий Советов народных депутатов СССР" имени И. И. Скворцова-Степанова.
Москва, Пушкинская пл., 5 Зак. 660.
Яшмак — платок, которым замужние туркменки в знак покорности и бессловесности прикрывали прежде рот и нижнюю часть лица.
Китени — кустарная шелковая ткань; платье из этой ткани.
Тельпек — большая круглая шапка из овчины мехом наружу.
Дастан — народное героическое сказание.
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 40.
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 79, т. 39, стр. 230.
