— А что? Национальный головной убор. Все носят — и я.
— Хочешь быть, как все?
— А что тут плохого?
— Ничего… до определенного времени. Одеваешься, как все; работаешь, как все; думаешь, как все, — и сам ты, как все. Ты — свой, всем понятный, и с тобой обращаются, как привыкли обращаться со всеми. Но вот дали тебе бригаду, но не обычную, не как у всех, а особенную. И работать в ней надо по-особенному, а не как все. И что получается, вспомни?
Назар понял ход мыслей Юлдаша, снял тюбетейку и принялся ее рассматривать. Казалось бы, простая тюбетейка, а несет в себе скрытый смысл.
— Да-а, так-то вот, — усмехнулся Юлдаш. — Символ похожести: я такой, как все. И ждут от меня привычного поведения: уважения к старшему, даже если он мерзавец: почтения к начальнику, даже если он неправ; молчания, почитания, лести, преклонения… А у меня нагрузка двадцать гектаров, каждая минута на счету. Мне некогда почитать и преклоняться, мне надо дело обеспечить! В общем, пошли конфликты, обиды… А переоделся — словно отделился от всех. Теперь говорят: что с него взять?! Видите, он не как все.
— Понял.
— Ну, будем спать? Подъем рано.
Юлдаш ушел. Какое-то время Назар прислушивался к звукам затихающего дома и думал о Юлдаше, о его тихой жене, об угловатой и шаловливой сестренке. Вспомнил слова Салвар-апа о том, что Юлдашу друзья по делу ближе, чем родня по крови. Мысль понравилась ему, с ней он и уснул.
На полевой стан они приехали до восхода солнца. Небо озарялось светом. Было прохладно, пахло свежей травой.
Назар огляделся. На первый взгляд, ничего особенного здесь не увидел — все, как у всех: бригадный домик, сараи, огород. Но когда вышел на машинную площадку, долго стоял, завороженный, охватывая взглядом широкое пространство с сельхозмашинами, прицепными агрегатами, знакомыми и незнакомыми приспособлениями. Все они были в полной готовности — прицепляй к трактору и вези в поле. Назар придирчиво осмотрел все, отыскивая хоть какой-нибудь изъян, но так и не нашел.
Возле Юлдаша собрались механизаторы. Четверо вышли из домика. Здесь ночуют, отметил Назар, и тоже подошел к Юлдашу. С ним уважительно поздоровались и опять повернулись к Юлдашу, который кратко рассказал о встрече с учеными из института хлопководства, предложившими опробовать у них новую технологию. Затем обменялись соображениями о делах на день и разошлись. Взревели моторы, и трактора с поднятыми культиваторами пошли в поле.
Культивацию проводили на двух картах, между которыми пролегала дорога. На дороге стоял грузовик, оборудованный шнеком, с помощью которого Юлдаш и Назар заполняли удобрениями туковые банки подъезжающих справа и слева тракторов. Работа была организована так, что очередной трактор подходил под засыпку, когда отходил предшествующий, поэтому получался своеобразный конвейер. Но иногда выпадала пауза, которую бригадиры использовали для разговоров.
— Договор с совхозом составляли по типовому образцу или сами сочиняли? — поинтересовался Назар.
— Сами, конечно. Типовой не годится. Ты посмотри, как предлагают распределять зарплату, не говоря обо всем остальном. По тарифам и разрядам! Вреднее этого ничего не придумаешь. Все равно, что взять топор — и под корень все дело.
— А мы тоже платить будем с учетом разрядов, — забеспокоился Назар. — Как же иначе? Ведь в бригаде есть опытные и новички.
— Тогда давай спорить! А какое мне дело, что ты сейчас опытнее меня? Мы вот делаем одну и ту же работу, не требующую твоей высокой квалификации, а почему тебе надо больше платить, чем мне? За то лишь, что ты где-то, как-то, когда-то получил повышенный разряд? Вон парни культивируют, работают одинаково, а почему получать они должны по-разному?
— Но это… стимулирует повышение квалификации. Решается социальная проблема.
— Стимулируй. Но не за счет моего заработка. А то ведь такое стимулирование развалит нам безнарядные бригады раньше, чем мы их создадим. Люди научились считать и станут прикидывать: работали одинаково, а получили расчет по-разному. Пойди потом объясни ему, что у Ташматова разряд повыше твоего. Может, и согласится на первый раз, а потом уйдет туда, где не будут оскорблять за его же труд.
— Писать будешь?!
— А ты чего смеешься? Буду писать! Не у каждого хватит на это мыслей и характера.
— Что ты предлагаешь?
— Трудодень.
— Хм… — поперхнулся обескураженный Назар.
— Гениальное изобретение социализма! Простое, как истина. И коммунистическое в своей основе, потому что рассчитано на коллективный труд при высокой сознательности каждого.
— Но ведь это… пройденный этап.
— А теперь трудодень впишется. Заработки высокие, обид не будет, что работаем за «палочки». Главное в том, что трудодень — это очень просто и наглядно. Заметь, при безнарядке мы учитываем именно трудовой день. И работу, как мы, например, все сейчас работаем: друг у друга на виду, вкалываем, как надо.
— Тут что-то есть, — задумался Назар, — и трудодень сама жизнь родила не случайно. Надо подумать.
— Давай-давай, думай!
Вновь подошли трактора. Юлдаш и Назар наполнили их удобрениями, и спор продолжался.
— Дело не только в сознательности, — начал Назар. — Силы у людей разные, и опыт, и вообще все. И если платить одинаково, то в какой-то момент сильный или опытный начнет равняться на середнячка, а середнячки — на слабеньких. И вместо повышения производительности труда получим падение. Поэтому и вводится коэффициент трудового участия — для сильных, и учитываются разряды — для опытных.
— Начну бить с коэффициента трудового участия. На первый взгляд, все вроде бы правильно: сильный — слабый… Но лодыри бывают и сильными, а передовиками — физически слабые. Так что определить вклад каждого, сидя в кабинете, невозможно. И в поле его не определишь. Ну, вот соберутся сейчас трое работяг и решат: плохо ты поработал, товарищ Санаев, понизим тебе коэффициент трудового участия, получай-ка наполовину меньше товарища Эргашева.
— Почему трое?
— Ну, пятеро, семеро. Какая разница! Все равно произвол. Нет в кодексе законов о труде статьи, которая бы разрешала так штрафовать людей. И коэффициент твой потому надуманный и незаконный. А еще — оскорбительный.
Назар поднял на Юлдаша удивленный взгляд. Тот разгорелся от спора.
— Да, оскорбительный! Он не учитывает человеческих отношений.
— Как же быть?
— А вот так. Считать, что все равны. Ведь если кто-то в чем-то слабее, то в другом он сильнее. Вон на том тракторе Далимов работает: его можно вместо домкрата использовать. А на другом тракторе Шамсиев вроде бы и слабенький, не дотянется никогда до Далимова, но зато поломки мотора по слуху определяет. Знаешь, сколько он времени нам сэкономил! Один силой берет, другой — умением, а выигрываем все вместе. Так зачем же нам взвешивать каждого? И на каких весах можно определить, кто больше дает пользы, а кто меньше. Да и надо ли?
— Но при трудоднях тоже определяется участие в труде?
— Правильно. Вот сейчас мы выполняем одну работу и каждому запишем по трудодню. А если я полдня поработаю — в город, к примеру, потребовалось съездить, — запишут полтрудодня. И так ежедневно. Трудодни накапливаются, каждый ведет им счет. В конце года полученная прибыль делится на сумму всех бригадных трудодней, умножается на свои — вот и сумма твоего заработка. Просто, наглядно, а потому и мобилизует бороться за каждый свой трудовой день. Приблизительно у нас каждый знает, сколько он заработал сегодня. А попробуй подсчитай так же просто заработок при ваших коэффициентах, всевозможных надбавках за классность, за опытность, еще черт знает за что, да еще при авансировании — с ЭВМ не управишься. Так что трудодень и тут выгоднее.
— Так вы на трудоднях?
— Переходим. Сейчас пока некоторая неувязка с администрацией. Кое-кто побаивается, что обвинят в возврате к старому.
— А ты?
— А я убедил бригаду. Рузметову сказал. Он заинтересовался, велел проштудировать опыт по трудодням, накопленный ранее. Изучаю.
В середине дня работу прервали и поехали на полевой стан. Перед обедом полагался душ. Разделись в пристройке. Рабочие топтались на месте, заговорщически поглядывая друг на друга, потом предложили Назару, как гостю, первым войти в душевую. Поняв, что ему приготовлен сюрприз, Назар прикинулся простачком и, шагнув за порожек, наступил на резиновый коврик — тут же из рожка и снизу, и со всех сторон на него хлынули струи воды. Именно этого он и ожидал, но все равно затрепыхался в струях, как птица в сети, чем оправдал ожидание развеселившихся рабочих.
После душа ноги сами понесли его на запах шурпы. Обедали в комнате с затемненными окнами и кондиционером. Назара посадили на почетное место, и на этом кончились восточные церемонии. Касы дымились парком, и все дружно заработали ложками. Вошла повариха с ляганом отварного мяса, подала его Юлдашу и вышла. Юлдаш покрошил мясо ножом, выставил ляган на середину дастархана и принялся доедать шурпу.
