— Не слишком ли на серьезную тему мы говорим? — вмешалась Люба. — Меня как женщину, естественно, больше интересует ваша невеста. Показали бы ее…
— Увидите, Любушка, увидите, — машинально пообещал Норин, все еще взволнованный вопросом Василия. — А может быть, уже и видели. Ведь вы были у Груздева?
— Была.
— Значит, видели. Она же в приемной сидит.
— Ах, эта?
— Не понравилась?
— Да нет… миловидная. Только, пожалуй, простовата. Вам не кажется?
— Жена и должна быть проще. — Норин по-доброму улыбнулся. — Потом, я еще не решил окончательно. Вот я и Василию Ивановичу сказал: поживем — увидим.
— А она согласна?
Норин вопросительно уставился на Любу немигающими круглыми глазами.
— На что согласна?
— Выйти за вас, конечно.
— Признаться, об этом я не думал. Мне кажется, все девушки только того и ждут, чтобы выйти замуж. Или я похож на Квазимодо?
— Я бы не сказала. Но учтите, — Люба погрозила пальцем. — Девушка девушке — рознь. Возьмет и откажет. У них — свой расчет и свое чутье.
— Вот так, Петр Иванович. Прислушайтесь. Это вам говорит женщина! А что, если и в самом деле откажет? Силой милому не быть. Не так ли?
— Уж не заключить ли нам пари? — тяжело откинувшись на спинку стула, заулыбался Норин. — Как это у Лермонтова: «Шесть штук шампанского!.. Пожалуй!»
— Нет уж, давайте без юнкерских замашек, — твердо возразил Василий. — Это вам не скачки. И вообще, разбирайтесь в своих делах сами.
В комнате на некоторое время стало тихо. Норин раскачивался на стуле, раздумывая, и вдруг неожиданно сказал:
— Убедили! На все сто! Отложим этот разговор.
— Вот это правильно, — сказала Люба. — Давайте-ка лучше угощу я вас черным кофе!
— В таком случае кофе сварю я, — заявил Василий, поднимаясь из-за стола. — Это по моей части.
— Вы курите? — предложил Норин. — Прекрасные сигареты!..
— С удовольствием, — ответила Люба и взяла сигарету. — Где-то совсем недавно я видела такие же. Спасибо! — сказала она, когда Норин поднес зажженную спичку. — Теперь вспомнила — у Евгения Евгеньевича Коростелева.
— Завидная наблюдательность. Он курит имение такие.
— Вы с ним часто видитесь?
— Как вам сказать? Когда соскучимся, тогда и видимся.
— Значит, вы близко знакомы?
— Точнее — приятели… Обаятельнейший человек…
— Да, пожалуй. Интересно, сколько ему лет?
— Сорок два, но разве ему дашь? Мужчина в расцвете сил.
— Я с вами согласна. И вы знаете, мне почему-то казалось, что главный инженер должен выглядеть каким-то не от мира сего, бирюком. А тут — пожалуйста, интеллигентный, внимательный человек. Никак не предполагала встретить такого на отдаленной стройке. Любопытно, чем занимается его жена? Ее что, устраивает эта периферийная жизнь?
На этот вопрос Норин ответить не успел: вошел Василий с двумя чашками дымящегося кофе.
— Вот вам — не какой-нибудь турецкий, а костровский. Пейте и смакуйте. Так на чем мы остановились? Вернее — на чем вы остановились? Я, кажется, помешал разговору?
— Нашему разговору? — спросил Норин. — Действительно, на чем мы остановились? А-а! На семейном положении Коростелева. Могу доложить, что он вдовец с незапамятных времен. Кроме старушки матери, которая стережет московскую квартиру, у него давным-давно никого нет.
— Иметь квартиру в Москве и жить здесь?! — сказала Люба.
Василий пожал плечами и, облокотившись на стол, пристально посмотрел на жену.
— Меня лично жизнь в Речном устраивает. И стройка, и этот лес, — сказал он, вставая и подходя к балконной двери. — Давайте-ка пройдемся по нашей Елинской улице! Как, Петр Иванович?
— Почему бы и не пройтись? — с живостью ответил Норин. Он отодвинул пустую чашку, поблагодарил Любу и вместе с Василием Ивановичем помог ей убрать со стола.
Они спускались вниз по Елинской, к синевшему вдалеке разливу реки, вдоль новых пятиэтажных домов. Притихший на жаре и безветрии лес на другой стороне улицы наполнял воздух густым запахом хвои. Вскоре лес начал редеть, и между стволами деревьев зажелтел, побежал зигзагами штакетник забора. Показались коттеджи. Василий посмотрел на них и сказал с завистью:
— В таких домиках не жизнь, а рай! Это вам не какая-нибудь пробензиненная Неглинка.
— Коростелев толк знает, — заключил Норин. — Кстати, не заглянуть ли нам к Евгению Евгеньевичу?
— Я лично с ним не знаком.
— Вот и хорошо! Будет случай познакомиться! Любушка!
— Не знаю. По-моему, не совсем удобно. — Она одернула платье, провела руками по волосам. — Как-нибудь в следующий раз.
— Зачем откладывать? Вполне удобно! Я вам говорю!
Василий в нерешительности стоял у кромки тротуара, покусывая травинку.
— Вася, может быть, зайдем? Положимся на Петра Ивановича.
— Мне все равно, — помедлив, ответил Василий.
— Вот и лады! — воскликнул Петр. — Полный вперед!
День свадьбы Кати и Бориса пришелся на последнюю субботу августа. Подруги Кати, помня о том, как рано наступают сумерки, договорились закончить все хлопоты пораньше, чтобы в полдень начать праздничное застолье.
Свадьбу решили сыграть на берегу реки, чуть выше того крутояра, с которого накренилась к воде старая касаткинская береза. Так пожелала Катя. Уже ранним утром потянулись гуськом по надбережной тропке парни и девчата. Они тащили пустые ящики, чтобы соорудить из них стол, корзины с пивом и минеральной водой; потом набрали сушняка для костров.
К двенадцати часам, когда «Волга» с женихом и невестой, дав изрядный крюк по лесной дороге, вывернула на обрывистый берег, стол светился скатертями, был уставлен бутылками и всевозможной снедью.
Гости обступили машину, и как только открылась дверца, пятеро баянистов рванули мехи. Над лесом торжественно зазвучал марш. К ногам Кати и Бориса полетели цветы. Невеста широко улыбнулась, обвела всех счастливым взглядом и низко, по-русски, поклонилась.
Вслед за молодыми из машины вышли Лена и Норин. Лена выглядела просто, в сравнении со своей подругой, одетой в длинное белое платье, с двумя красными розами в пышно взбитых волосах. Но улыбка Лены, чуть сдержанная, и весело смотревшие большие серые глаза светились той торжественностью, которая охватила всех.
Норин держался с достоинством и в то же время старался быстрее сойтись с теми, кого мало знал или с кем не был знаком вовсе. Он охотно пожимал руки, называл имя и отчество, нередко высказывая предположения: «Да мы, в общем-то, кажется, знакомы. Наверное, виделись в управлении». При этом он поправлял розовый бант из атласной ленты, приколотый к лацкану пиджака, и не без гордости напоминал: «Вот видите, тоже попал в шаферы».
Смолкли баяны, и в наступившей тишине зазвучал голос первого дружки:
— Дорогой жених Борис свет Сергеевич и дорогая невеста Екатерина свет Леонидовна! Весь мир славит ваше супружество, желает многих лет счастья и согласия! — Он подошел к Борису и Кате, чинно взял их под руки и повел к тому концу стола, где стояли рядом два стула. — Дорогие гости! Милости прошу занять места за свадебным столом, налить чарки и приготовиться к тосту.
Борис, которого вся эта церемония приводила в смущение, отодвинул стул, усадил Катю и присел сам, неловко, в пол-оборота к ней.
— Что жених не весел, — наговаривал звонким петушиным голосом дружка, — что невеста плачет? Пьем за жизнь, за счастье молодых, за их приятности и за удачу! Наливайте чарки до краев, полней, чтоб на свадьбе стало веселей!..
Лена, сидевшая рядом с Катей, покосилась с опаской на граненую стопку, взглянула на подругу, ища у нее сочувствия, потом обратила такой же взгляд на Норина, взгромоздившегося на высоком ящике слева от нее. «За молодых! По полной!» — голосили кругом. Все встали, выпили, и только одна Лена не решалась прикоснуться к своему стаканчику.
— Лен! — Как будто издалека донесся голос Кати. — Только посмей не выпить!
— Леночка, вообще-то, неудобно, — пробасил над самым ухом Норин. — Давайте вместе! — Он поднял стопку Лены, звучно стукнул по ней краем своего стакана, снова повторил: — Давайте. Неудобно.
Лена взглянула на сияющую Катю, приняла из рук Норина стопку и, задержав ее на секунду перед плотно сжатым ртом, отпила. Глаза ее расширились. Она затрясла головой, дико посмотрела по сторонам.
— Пивом, Леночка, пивом. Как рукой снимет.
Схватив стакан с пивом, Лена сделала несколько глотков и, переведя наконец дух, села.
— Ну, думала — все, задохнусь.
— Ничего страшного! — успокоил Норин. — На свежем воздухе все моментально выветрится.
Голос Норина заглушили неистовые крики: «Горько! Горько!» Лена посмотрела на Катю и на Бориса, в нерешительности стоявших друг против друга, и тоже закричала:
