Лена не ответила, а только закрыла глаза в знак согласия. Стало радостно и тепло. Вот только ноги как будто не свои и рукой не хочется шевельнуть. Наверное, от воды. Туда и обратно — метров триста. Но Петр-то, Петр! Что случилось с ним, с чего это он вдруг набросился там, у бакена? И как теперь к нему относиться? А может быть, он и в самом деле любит, не зря повторяет это при каждой встрече? Но до чего самоуверен! Ему обязательно надо как-то отомстить. Пусть не воображает себя рыцарем-победителем!
Костер с гудением пожирал рыжие разлапистые сучковины. Дрова разуглились и дышали сухим припекающим жаром.
Лена заслонила ладонью лицо, пригнулась к костру и нацелилась хворостиной в тлеющий уголь. Она насадила его, как печеную картошку. Размахивая хворостиной, отошла в сторону, подобрала несколько шишек, начернила их углем. «Теперь держись, Петр Иванович! Сейчас мы повеселимся над вами и собьем спесь!»
Она быстро отыскала глазами Норина, который стоял с заветренной стороны, у самого костра, и запустила в него шишкой. Удар получился метким. Пока Норин оглядывался по сторонам, вторая шишка попала в лицо, и он размазал рукой сажу на щеке. Звонко прыснули девчата, и Норин, приметивший хлопавшую в ладоши Лену, погрозил ей.
Он вытерся платком и, делая вид, что слушает, как самозабвенно поют девчата, начал незаметно обходить костер и расположившихся вокруг него людей. Лена поняла хитрость Норина и так же медленно, как он, стала передвигаться в противоположную сторону. Норин шел все быстрее, и Лена едва успевала уходить от него. Ноги не слушались, она перестала их ощущать, и эта гонка по кругу туманила голову. Лена бежала по звенящей земле навстречу искрам и клубам дыма; он разъедал и слепил глаза. «Надо вырваться из этого круга во что бы то ни стало! Стоит только сделать один шаг в сторону, и темнота спасет! Быстрее, быстрее!..»
Сумеречная прохлада освежила лицо, сразу стало легче дышать. Лена бросилась к кусту можжевельника, перебежала к другому, к третьему, спряталась за ствол ели, прислушалась.
Было тихо. Только гулко стучало сердце в тишине, которую, казалось, источал темный засыпающий лес.
Лена обхватила ствол, боясь разжать руки, потому что и земля и ель начали крениться. Они круто падали вниз, возвращались в прежнее положение и с такой же скоростью валились в другую сторону. «Что же это такое? — растерялась Лена. — Как сделать, чтобы не было так плохо?» Слабый стон Лены усилился тишиной и показался чуть ли не криком. Тотчас послышался хруст веток. Кто-то шел. «Это Петр!» — мелькнула мысль, и, ощутив необъяснимый страх, Лена побежала в чащу, в темноту, продираясь через кустарник.
Силы оставляли ее, а за спиной неотступно трещали кусты и слышались тяжелые шаги. Деревья расступились, и Лена что было духу побежала через поляну по мягкому влажному мху. Она уже достигла было спасительной черной стены леса, но споткнулась, рухнула на землю и увидела над собой Норина — огромного, всклокоченного. Он упал на колени и, шумно дыша, сказал:
— От меня не так просто уйти.
— Нет, нет! — вскрикнула Лена и уперлась рукой в грудь Норина. — Уходите сейчас же!
— Что с вами, Лена? Я же ничем не хочу вас обидеть. Но я убежден — мы должны быть вместе. Должны!..
Стало тихо. Мягко шуршали вершины елей, перечеркивая своими остриями далекие звезды. С реки приглушенно доносилась протяжная песня.
Лена лежала с открытыми глазами, смахивая ладонями крупные слезы. Горечь обиды душила ее. Увидев огонек сигареты, а потом и самого Норина, стоящего посередине поляны, она задрожала, неслышно всхлипывая, а потом заплакала навзрыд.
Он подошел, постоял около, коснулся рукой ее волос.
— Не надо, Леночка. Вставай. Нас могут потерять. Идем. Ну чего ты ревешь? Ведь ровным счетом ничего не случилось. Прости за грубость и давай будем вместе, всегда. Слышишь?
Обняв Лену за плечи, Норин раздвигал перед ней ветки деревьев. Они шли на свет костра.
— Ну, успокоилась? Молодчина! — Норин поцеловал ее в щеку. — Теперь бы незаметно выйти из леса. Ты стой здесь, а я обойду за теми кустиками.
Норин нагнулся и исчез в темноте. Лена подождала немного и, прибрав руками волосы, медленно пошла к костру.
Она остановилась около Кати, за ее спиной.
— Где ты была? — прервав песню, спросила Катя. — Чего молчишь?
— Так, гуляла.
— Ну, ну. Больно-то не гуляй. Норин с тебя глаз не сводит. А он парень — хват, пальца в рот не клади, оттяпает. Поняла?
Лена кивнула.
— Пой со мной вместе и не колобродь больше. Давай!
Катя обняла Лену и, тоскливо глядя на огонь, подхватила песню.
Работа Василия Кострова в институте началась с приема экзаменов у задолжников. Каждый вечер приходили по три-четыре человека. Они долго готовились, а отвечали плохо. Василию жаль было тратить время попусту. Благоразумнее, по его мнению, было вместо этих повторных экзаменов читать лекции и не гнать потом учебную программу. Все складывалось так, что чувство неудовлетворенности от институтской работы появилось у Василия с первых же дней.
«Директор требует бороться за каждого студента и во что бы то ни стало сохранить контингент!» — эти слова заместителя по учебной части казались Василию абсурдом. «Что значит сохранить контингент? Переводить каждого с курса на курс независимо от знаний? Вот эти двое пришли второй раз, а что они всего за одну неделю могли сделать?»
Василий смотрел на студентов, — которые в разных концах аудитории готовились к ответу. Один из них, диспетчер бетонного завода Тимкин, в прошлый раз сидел за этим же столом и беззастенчиво списывал с учебника. Пришлось попросить его выйти. А эта девушка, склонившаяся над листом бумаги и решавшая или делавшая вид, что решает задачу, ушла сама. Вид у нее тогда был болезненный и растерянный. Она даже не попыталась отвечать. «Я лучше приду в другой раз». Сказала и удалилась, тихо прикрыв за собой дверь. «Посмотрим, чем они порадуют сегодня», — подумал Василий и в третий раз спросил:
— Кто-нибудь готов? Давайте, товарищ Тимкин, начнем с вас. Вы готовились полтора часа, вполне достаточно. Покажите свои записи.
На стол легли аккуратно исписанные страницы.
— Рассказывайте.
Заглядывая через плечо Василия в свои записи, Тимкин без запинки, почти скороговоркой изложил понятие двойного интеграла и вдруг умолк.
— Продолжайте, продолжайте, — сказал Василий, перевернув страницы обратной стороной. — Понятие двойного интеграла вы дали. А как произвести изменение порядка интегрирования? Это второй вопрос вашего билета. Подойдите к доске, сделайте чертеж.
Тимкин взял мел, начертил площадь. Неуверенно, то и дело поглядывая на Кострова, разграфил ее на квадраты.
— Так, так. Пожалуйста. Каковы же пределы интегрирования? Если мне не изменяет память, в прошлый раз вы споткнулись на этом самом месте. — Василий отвернулся от доски, взглянул на часы, придвинул к себе журнал. — Плохо, товарищ Тимкин. Опять не знаете материала. Между прочим, без знания основ высшей математики из вас никакого инженера не получится. Ну, что же, придете еще раз. Только теперь уже в зимнюю сессию.
Тимкин положил мел, вытер платком руки.
— Я просил бы вас, Василий Иванович, принять у меня на этой неделе. Во-первых, я не хочу быть отчисленным из института, а во-вторых, у меня большая занятость по общественной линии. Это тоже полагалось бы учитывать.
— Я учитываю только знания.
Василий сделал пометку в журнале и попросил пройти к столу студентку Крисанову.
— Пожалуйста. Отвечайте на ваш билет.
Громко стукнула и задрожала дверь. Василий повернул голову и сказал, скорее себе, чем студентке:
— Ну-ну, проявляем характер…
Он слушал, как отвечала Лена, не вникая в смысл ее слов, но в то же время понимая, что рассуждает она логично и свободно разбирается в теме. Мысли Василия вновь и вновь возвращались к Тимкину, а от него, по прямой ассоциации, переходили к Коростелеву — новому, а для Василия — первому директору института. Именно он, Коростелев, просил обратить внимание на Тимкина, не только потому, что экзамен по математике решал его перевод на четвертый курс, но и по другим, особым, как он выразился, причинам. Какие причины имел в виду Коростелев, Василий не знал и не поинтересовался ими. Он не привык выделять кого-либо ни по служебному положению, ни по родственным связям или знакомству. «Вот об этой самой Крисановой директор небось не позаботился. А она отвечает на удивление здорово. И почему только в прошлый раз она так поспешно ушла?»
— Достаточно, — оборвал Василий, — теперь решим за дачу.
Лена начала писать на доске, объясняя ход решения, Василий утвердительно кивал головой и, глядя на нее, пытался вспомнить, где он мог ее видеть раньше, до этих двух встреч в институте? «Серые, широко раскрытые глаза, коротко стриженные волосы?.. Уж не в котловане ли, пять лет назад, когда он привозил на экскурсию свой школьный класс? Ту девушку, бригадира бетонщиков, звали именно так — Лена Крисанова…»
