Мария густо покраснела.
Стахурский поспешил прийти ей на помощь. Он спросил Марию:
— А ты кто и откуда? Давно в отряде?
— В отряде я две недели, — ответила Мария. — А в Харькове я работала на заводе чертежницей и училась на географическом факультете. Я окончила университет в сорок первом году. Потом пришли гитлеровцы. Меня захватили во время облавы и погнали в рабство. Нас было пятьдесят девушек в одной группе — служащие, домашние работницы, крестьянки. Мы сговорились, выломали доски в полу вагона и прыгали на ходу поезда. — Она вздохнула. — Это было трудно: вагон товарный, а за нашей щелью сразу ось. Если не упадешь камнем и не распластаешься мгновенно на земле между рельсами, ось насмерть бьет по голове. Двенадцать девушек отважились прыгнуть. Три километра прошел поезд, пока мы прыгали одна за другой. Потом пошли разыскивать друг друга. Но в живых оказалось только пять…
Мария почувствовала, как вздрогнул Ян.
Они долго молчали. Наверху выл ветер. Вода в ручье тихо звенела.
— Проклятая жизнь! — прошептал Пахол.
— Нет, — горячо возразила Мария, — не проклинайте жизнь. На какие только муки не идет человек, чтобы жить…
— Ах! — вскрикнул Пахол. — Это только в вашей стране люди любят жизнь, когда им даже тяжело. У нас почти все проклинают жизнь.
— Как же вы нашли партизан? — спросил Стахурский Марию.
— А куда же нам было деваться? — ответила Мария. — Шли по лесу и наткнулись на партизанский дозор. Это была такая радость, точно домой пришли… И не потому, что там знакомые нашлись, а потому, что все такие, как ты сама, так же думают, к тому же стремятся. Среди своих людей можно что угодно вынести, на что угодно пойти. На другой же день, после того как мы пришли, эсэсовцы прочесывали лес, и пришлось принять бой. Мне дали автомат, и я пошла. До Берлина могла дойти, потому что со своими. — Она засмеялась. — А была бы одна, с перепугу в кусты шмыгнула бы.
Стахурский пошевелился.
— Вам неудобно?
— Я думал пойти посмотреть…
— К машине? — спросил Пахол, догадавшись о намерении Стахурского.
— Да.
— Тогда лучше я пойду, с вашего разрешения.
— Нет, Ян, вас могут узнать.
— И вас тоже.
— Верно! Но все же мне лучше итти. Я тут знаю окрестности и прочее…
— Пойду я, — сказала Мария, — сейчас это моя обязанность, а вы тут останетесь на посту.
Она раздвинула корни, вылезла и ступила в ручеек.
— Ветер, кажется, притих…
— Вчера он тоже тише стал перед вечером. Который час?
Пахол взглянул на ручные часы.
— Четыре.
Мария побрела по дну ручейка, хлюпая сапогами по воде. Руки она положила на автомат.
— Да, Ян, — сказал Стахурский, — вы правильно сделали, что не пошли в эти тридцать три партии.
— Тридцать шесть, — поправил Пахол.
— Ну, тридцать шесть, — Стахурский усмехнулся. — И вам повезло, что вы встретили эту девушку в Харькове. Вообще вашей стране, как и многим странам, посчастливилось потому, что против фашистов борется наша Советская страна, наш советский народ. Ведь мы не просто страна и не просто народ, а страна революции и революционный народ.
— Это я знаю, — сказал Пахол, — об этом мы тоже говорили с панной Ольгой.
— Думаю, Ян, что у нас в отряде вы тоже станете революционером.
— Я об этом не думал, — признался Ян. — Я думал, что все равно погибну, но решил не просто умереть в ожидании, пока меня уничтожат фашисты, а сначала уничтожить их, сколько смогу.
— Дело не только в фашистах, Ян, — возразил Стахурский, — вы еще поймете это. Реакция имеет сотни личин. Тридцать пять из ваших тридцати шести партий были реакционными, можете быть уверены.
— Это бесспорно, — согласился Пахол. — Но если образуется тридцать шестая партия, когда уже есть тридцать пять никчемных, то и она ни к чему. Я вообще против партий.
— Слышал, — сказал Стахурский, — но вы совсем не против. Вы только против реакционных партий. И поэтому вы придете еще в партию коммунистов. Ибо коммунисты против всех реакционных партий — за социалистическую революцию.
— Я хотел бы, чтобы произошла мировая революция, — промолвил Пахол тоскливо. — Когда же она наконец будет?
Стахурский засмеялся.
— А что говорила вам про мировую революцию та девушка из Харькова?
Пахол ответил не сразу, он минутку подумал:
— Мы с ней не говорили про мировую революцию. Мы говорили про дружбу народов в Советской стране, про товарища Сталина в Кремле, но на политические темы говорили мало. — Он смутился. — Мы, знаете, с вашего позволения, больше мечтали, как было бы хорошо, чтобы на свете все могли мирно работать и быть спокойными за завтрашний день, как в вашей стране.
— Чудесная эта девушка из Харькова, Ян, — сказал Стахурский. — И запомните: в каждой стране народ делает революцию, когда он созрел для этого, когда у него лопается терпение. Мы давно сделали революцию. Станете революционером и вы.
Вдруг наверху отчетливо прозвучала короткая очередь из автомата.
— Мария? — встревоженно спросил Стахурский.
— Думаю, что Мария, — сказал Пахол.
Они высунулись из ямы и посмотрели наверх.
Но увидеть им ничего не удалось.
— Она бы зря не стреляла, — сказал Стахурский. — Надо спешить ей на помощь.
Они уже стояли в воде.
— Идите вниз и через десять шагов поднимайтесь наверх, — сказал Стахурский, — а я пойду против течения. Пистолет с вами?
Они разошлись. Наверху было тихо.
Стахурский прошел шагов пятнадцать, весь овраг за поворотом был далеко виден, и там было спокойно. Он ухватился за корни и полез вверх по крутому склону. Пистолет он держал в зубах. Это было очень неудобно.
Наверху снова раздалась короткая очередь. Теперь стреляли совсем близко. Он сделал последнее усилие и высунул голову из оврага.
И сразу же он увидел Марию. Она, лежа, медленно отползала назад с автоматом, приставленным к плечу. Их разделяло расстояние не больше десяти метров.
— Мария! — прошептал Стахурский. — Что там?
Она не ответила, но, очевидно, услышала — носок ее сапога слегка постучал по земле: молчи!
Протарахтела длинная очередь, и пули прожужжали над головой Стахурского. Он прижался к обрыву, но успел заметить, что кусты на опушке леса шевелились, дрожали ветки — там кто-то скрывался.
Стахурский притаился, выбрал момент и прыгнул наверх. В следующее мгновение его обстреляли из кустов, но он уже припал к земле за стволом старого граба. На опушке, в кустах барбариса и бузины, засела целая команда. А их было только трое — один автомат и три пистолета.
Теперь Стахурский был всего в пяти шагах от Марии. Он видел ее побледневшее лицо, тревожно поднятые брови.
Пахола нигде не было видно.
Стахурский вынул из кармана второй, Даркин пистолет и положил его перед собой. Позиция за деревом была выгодная, но лишь до тех пор, пока в обойме будут патроны. А стрелять можно было только с близкой дистанции — и наверняка.
— Откуда они появились и сколько их? — спросил Стахурский.
Мария сердито дернула плечом.
— Я сама виновата, — прошептала она хрипло, чуть не плача, — они шли по оврагу и не заметили бы меня, но я встала во весь рост… Их, должно быть, человек десять…
— Десять против трех — это многовато, но Стахурский облегченно вздохнул: значит, противник был лишь впереди, гитлеровцы еще не взяли их в кольцо.
Мария что-то еще прошептала, но Стахурский не расслышал за шумом ветра.
Вдруг противник открыл ураганный огонь, и над головами Стахурского и Марии завизжали, засвистели пули. Они с сухими короткими ударами вонзались в стволы деревьев — и этот частый стук напоминал шум ливня. Мария застонала и припала к земле.
— Мария!
— Ничего, ничего! — крикнула она. — Я, кажется, ранена в плечо.
Стахурский вытащил обоймы и пересчитал патроны. Их было девять в одной и семь — в другой.
Где же Пахол?
И в это мгновение Стахурский увидел Яна. Он был довольно далеко — за кустами, в которых залегли вражеские автоматчики. Эти кусты окаймляли опушку леса, а Пахол был уже в поле сзади них. Значит, он прошел оврагом значительно дальше и теперь полз по смятой, почерневшей ботве неубранной свеклы. Стахурский сразу узнал его по зеленому мундиру среди черной ботвы и бурых листьев. Но Ян не удалялся от гитлеровцев, наоборот, он полз, подкрадываясь к ним сзади. Его отделяло от врагов не больше двадцати шагов.
Что он собирался делать?
Пахол поднял руку — в ней чернел пистолет. Ураган ревел, выстрелов не было слышно, но Стахурский видел, как вздрагивала рука Пахола и как подскакивало дуло пистолета. Пахол стрелял врагам в спину.
Итак, гитлеровцев было десять, а их только трое, но они взяли врага в кольцо.
Пахол стрелял, опершись локтем о примерзшую кочку и тщательно прицеливаясь. Очевидно, он попадал в цель. Но гитлеровцы его сейчас увидят. И все же Пахол продолжал стрелять. Убивая их, он тем самым отвлекал внимание на себя.
