Гости как-то сразу сникли. Особенно растерянным выглядел тот, что помоложе, — высокий, темноволосый.
— Но это невозможно! — вырвалось у него после некоторого молчания.
— Почему? — не отступал Григорий.
— Невозможно… — как-то сокрушенно повторил он и снова умолк.
Но ненадолго. В глазах этого человека внезапно вспыхнул озорной огонек. Он словно просветил его душу, скрытую до поры условностями конспирации.
— Невозможно потому, — не скрывая улыбки, еще раз сказал он, — что у человека с бородой… нет бороды. Нет у него и никаких полномочий.
— Как? — теперь уже удивился Михаил Дубро.
— А вот так. Потому… потому, что человек с бородой — это я.
— Совсем ничего не понимаю, — пожал плечами Григорий. — Ты, братец, все запутал.
— Можно и распутать, — глаза высокого продолжали светиться озорными огоньками, — все, как есть, по порядку.
Александр Гром родился и вырос в бедной крестьянской семье. У отца было девять детей, их с трудом удавалось прокормить. Рядом с его родной деревней Заборье цепочкой растянулись вдоль Зилупе другие — Шешки, Суржи, Пынты, Мейкшаны. Здесь жили латыши, русские, белорусы. Жили дружно. Почти все свободно говорили по-латышски, но не забывали и русский. Их называли латгальцами. Латгалия — интернациональная, самая пестрая часть Латвии.
Кто же он по национальности? Никогда Саша не думал об этом. Учился в латышской школе. Латыши считали его своим. Русские — тоже.
Часто, спустившись к реке, с завистью и невыразимой тоской смотрел он на другой берег. Там все не так, все иначе. Нет мелких полосок на полях, здешней раздробленности. Работают сообща, используют машины. Нет дня, чтобы оттуда не слышались песни. Поют женщины, что стогуют сено. Поют парни и девушки вечером у костра. Поют мальчишки и девчонки в красных галстуках, отправляющиеся за ягодами в ближайший лес.
Некоторые песни с того берега перекочевали и сюда, в Латгалию. Их приняли и полюбили.
Саше было шестнадцать, когда он переехал в Ригу, где жили старшие братья. Надо было помогать отцу кормить большую семью. Мальчик работал подручным каменщика, а вечерами учился в ремесленном училище. Революция, борьба, свобода, коммунист — эти новые для него слова он услышал от братьев. Они были подпольщиками, боролись за то, чтобы жизнь в Латвии стала такой, какая была на той земле, что манила его давно.
И она пришла, эта новая жизнь, пришла с той манящей его песенной стороны. Словно другим стал сам воздух! Другими стали отношения между людьми. Александр, девятнадцатилетний рабочий парень, уже комсомолец, стал чекистом. Кое-где еще затаились враги, которые мечтали о возврате к прошлому. Нужно было их обезвредить. Ни днем ни ночью не знал покоя молодой чекист.
Началась война — дел и забот стало во много раз больше. Александр Гром вместе с товарищами по работе в органах безопасности задерживал переодетых вражеских лазутчиков, ловил диверсантов, отыскивал местонахождение скрытых радиостанций. С трудом выбрался он из осажденной врагом Риги. Видел все ужасы войны — как вражеские самолеты обстреливали идущих по дорогам женщин и детей, как горели города и деревни, умирали люди.
Случалось и самому попадать в сложнейшие переплеты: арестовывали вылезшие из щелей буржуазные националисты, задерживали свои, подозрительно смотревшие на парня в кепке необычного фасона. В Новгороде, в разведотделе одной из армий, Александру сказали:
— Возвращайся назад. Там, в Латвии, ты нужнее. Как чекист, разведчик многое можешь сделать.
Грому пообещали, что для связи с ним придут специальные люди. Он же должен ежемесячно каждого первого и пятнадцатого числа выходить к озеру, что недалеко от хутора отца, и ждать прилета специального самолета. В назначенные дни он с утра до ночи просиживал у озера, но ожидаемого самолета не было. Так проходило время — день за днем, месяц за месяцем. Может быть, там, в штабе, уже и забыли о нем, а может, переменились планы? Ведь был совсем другой расчет на начало войны, на ее сроки.
Что же делать дальше? Как стать полезным Родине здесь, в глубоком тылу врага?
Первое время Александр жил полулегально, прячась в доме отца. Потом, осмелев, стал появляться среди молодежи. Но в ответ на все его попытки поговорить с парнями и девушками по душам они отмалчивались, сторонились его. Сказались неопределенность первых дней войны и общая тревожная обстановка.
Оккупанты, науськанные местными националистами, стали выявлять не только коммунистов, но и тех, кто им сочувствовал. В один из августовских дней 1941 года они арестовали простых крестьянских парней братьев Василия и Павла Равинских и расстреляли.
Убили только за то, что они были комсомольцами.
Кто-то из немецких прихлебателей вспомнил, что Михаил Дубро в день Первого мая шел в праздничной колонне с красным флагом. Не были забыты и антифашистские высказывания Филиппа Равинского. Оба они, как и другие неблагонадежные, не имели права никуда выезжать и должны были каждую неделю отмечаться в волостной комендатуре в Шкяуне.
Сторонились все Александра еще и по другим причинам. Парень долго отсутствовал. Каков он теперь? Как попал сюда?.. У осторожных сельчан вызывала недоверие и его молодость. «Что это за организатор в двадцать лет?» — думали старшие.
И тут находчивый комсомолец сочиняет легенду о человеке с бородой. Отправляясь на озеро для встречи самолета, он намекает, что идет на связь с этим таинственным для всех лицом, присланным из-за линии фронта. Отношение к нему постепенно начало меняться. Люди стали доверчивее. Выяснилось, что многие из них уже объединились в группы, некоторые прячут оружие. Энергичный, деятельный Александр установил связь с этими патриотическими группами в Заборье, Суржах, Башках, Шешках, Ракове, Пынтах и ряде других мест. Выявил в этих деревнях наиболее стойких, надежных людей.
— Да ты, как я погляжу, парень башковитый, — выслушав рассказ Александра Грома, сказал Григорий и улыбнулся, — хотя и без бороды.
Все рассмеялись. Как-то по-особому хорошо и радостно было на сердце у каждого. Очевидно, от того, что они сумели найти друг друга и объединились. Каждый верил, что от этого будет большая польза.
Еще одно знакомство, еще одна связь. Теперь на много верст у нас свои люди. Теперь мы — полный интернационал.
Такое было впервые. Среди бела дня, когда в деревне еще находился приехавший по делам бургомистр, в дом к Григорию заявился Василий.
— Гриша, есть дело, — сказал он полушепотом, чтобы остальные в доме не слышали, — надо собирать ребят.
— Сейчас?.. Неужто нельзя подождать до вечера?
— Понимаешь, нельзя. Вернулась Тоня Фролова. Она такое рассказывает.
Они пошептались вдвоем. Потом, когда пришел Мишка, к разговору присоединился и он.
Вскоре Василий с Григорием вышли, а Мишка подозвал к себе Аниську.
— Слушай, коза, загляни-ка в дом к старосте. Посмотри, как там и что, и незаметно вызови Марию. А чтобы не было подозрений, отнеси стакан соли. Скажи: «Вот мать посылает должок». И не забудь поблагодарить.
— Ладно, — степенно отвечает Аниська, с трудом скрывая охватившую ее радость.
Как же! Она польщена доверием брата. Теперь между ними устанавливается что-то вроде негласного союза.
— Если тебе что-нибудь покажется подозрительным или Мария что подскажет — вмиг назад. Я буду тут, возле дома. А если торопливость проявлять будет нельзя, сними платок и не спеша повязывай себе его. Я примечу.
Аниська понимающе кивнула.
На появление Аниськи в доме старосты никто из гостей не обратил внимания. А за столом, уставленным закусками и самогонкой, кроме хозяина сидело четверо — бургомистр, двое полицейских и какой-то немец. Он молчал, время от времени вставляя отдельные, порой до неузнаваемости исковерканные русские слова.
Говорил в основном бургомистр. Захлебываясь от восторга, он усердно расхваливал местные леса.
— Вот, например, господа, сразу за Прошками, — разглагольствовал Гудковский, — урочище Слипятное. Там сосны, как струны! Цены им нет. Может быть, господин Штумпф пожелает осмотреть этот участок сегодня же?
— Ошен карашо, — ответил немец, — после этот еда.
— Тогда надо послать за лесником, — сказал старосте бургомистр.
— Эй, кто там? Аниська! — неожиданно позвал Борис Борисович. Сделав знак Марии, девочка уже собиралась незаметно уйти, но окрик остановил ее. — Позови Петра Фроленка. Да не мешкай. Скажи, что немецкий специалист по лесным делам требует.
Аниська кивнула и поспешила к выходу. Пока она сбегала за лесником — братом Жени Фроленок — Мишка, ожидавший ее на улице, немало поволновался. Пришлось ему рассказать все, как было.
— Молодец! — похвалил Мишка, — а теперь вместо меня покараулишь здесь. Да смотри, не выставляй себя напоказ. Спрячься где-нибудь в сторонке. В случае чего — покличешь маму. Только громко, чтобы мы услышали. Поняла?
