из себя борцов за советскую власть и коммунистическую партию... Избрать председателем ячейки Алеся, а секретарем Янку. Пиши... Командировать Алеся в уездный комитет для того, чтобы взять необходимое руководство... Правильность протокола подписали... ну все, кто есть, пускай подпишут... А теперь, Алесь, закрывай собрание и пропоем «Интернационал».
Сбиваясь на разные голоса, вслед за Сергеем затянули пятеро молодых ребят слова известного им гимна. С каждым новым словом голоса крепли, подымались выше. В соседней комнате замолчали. Руководитель культурно-просветительного кружка открыл дверь, глянул на хлопцев и остановился.
— Черт знает что такое? Почему поют?
Но, узнав секретаря комячейки Сергея, продвинулся в дверь класса поближе к столу и тоже запел.
* * *
О комсомольской ячейке в селе и волостном центре знали все. Ячейка внесла что-то новое в окружающую жизнь. И не то чтобы работой своей большой — работу за две недели не развернули еще как следует,— но сам факт создания ячейки был заметным явлением, к которому теперь было приковано внимание всего населения села. О ячейке говорила молодежь, говорили старики и дети.
В школе вся жизнь начала вертеться вокруг ячейки. Часть учеников старших классов стала на сторону ячейки, другая не признавала ее. Это самое произошло и в селе среди молодежи. Большинство молодежи было за ячейку, часть — за культурно-просветительный кружок. В селе встали друг против друга две силы, это все понимали. Правда, в культурно-просветительном кружке почти все учителя, культурные силы, а в ячейке пять комсомольцев да Сергей с ними, да еще за ячейку крестьянская молодежь и большинство учащихся.
В кружке как будто силы большие. Они спектакли ставят, библиотеку имеют хорошую, у них пению учат, а в ячейке пока что лишь занятия по политграмоте, да еще в субботние дни вечерами собрания с докладами Сергея о международном положении и задачах, да газеты, присылаемые ячейке из города.
Ячейка в хате Янки поставила под лавкой ящик и туда складывала свои книги. Сергей всю литературу, присылаемую из города волостному агенству печати, перенес в ячейку. Отдавал ячейке и все газеты, идущие на волость.
Через месяц ячейка выросла. Записались в ячейку Иче, сын кузнеца, и Зося, ученица, дочь крестьянина. Зося записалась в ячейку и ходила пока что в культурно-просветительный кружок играть в спектаклях.
Между кружком и ячейкой развернулась борьба.
Собираясь у дьякона на квартире, кружковцы целыми вечерами говорили о ячейке, иронизировали над неграмотностью и некультурностью комсомольцев и одновременно почему-то тревожились. До сих пор им было отдано все внимание села, а с появлением комсомольцев это внимание разделилось. Разделение это захватило даже волостной исполком. Сергей был с комсомольцами, а председатель исполкома с кружковцами, и с ними еще налоговой инспектор и другие служащие.
Сергей с каждым днем относился к кружку все более отрицательно.
— Чего они крутят носами от ячейки? — спрашивал он.
Председатель исполкома защищал кружок.
— Ты неправильно подходишь к интеллигенции,— говорил он.— Ячейка,— что? — ничего пока, а кружок — культурные интеллигентные силы волости. Если рассуждать так, как ты, так эти силы разбегутся, и с одной ячейкой ничего не сделаешь... Ячейку учить еще надо.
Сергей нервничал, злился:
— Твою гнилую интеллигенцию еще больше учить надо,— говорил он.
В последние дни эти разговоры повторялись все чаще.
Перед рождеством кружок подготовил спектакль. На расклеенных по деревне афишах громадными буквами после названия пьесы было написано, что спектакль ставит культурно-просветительный кружок. Вечером комсомольцы вырвали в афишах эти места, но через час их опять заклеили такой же надписью. Потом председатель исполкома позвал к себе Алеся и нашумел на него за поступок комсомольцев.
Но комсомольцы готовились к спектаклю и готовили учеников.
— Если хорошее что — послушаем, а если барахло какое-нибудь — освищем...— говорили они.
На спектакле комсомольцы и ученики сидели на задних рядах. Ученики стояли вдоль окон, на лавках. Пока шла пьеса, в зале было тихо да время от времени прорывался смех. А когда после пьесы на сцену вышел учитель-кружковец и, поклонившись, произнес название стихотворения, которое хотел декламировать, задние ряды зала зашумели.
Учитель провел рукой по лбу, глянул в задние ряды аудитории означал декламировать:
Глаза... Глаза...
Не успел он произнести этих слов, как изо всех углов поднялся шум, потом свист.
На сцену вышел руководитель кружка и попросил, чтобы было тише.
Учитель опять произнес первые слова стихотворения, и опять кто-то пронзительно свистнул в заднем ряду.
Опять на сцену вышел руководитель кружка. За ним поднялся председатель исполкома и начал стыдить учеников и комсомольцев.
Учитель, зло глянув в задние ряды, начал декламировать. Вот он уже произнес восемь строк стихотворения, а тут опять эти слова:
Глаза... Глаза...
И они опять потерялись в пронзительном дружном свисте. Учитель повернулся и ушел за кулисы. Председатель исполкома ушел домой. Спектакль скоро закончился.
Назавтра председатель исполкома долго беседовал с Сергеем, доказывал, что таких безобразий, которые происходили на спектакле, терпеть дальше нельзя. Сергей доказывал, что школьники правильно освистали декламацию учителя.
— Ну что это за стихотворение? — говорил он.— Глаза... Глаза... А ну его!.. Вот, брат,, оно и есть, что гнилая интеллигенция.
В этом спектакле участвовала и Зося.
Назавтра же ее вызвал к себе в коридор Алесь и заявил, что если она будет играть спектакли в кружке, ячейка привлечет ее к ответственности и исключит из комсомола.
Ячейка хотела победить, хотела отвоевать сцену, чтобы от имени комсомольцев говорить со зрителем перед спектаклями, чтобы самим ставить пьесы, декламировать, петь. Началась жестокая борьба за сцену. Борьба перенеслась в школу, где среди учеников было много кружковцев. Алесь, руководивший фактически всей внеучебной жизнью школы, повел атаку на кружковцев. Он с группой хлопцев составил список, кому и когда мыть пол в классах, пилить дрова. Прежде обычно девчат освобождали от дров, сейчас это правило было упразднено.
— Нашим мы сумеем помочь,— говорил Алесь,— а они, панские доньки, пускай сами и напилят, и наколят.
Скоро в лесу произошла и первая стычка.
Идти в лес надо было всем: и хлопцам, и девчатам. Так и ходили. Но прежде дочери священника, дьякона и писаря в лес не шли, а домой, и это почему-то считали нормальным. На этот раз Алесь нарочито предупредил их:
— После обеда в лес пойдем за дровами, глядите, чтобы не сбежали!
Но девчата в лес не пошли.
Алесь в лесу собрал учеников, и все согласились, что тем, кто не явился в лес, завтра придется напилить две нормы дров. Утром Алесь предупредил девчат об этом. Дочь
