бранью и не расходились. Утром парткомом в город были брошены силы, чтобы объяснить положение с хлебом. На улицах, где стояли очереди, проводились короткие митинги. Ораторы доказывали цифрами, что город имеет хлебные запасы, которых достаточно до нового урожая, а толпа, пораженная паникой, слушала, не верила ораторам и опять расползалась, чтобы стать в хлебные хвосты.
Хвостами начался и четвертый день.
* * *
Панчошка видел впереди себя длинную бесконечную серую ленту людей. Лента выгибалась, то прижималась к стенам домовито отклонялась в сторону мостовой и медленно продвигалась вперед, туда, где конец ее пропадал в магазине. И в общем движении вслед за широкоплечей низкой женщиной ступал короткими шажками Панчошка. Его взгляд то бесцельно плутал вокруг по тротуару на противоположной стороне улицы, то неподвижно застывал, задержавшись на камнях запыленной мостовой. Дома он сильно нервничал, а здесь, в очереди, успокоился и уже совсем довольный слушал крикливый разговор впереди стоящих женщин.
Перед широкоплечей соседкой Панчошки стояла старая женщина. Она уже получила один раз хлеб, но не успокоилась на этом и встала в очередь заново. Повернувшись боком к соседке, старуха достала из кошелки хлеб, чтобы показать, как его мало, а потом, глядя в лицо соседки, запихивала рукой хлеб в кошелку. Хлеб никак не попадал по назначению, у старухи дрожали руки. Панчошка следил за движением ее рук, и на лице у него появилась усмешка. В этот момент хлеб выскользнул из узловатых пальцев старухи и упал на мостовую. Панчошка засмеялся тихонько, хотел согнуться поднять хлеб, но прежде его подняла широкоплечая соседка. Она положила хлеб старухе в кошелку ы что-то сказала ей. Старуха не услышала и в свою очередь спросила соседку:
— Что это будет? Что это будет?
— Без хлеба будем,— ответила соседка.
— Так что ж без хлеба? А как же жить? — опять спросила старуха.— Что есть будем?
— Не поевши, бабушка, будем,— вмешался в разговор Панчошка,— меньше есть будем.
Сказал это и тихонько довольно захохотал. Соседка, не обратив внимания на его слова, ответила старухе:
— Сухари вон сушат люди!
Старуха не услышала.
— Что говоришь?
— Сухари сушить надо! — уже громче крикнула соседка.
— Сухари, сухари. А из чего их насушишь? Некому у меня за хлебом стоять, одна я живу, а старик мой не хочет в очереди идти, ругается. А я одна, хорошо, если еще раз управлюсь получить.
Усмешка на лице Панчошки потускнела, скривилась и исчезла... Он отвернулся и стоял, тупо поглядывая на мостовую. Из-за очереди шагнул на мостовую и подошел к Панчошке Потеруха. Еще издали он приподнял над лбом кончиками пальцев фуражку и поздоровался, а приблизившись, сочувственно спросил:
— И вы в очереди, Демьян Андреевич?
— Как видите, Семен Семенович. Евгения Степановна слегка прихворнула, так я сам пошел. Из-за этого вот и на службу опаздываю.
В это время мимо очереди проехал автомобиль. Потеруха приподнял над головою фуражку и склонил голову в сторону автомобиля.
— Кто это поехал? — спросил Панчошка.
— Секретарь парткома.
— Который из них?
— А этот, что с бородою.
— Вы с ним знакомы?
— Да, знаком, встречался...
— И близко знакомы? Беседовали с ним?
— Да, беседовал... Часто даже. Он простой такой...
— Завидую я вам, Семен Семенович.
— Нашли чему завидовать. Что ж тут удивительного?
— Все-таки секретарь, знаете...
— Я со многими из начальства знаком, ничего удивительного в этом нету,— Потеруха сделал серьезное выражение лица.— В партии так и должно быть... Но это не главное, а главное то, что он ездит в автомобиле, а в городе с хлебом вон что творится, и он об этом, наверное, не заботится. А как же Евгения Степановна? — спросил Потеруха.
— Слегка прихворнула.
— Ага, правильно, вы уже говорили. Ну, я пойду на службу. До свидания. Кланяйтесь Евгении Степановне.
Тем временем автомобиль, в котором ехал секретарь парткома, остановился около здания окружкома. «Старик», так называли его в организации, ловко вылез из машины и, прихрамывая, так же ловко, пошел на второй этаж, где находился его кабинет. Вслед за ним шли еще двое, приехавшие вместе в автомобиле. Автомобиль остался ждать. В кабинете «старик» снял пальто, сел за стол и достал из портфеля краткую таблицу данных о запасах хлеба. Глядя в таблицу, заговорил:
— Очередь растет, хоть мы и выбросили значительные запасы хлеба. Такое положение может лишь увеличить панику, значит, надо как-то по-другому организовать распределение хлеба. Я об этом думал... В городе есть на сегодняшний день муки ржаной обойной 31 вагон, отсевной ржаной 2 вагона и 58 вагонов немолотого хлеба. Муки пшеничной мы имеем 54 вагона и 3 вагона пшеницы зерном. Значит, на 8 июля мы имеем 148 вагонов хлеба. Надеемся, что в июле мы сумеем завезти 36 вагонов обойной ржаной муки и 15 вагонов пшеничного простого помола. Все это дает нам 127 000 пудов ржаной и 72 000 пудов пшеничной муки. А если учесть 25 процентов припека, я беру, правда, самое максимальное, мы будем иметь 248 750 пудов хлеба. Так... Этим хлебом надо обеспечить рабочих, безработных, детей, служащих и все остальное трудовое население города, не обеспеченное хлебом... Да... Без строгого учета каждого килограмма хлеба мы ничего не сумеем сделать. Значит, нам надо как можно точнее учесть население, определить норму выдачи и метод распределения. Я предлагаю давать по полкило на день рабочим и триста граммов служащим. Это приблизительно. Количество людей надо учесть более точно. И тогда уточнить нормы. А что касается метода распределения, я считаю, что это надо производить по кооперативным книжкам и специальным удостоверениям, кто не имеет книжек...
Пока говорил «старик», все присутствующие слушали внимательно. Но представитель кооперации при этом нервничал и на бумаге, которой был застлан стол, делал для себя какие-то пометки. А когда «старик» замолчал, он заговорил первым — торопливо, взволнованно, сбивчиво.
— Я думаю, это неправильно. Мы предлагаем не по книжкам... Неправильно по книжкам, надо по хлебным карточкам выдавать. Книжки не дадут мне возможности учесть каждый килограмм хлеба...
— А я заявляю,— перебил его «старик»,— что кооператоры сами испугались паники, хотя в появлении ее сами в значительной степени виноваты. Теперь карточки нельзя вводить,— говорил он,— карточка хлебная сегодня вызовет еще большую панику. Надо нормировать выдачу хлеба книжками, а там посмотрим, может, отыщем и лучший метод, более совершенный...
— Но мы уже печатаем карточки! — заявил кооператор.
— А кто вам разрешил
