— Спасибо, Коля. До свидания.
Спасибо?! Она его благодарила! Николай думал, что после того, как он завоюет общегородское первенство, он подойдет к ней и предложит. «Ксана, в Петергофе пущены нее фонтаны, съездим вместе в воскресенье». Может быть, она и согласится?
В прошлом месяце он уже почти догнал в общегородском соревновании Витю Сойкина, а теперь они с Федей придумали новые оправки и пока давали выработку выше, чем бригада Сойкина. Николай познакомился со своим главным соперником и с тех пор вдвойне мечтал о победе, — уж очень Сойкин самоуверен... Ничего, придется ему отдать знамя!
Вдохновляло Николая и общее приподнятое настроение, царившее в цехе с тех пор, как Полозов стал начальником.
В первые же дни Полозов собрал у себя бригадиров и лучших стахановцев. Он советовался с ними и выдвинул перед ними задачу:
— Превратить цех в сплошь стахановский!
На этом же совещании был создан постоянный стахановский совет, и Николая выбрали членом его.
В цехе много говорили о переменах, которые ввел новый начальник.
Теперь начальники смен и мастера сдавали и принимали смену, как в армии сдают и принимают дежурства. Было известно, что всем им предложено учиться, что Полозов проверял, читают ли они книги, и какие. Рассказ о забавной истории, происшедшей на совещании командиров производства, облетел весь цех — и понравился.
Нравилось и то, что Полозов смело выдвигает новых людей. Женю Никитина назначил начальником инструментального хозяйства, Сашу Воловика сделал сменным мастером на сборке, Валю Зимину перевел с крана в планово-диспетчерское бюро дежурным диспетчером...
Николай видел, что многие дела в цехе пошли быстрее. На его участке не хватало подъемной стрелы. О стреле неизменно заговаривали на производственных совещаниях, на партгруппе, на оперативках. Полозов договорился с цехом металлоконструкций, некоторые работы взялся сделать у себя в цехе — и стрелу установили под шутки и рукоплескания рабочих:
— Вот что значит — захотеть!
— Удалой долго не думает!
Попадались, конечно, и маловеры. Старый Гусаков сказал Николаю, насмешливо дергая губой так, что его сивые усы подпрыгивали:
— И чего вы все с ума посходили? Горяченький-то скоро надрывается. Я этих новых метел на своем веку знаешь сколько видал?
— Теперь все от нас зависит, — горячо возразил Николай. — Мы должны поддержать Полозова, а он нас всегда поддержит.
— Ну-ну! Поддерживай, милок, старайся, — сказал Гусаков. — Авось твоя помощь все решит. А я, понимаешь, в библиотеку пойду, — ему, вишь, не спится, пока Гусаков не приучится романы читать...
У нового начальника цеха был обычай — как бы он ни был занят, первый час проводить на производстве. В этот ранний час любой рабочий мог поговорить с ним; он сам, своими глазами видел начало нового трудового дня с сегодняшними отличиями и затруднениями.
Однажды утром Полозов подошел к Николаю и начал расспрашивать его о членах бригады. Интересовали его наиболее трудные ребята, с которыми Николаю пришлось повозиться. Ответы Николая он слушал внимательно и как-то задумчиво, словно что-то взвешивал или решал.
— Вам для чего, Алексей Алексеевич? Для статьи?
На заводе поговаривали, что пора о пакулинцах написать в газете, и Николай ждал этого — за последние недели нарастающих успехов он познал возбуждающий вкус славы.
— Нет, Коля, не для статьи, — неопределенно ответил Полозов и спросил, какого мнения Николай о бригаде Назарова.
Эта недавно возникшая молодежная бригада уже начала «наступать на пятки» пакулинцам, и кое-кто подшучивал: «Смотри, Коля, обгонят тебя назаровцы!» Николай только головой качал: нет, далеко им до этого! Он и сейчас ответил со снисходительной улыбкой:
— Неплохая бригада. Но с теми ребятами еще работать и работать!
— А ведь показатели у них хороши?
— Что ж такого, — сказал Николай, — бригадир хорош, вот и тянет.
Полозов что-то промычал и пошел дальше с тем же задумчивым видом. А в середине дня Николая вызвали в кабинет начальника.
В кабинете, кроме Полозова, сидели Карцева и Ефим Кузьмич. Все трое обернулись к Николаю с особенным выражением интереса и ожидания.
— Садись, герой, — сказал Полозов. — Как думаешь, товарищ Пакулин, кто из твоих ребят способен самостоятельно работать?
Николай замялся. Ясно было, что кого-либо из пакулинцев хотят выдвинуть бригадиром в другую, новую бригаду. Решение естественное и заслуженное... но-отпускать никого не хочется.
— Не знаю, — уклончиво ответил он. — Ребята все хорошие. Но они из бригады не пойдут.
— А все-таки — кого бы ты порекомендовал? Николай медлил — ему было жалко любого. Да и в новых бригадах кто будет? Кешки да Петьки? Вытянуть такую бригаду — ох, маята!
— Ну что же, Коля? Или нет таких? — поторопила Карцева.
— Как нет! — самолюбиво откликнулся Николай. — Тот же Аркадий Ступин. Или Слюсарев. Ребята способные, выросшие. Аркадий уж на что был трудный парень, а теперь прямо молодец! Он меня подменял, когда я сдавал экзамены. Ефим Кузьмич скажет — энергичный был бригадир. А Федя Слюсарев, сами знаете, парень с головой. Рационализатор.
Полозов, улыбаясь, вынул из стола листок бумаги с тремя фамилиями: Пакулин, Слюсарев, Ступин.
— Что, знаю кадры?
Затем он заговорил другим, многозначительным тоном:
— Большим кораблям — большое плавание. С понедельника, Коля, мы твою бригаду разделим. Участок будет работать в три смены с полной нагрузкой. Вашу бригаду мы разобьем на три части, по три-четыре человека в группе, и к каждой группе присоединим новичков. Вот список этой молодежи. «Решайте сами, как разделиться и кого из молодежи в какую группу добавить. Пакулинцы должны стать ядром новых бригад, вожаками и воспитателями молодых рабочих. Вот приказ.
Он протянул Николаю уже отпечатанный и подписанный приказ.
— Дело твоей чести, Коля. Твоей и твоих ребят. Надо справиться.
Николай тупо глядел в список, открывавшийся фамилией Степанова Иннокентия. Взял приказ, так же тупо, не понимая, прочитал его. Исподлобья огляделся — все смотрели на него, а он не любил проявлять свои чувства.
— Это уже приказ? — выговорил он как можно спокойнее. — Хорошо. Я под-го-тов-люсь. За оставшиеся дни.
И пошел к двери.
Его остановил голос Карцевой:
— Коля, вы недовольны?
Николай резко повернулся к ней. Его поразило чудовищное предположение, что он мог быть доволен тем, как грубо разрушается дело его рук, его сердца, его воли. Но показать себя слабым, жалким в минуту несчастья — нет, этого он не мог допустить! Он заставил себя усмехнуться.
— Недоволен? Нет, что вы! — воскликнул он голосом жестким и, как ему казалось, ироническим, а на самом деле дрожавшим от слез. — Мы ведь не ждали награды, а вот—получили. Неожиданно. Награду. Спасибо.
И он выбежал из кабинета, заметался в коридорчике и наконец выскочил на запущенную запасную лестницу, в темный, пыльный угол, где никто не увидит его слез.
На лестнице пахло сыростью. Потревоженная паутина коснулась его щеки, и Николай гадливо отдернул голову, тщательно вытер глаза и щеку платком. Переживать обиду в таком грязном углу было унизительно, а ко всему унижающему его достоинство Николай был чувствителен.
Шагая по цеху на свой участок, он старался быть невозмутимым и гордым, поэтому его удивил вопрос повстречавшейся ему Вали:
— Ты что, Коля, заболел?
На последних комсомольских перевыборах Валю избрали секретарем цеховой комсомольской организации, и с тех пор она считала, что отвечает за все, включая настроение и температуру каждого комсомольца.
— Ну вот, выдумала! — недовольно буркнул Николай, отмахнулся от Вали и пошел дальше.
Возле группы станков висел новенький плакат. Крупный заголовок сообщал: «Бригада Назарова взяла обязательства...»
Николай остановился, осененный мрачной догадкой Ну, конечно, Назарову расчищают путь к победе! Недаром Полозов сегодня расспрашивал... И Карцева давно опекает эту бригаду, и Ефим Кузьмич.
Николай подошел к Назарову и спросил, коснется ли его бригады разделение по сменам.
— Что ты! — удивился Назаров. — Такую бригаду гробить?!
— Вот я и думаю, — злобно бросил Николай, отходя.
Только в конце рабочего дня он решился сообщить новость своим товарищам.
— Тю-у! — присвистнул Аркадий Ступин и в сердцах остановил станок, не докончив обработку детали. — А говорили — уж Полозов-то нас поддержит! — Впрочем, узнав, что его выдвигают бригадиром одной из трех бригад, он заметно оживился и уже не так возмущался приказом.
Зато Федя Слюсарев был вне себя от гнева:
— Накануне общегородской победы! Как раз тогда, когда у нас все шансы!.. Ну, знаешь, это просто головотяпство! И даже похуже! Небось своего Назарова не тронули!
