— Снимай же скорее! — крикнула Светлана, гримаса передернула ее лицо.
Снять рыбу было не так-то легко. Крючок через горло глубоко вонзился в жабры, на землю падали ярко-красные капли крови.
— Никогда не думала, что рыбья кровь такая красная, — проговорила Светлана, отворачиваясь.
Наконец мне удалось отцепить крючок и пустить рыбу в небольшую лужицу на берегу.
— Не понимаю, — сказал я, — почему рыба бросается на пустой крючок?
Светлана и Крамов одновременно рассмеялись, и Николай Николаевич терпеливо объяснил мне, что при сматывании лесы металлическая пластинка вращается и поблескивает, хищные рыбы принимают блесну за маленькую рыбешку, пытаются проглотить ее и попадают на крючок.
— Дайте-ка я попробую, — неожиданно сказала Светлана, протягивая руки к Николаю Николаевичу.
Крамов пристально поглядел на нее.
— Дайте, дайте мне! — настойчиво повторяла Светлана, почти вырывая удилище из рук Крамова. Она опять преобразилась: как тогда, на носу катера, лицо ее покраснело, глаза заблестели.
Рассекая воздух удилищем, она закинула лесу и стала вращать катушку.
Я скептически наблюдал за Светланой, не веря в ее умение, но вдруг удилище в ее руках чуть подалось вперед.
— Рыба, рыба! — обрадовалась Светлана.
— Да выбирайте же лесу! — закричал Крамов.
Светлана резко подняла удилище вверх. Над головой взвилась блесна и… пустой крючок.
— Зачем же так торопиться? — с добродушным упреком сказал Крамов. — Рыбе нельзя давать понять, что ее песенка спета. Отчаяние увеличивает сопротивление. Надо водить рыбу, тянуть осторожно… Попробуйте еще раз.
Но Светлана махнула рукой и протянула Николаю Николаевичу удилище. Глаза ее потухли.
— Все это слишком сложно для меня, — с усмешкой сказала она.
Крамов несколько раз закидывал спиннинг, и вскоре на берегу бились еще четыре рыбы. Я не успевал снимать их с крючка.
Рыбалка была в самом разгаре, когда Николай Николаевич вдруг стал развинчивать свое удилище и укладывать его в чехол. Потом он поднял чемоданчик и сказал:
— Ну, двинулись?
— А рыбы? — недоуменно спросил я. — Разве мы не возьмем их?
Крамов пожал плечами.
— Зачем? У нас есть закуска получше, — он кивнул на чемоданчик. — Чистить рыбу, возиться… Да и запаха рыбного я не переношу.
— Зачем же вы ловили их?
— Спорт! — усмехнулся Крамов, — Пошли!
Мы расположились на низкой, лишенной растительности скале. Отсюда хорошо был виден водопад, но отдаленный грохот его уже не мешал разговаривать. Николай Николаевич раскрыл чемоданчик и вытащил две бутылки «Столичной» водки, копченую колбасу, крабовые консервы, семгу, хлеб и пластмассовые стаканчики.
Расставив снедь на большом плоском валуне, он проговорил, разводя руками:
— Вина нет. Хотел достать сухого, но в нашем магазине не держат. Говорят, не по климату…
— Терпеть не могу кислятину! — озорно тряхнув головой, сказала Светлана. — На худой конец лучше водка.
— Великолепно! — воскликнул Крамов.
— Чем же тут восхищаться? Вам нравятся пьяные женщины? — чуть подняв плечи, спросила Светлана. — По-моему, нет ничего противнее.
— Я не терплю пьяных, ни женщин, ни мужчин, — ответил Николай Николаевич. — Но также не люблю женщин, которые жеманно потягивают через зубы какую-нибудь кисловатую дрянь. Я им не верю.
— Не верите, что в душе они не жаждут водки? — рассмеялась Светлана.
— Нет. Вообще не верю. Вообще…
Я начал разливать водку в пластмассовые стаканчики. Их оказалось только два. Крамов снова развел руками.
— Еще раз прошу извинения! Сервировки явно не хватает. Что ж, мужчины будут пить в очередь.
— Все в порядке, — сказала Светлана, — Андрей не пьет.
— Кто тебе сказал, что я не пью? — неожиданно для самого себя резко спросил я.
— Ну и отлично, если пьешь, — примирительно сказал Крамов. — То, что останется в бутылке, мое. Если граммов двести потянет, я в обиде не буду.
И он налил мне полную стопку.
— Если Андрей действительно не пьет, я на его месте гордился бы этим, а не смущался, — продолжал Крамов. — Говорят, Наполеон не пил ничего, кроме воды. Когда его спрашивали почему, он отвечал, что только заурядным людям нужно вино для поднятия жизненного тонуса, у него же тонус, высок и без вина.
Меня начинали злить все эти разговоры.
— Не довольно ли заниматься моей персоной? — громко сказал я. — И, насколько я знаю, вы, Николай Николаевич, тоже не пьете? Помните, вы отказались на именинах?
— Ну, там другое дело, — ответил Крамов, — воспитательный, так сказать, фактор…
— Хорошо, — сказал я, — Значит, пьем! — И поднял стопку.
— Э-э, нет, погодите! — воскликнул Крамов. — Вы что ж, забрались за Полярный круг, сидите в двенадцать часов ночи под ярким солнцем и собираетесь выпить первую стопку без тоста? Не выйдет! Я хочу предложить тост за Андрея. За его успехи и за всестороннее, так сказать, счастье. Вот мы иногда недовольны тем, что современные писатели рисуют слишком уж идеальных людей, и говорим: «В жизни таких не бывает». Однако вот перед нами Андрей, классический тип советского молодого человека. Вы согласны со мной, Светлана Алексеевна? — неожиданно спросил Крамов.
— Конечно, — быстро ответила она. — Андрей настоящий человек.
Наверное, в эти минуты лицо мое было красно, как тот камень «лопарская кровь».
— Это… это же просто глупо, товарищи… — начал было я.
Но Крамов прервал меня:
— Итак, я предлагаю выпить за Андрея. Всякие возражения отклоняются. Пьем! — И большим глотком отпил прямо из горлышка бутылки.
Светлана выпила вместе с ним.
А мне не хотелось. Что-то необъяснимо неприятное возникало между нами, что-то такое, что настораживало и тревожило меня. Мне хотелось избавиться от этого ощущения, подавить, заглушить его, хотелось, чтобы все оставалось как прежде.
И, может быть, поэтому я залпом выпил свою стопку. Но ощущение тревоги не проходило. Больше того — я почувствовал непреодолимое желание сказать о нем и посмотреть прямо в глаза Николаю Николаевичу.
— Ни к чему этот ваш тост, Николай Николаевич, — проговорил я. — Тоже, нашли героя нашего времени! Но раз вы оба выпили, я тоже выпил. Спасибо, конечно… Только хочу вам сказать, что никакой я не символ, не идеал, не классический тип, чепуха все это, простите меня! Просто вы иронизируете… Я ведь только еще начинаю жизнь…
— Но задумал многое? — прервал меня Крамов, и, должен признаться, он задал этот вопрос таким простым, таким доброжелательным тоном, что все мое раздражение сразу исчезло.
— Много, Николай Николаевич, — ответил я.
— Например?
— Сразу не расскажешь. Да я и сам толком не знаю. Когда я смотрю на эти горы, мне в каждой хочется прорубить туннель.
— Ну, на то, чтобы пробить эти горы, твоей жизни не хватит, — усмехнулся Николай Николаевич. — Ты смотришь на горы глазами поэта, а не инженера.
— Может быть, может быть… — повторил я.
Светлана, поджав ноги и обхватив колени руками, внимательно смотрела на меня.
— Ну, друзья, будем пить! — подчеркнуто громко сказал Николай Николаевич.
Он взял мою стопку, резким движением налил себе водки и залпом выпил.
— Я хочу предложить еще один тост, — сказал он внезапно изменившимся голосом, наливая водку в стопки и ни на кого не глядя. — По молодости лет, друзья, вам не пришлось быть на фронте. Ваша самостоятельная жизнь началась с более поздней страницы истории. Это ваше счастье и… горе. Горе потому, что вы многого не увидали в жизни. Н-ну, дело не в этом…
Он стал едва заметно заикаться. Я подумал: не так-то уж крепок Николай Николаевич на водку.
— На войне я встречал два типа людей, — продолжал Крамов. — Одни всю войну провели в траншеях. Они шли вперед, если был приказ, и могли месяцами сидеть в залитых болотной водой блиндажах, если приказа не было. Все по уставу… Но были и другие люди. С самого начала они просились туда, где горячо. В разведку, скажем. «Или голова в кустах, или грудь в крестах…» Это были смелые люди. Они не боялись риска. Один день их боевой работы по напряженности и опасности был равен месяцу окопной жизни. Многие из них погибали. Но те, кто оставался живым, пользовались славой и уважением. Они не растягивали на годы уплату своего долга государству. Они были исправными плательщиками и отдавали долг сразу…
— А потом? — неожиданно для себя спросил я.
— П-потом? — переспросил Крамов и добавил тише: — Это уже другой вопрос. — И поднял стопку. — Я пью за смелых, не боящихся риска людей!
— Нет! — вдруг воскликнул я. — Не хочу!
— И почему? — откидывая голову и сжимая губы, спросил Крамов.
— Вы простите меня, сказал я, торопясь, чтобы Крамов быстрее понял меня. — Я очень уважаю вас… я… я люблю вас, Николай Николаевич, вы так помогли мне! И смелость люблю. Но сейчас вы сказали что-то не то. Я… я просто не могу еще разобраться… Наверное, водка мешает…
