Григорий Петрович медлил заговаривать о самом главном. Любимов принадлежал к числу людей, с которыми ему было удобно работать, — настолько удобно, что он потянул за собою Любимова с Урала и выдержал длительную драку с Диденко и с райкомом из-за бывшего начальника турбинного цеха Горелова, которого, вопреки их мнению, снял с работы. Любимов был человек положительный и знающий, не пустозвон и не прожектер. Если он скажет «можно» — значит, действительно можно. А если скажет «не могу», пусть и приходится иногда приказать ему сделать «через не могу», но в таких случаях обязательно нужно прислушаться к его возражениям и помочь, потому что Любимов слов на ветер не бросает.
Последние дни Григорий Петрович нетерпеливо ждал приезда начальника цеха; в атмосфере общего возбуждения хотелось выслушать доводы Любимова, вместе с ним взвесить все затруднения и препятствия, опереться на его опыт. Однако он совсем не собирался все это показывать самому Любимову и рассказал волнующую новость сухо, без оценок.
— В этом году, досрочно? — иронически переспросил Любимов, всем своим видом приглашая директора вместе посмеяться наивности такого предположения. — Да нет, Григорий Петрович, это же несерьезно. Нельзя предъявлять нам невыполнимые требования.
— Вы говорите так, будто уже точно знаете, что выполнимо и что невыполнимо. Я склонен думать, что нам с вами еще предстоит разобраться в этом.
— Григорий Петрович! — воскликнул Любимов, теряя хладнокровие. — Может быть, вы уже вынуждены говорить об этом так, как сейчас... но, положа руку на сердце... ведь вы сами знаете, это же петля.
— Если бы я принимал за петлю каждую трудную задачу, я бы не был директором завода, Георгий Семенович.
Любимов низко склонил голову. Немиров знал: это не знак согласия, а желание скрыть раздражение.
— Давайте не поддаваться панике, Георгий Семенович. Мало ли мы с вами решали задач, которые на первых порах казались невыполнимыми? И потом — если наши турбины действительно очень нужны досрочно… что же, сказать «нет»?
Начальник цеха по-своему понял явное неудовольствие директора:
— Вам уже пришлось... согласиться?
— Нет.
Любимов с надеждой вскинул глаза:
— Нет?
— Нет, — повторил Григорий Петрович. — Зачем же мне давать согласие наобум? Но я понимаю, что от нас требуется новое усилие, а времени на подготовку и отработку опять нет. Что ж, такое наше дело: электроэнергия! — основа основ и сила сил.
Любимов потянулся через стол к директору и почти шепотом сказал:
— Но вы же понимаете... вы же не можете верить в выполнимость...
Немиров поморщился:
— Ну, это какой-то девичий разговор получается, Георгий Семенович. Веришь — не веришь.
И круто переменил тон, уже не обсуждая, а приказывая:
— Так вот. Немедленно и обстоятельно взвесьте все возможности цеха. Как лежащие на поверхности, так и скрытые. Придирчиво проверьте по каждой операции, где можно ужать два дня, где сутки, где часы. Рассчитайте все по месяцам, по декадам, по дням. Даже по минутам.
Любимов снова доверительно потянулся через стол:
— Министр считает, Григорий Петрович, что наша программа на этот год и так очень тяжела, что выпуск четырех турбин нового типа в этом году будет доблестью нашего завода.
— Да, — вздохнув, подтвердил Немиров. — Третьего дня он считал именно так.
— Григорий Петрович! — вскричал Любимов, забывая, что в начале беседы притворился неосведомленным. — Я еще вчера вечером говорил и с его заместителем, и со многими работниками министерства. Они все считают, что простой расчет... реальные возможности... Если вы проявите твердость... Министр… Он очень хорошо к нам относится, Григорий Петрович, он готов помочь и поощрить, он намекнул на это дважды.
— Вот и дал бы нам станки ради поощрения, — сказал Немиров.
— Но, Григорий Петрович, станки, как вы знаете, не были нам запланированы. Их требуют и Урал, и Москва, и юг. Однако меня обнадежили. «Советский станкостроитель» обещает значительно перевыполнить программу, и меня заверили, что за счет сверхплановой продукции...
— Ага! — совсем по-мальчишески воскликнул Немиров. — Значит, перевыполнение плана другими заводами вы принимаете и приветствуете? Даже рассчитываете на него?
Любимов натянуто улыбнулся:
— Но мы не можем перепрыгнуть через самих себя. До генеральной реконструкции цеха.
— Нет, Георгий Семенович, — резко прервал Немиров. — Заводу мало великолепных проектов реконструкции. Он должен быть передовым уже сегодня. Помимо всего прочего, для того чтобы обеспечить свое развитие.
— Это все прекрасно Но... есть добрые порывы и есть математический расчет. Я всегда остаюсь в рамках реальности.
Так как Немиров молчал, Любимов прибавил, обиженно кривя губы:
— Мне казалось, что и вы меня цените за это. Немиров пробормотал: «Угу», — и начал просматривать блокнот, шелестя листочками.
— Полозов думает, что в цехе есть неиспользованные резервы. Сколько у вас стахановцев? Почему на других заводах добиваются сплошь стахановских цехов? Надо работать с людьми. У вас болтается в цехе несколько десятков молодых рабочих. Сделайте их передовыми — вот еще резерв. А механизация? Полозов считает, что можно теперь же, своими силами провести часть вашего плана реконструкции...
— Конкретно что-нибудь предложено?
— А это уж ваше дело — разобраться, что тут конкретно, а что от молодого азарта.
— Слушаюсь.
— Значит — взвесить, продумать, рассчитать. И учесть все предложения. В том числе и Полозова.
— Григорий Петрович, я объективный человек, а Полозов — мой заместитель, и я не собираюсь...
— Понятно. Дня три вам хватит?
— Раз приказываете — сделаю.
Немиров учуял затаенную обиду и недовольство начальника цеха, но решил не обращать внимания: злее будет. Когда дверь за Любимовым закрылась, он опустил голову на стиснутые кулаки и несколько минут посидел так, покачиваясь:
— Ох, трудно будет. Ох, трудно!
Через час Любимов позвонил по телефону:
— Григорий Петрович, завтра цеховое партбюро с активом. Приглашают вас. Я вам буду очень обязан, если вы придете.
— Превосходно. Кто докладывает?
— Я. О положении и перспективах цеха.
— Превосходно, — повторил Немиров. — Дайте народу почувствовать перспективу, оставаясь в рамках реальности. — Бровь его насмешливо подпрыгнула, но Любимов не мог видеть этого и не уловил скрытой насмешки. — Готовьтесь как следует и помните мои указания.
Положив трубку на рычаг, Немиров рассмеялся про себя. Можно сказать заранее что «тихо и плавно» завтрашнее заседание не пройдет, — Любимову, во всяком случае, придется выслушать много крепких слов.
Немиров очень не любил, чтобы его критиковали, но для своих подчиненных считал критику весьма полезной: протрут их с песочком — они и заблестят, как новенькие.
Директор завода пришел на заседание партбюро с активом не один, а с главным конструктором турбин Котельниковым.
Худой, долговязый, с густой шапкой черных спутанных волос, уже тронутых сединой, в неизменной черной сатиновой спецовке, из-под которой выглядывал накрахмаленный воротничок и щегольской узел яркого галстука, Котельников не пошел вслед за директором к столу, где для них предупредительно освободили стулья, а остановился у дверей, снял очки, всех обвел острым взглядом и добродушно сказал:
— Ну, здравствуйте, кого не видал.
Котельникову со всех сторон улыбались, все тянулись поздороваться с ним, каждому хотелось усадить его рядом с собою, а он шутливо разводил руками, не зная, кому отдать предпочтение. Наконец выбрал:
— Ладно, я уж к начальству прибьюсь.
И подсел на скамью у стены, где собрались начальники участков и мастера.
Котельников был здесь своим человеком: до того как в конструкторском бюро создалась партийная организация, его много лет избирали членом партийного бюро турбинного цеха, да и теперь связь с цехом у него была повседневная и крепкая. Но в то же время он был здесь уже посторонним, гостем, и его присутствие, так же как присутствие директора, придавало нынешнему заседанию особую значительность.
Партийное бюро уже начало обсуждать первый вопрос — прием в партию, — а народ прибывал и прибывал. Все места были давно заняты, и вновь приходящие оставались у дверей.
Принимали в кандидаты партии Николая Пакулина, бригадира комсомольско-молодежной бригады, завоевавшей в прошлом месяце общезаводское первенство.
Немиров спросил, заинтересованно разглядывая юношу:
— Учитесь?
— А как же? — свободно ответил Николай, успевший справиться с волнением первых минут благодаря общему явному доброжелательству. — Учусь в вечернем техникуме. На пятерки и четверки.