— Я еще не разобралась, Витя, какой вы породы, — серьезно ответила Аня, ласково дотрагиваясь до его сжатой в кулак напряженной руки. — Дайте мне разобраться и в вас, и в самой себе. Хорошо?
— Ладно уж. Разбирайтесь... — И, мгновенно переходя к обычной шутливости: — Только побыстрее, а то ведь невольно приосаниваешься да прихорашиваешься, как у фотографа, — сами знаете, долго не выдержать.
В столовой заводоуправления была маленькая комната, обставленная мягкой мебелью. Она называлась «директорской». Основные руководящие работники завода приходили сюда в любой час дня и ночи, чтобы наскоро закусить, выпить крепкого чая или кофе, а иногда передохнуть полчасика в уютном кресле, послушать радио и просмотреть газеты.
В этот утренний час Немиров столкнулся здесь с секретарем парткома. Диденко любил ходить на завод пешком и после хорошей прогулки забегал в столовую позавтракать. Григорий Петрович попросил черного кофе и с наслаждением закурил — курить в рабочем кабинете он себе не позволял.
— Так, так, — повторял Диденко, глотая сметану с сахаром и шурша газетными листами. — «Октябрь» полностью перешел на поток... Так, так... А на «Станкостроителе» уже три стахановских цеха. Молодцы! Что ж, Григорий Петрович, на досрочный выпуск придется соглашаться, да? — без всякого перехода спросил он, отложил газеты и закурил, с волнением ожидая ответа.
Немиров неторопливо отхлебнул кофе и ответил:
— Похоже на то.
Неизменная спокойная сдержанность директора всегда удивляла и даже восхищала Диденко, хотя порою и мешала понять, что думает и чего хочет директор. Вот и сейчас. Сказал: «Похоже на то», — и сидит себе, попивает кофе. А как он относится к этому? Верит ли в возможность досрочного выпуска? Что собирается делать?
— К первому октября? — уточнил Диденко, чтобы вызвать Немирова на разговор.
— Вряд ли стоит фиксировать сроки и давать торжественные обещания, — недовольно сказал Немиров. — Лучше сделать, не пообещав, чем наобещать, да не сделать.
— Есть третий выход: пообещать и сделать! — быстро откликнулся Диденко.
Немиров вскинул глаза и внимательно поглядел на своего парторга. Полтора года они работали вместе, дружно работали, без столкновений, если не считать крупной стычки из-за увольнения бывшего начальника турбинного цеха Горелова, — но гореловская история, чуть не поссорившая их, произошла уже давно и научила обоих избегать разногласий. Диденко тогда вынужден был отступить, но Немиров запомнил его страстную настойчивость. Теперь они друзья. Немирову известно, что Диденко как-то сказал про него: «У талантливого директора и недостатки интересные»... Ишь ты, как определил! Немирову это польстило, но всегда хотелось узнать — что же парторг считает недостатками? Властность? Несговорчивость? Ладно, пусть это и недостатки, я такой. Потому меня и держат директором завода. И Диденко это знает. И научился считаться с этим... Неужели же сейчас он попробует настаивать?..
— Пообещать и сделать, — проворчал Немиров и спросил жестко, в лоб: — А ты можешь обещать, Николай Гаврилович?
— Пока еще нет, не могу, — просто сказал Диденко и не притушил докуренную папиросу, а от нее сразу прикурил вторую, сильно затянулся дымом и со вздохом признался:
— Все подсчитываю, прикидываю, себе не верю и людям не верю. Подсчеты говорят: как ни крути, мощностей не хватит, рабочего времени не хватит. А опыт — производственный и партийный — говорит: можно. Как же их примирить и кому верить?
Немиров пропустил вопрос мимо ушей.
— А литье? Мы ж не только от себя зависим. Один Саганский сколько нервов вымотает!
Помолчав, он спросил как бы вскользь:
— А на генераторном что говорят, не слыхал?
Так же, как мощный вал турбины накрепко сцеплялся с валом генератора и только в этом сцеплении работа двух сложных и самостоятельных машин приобретала смысл и ценность, потому что механическая энергия одной превращалась другою в энергию электрическую, так же и два завода, турбинный и генераторный, были накрепко сцеплены между собою и общностью заказов, и конструкторским замыслом, и сроками. Каждая, новая турбина, выпущенная одним заводом, требовала одновременно выпуска генератора с другого завода. Выполнять план досрочно нужно было вместе.
— Звонил им, — сказал Диденко. — Говорят: «Колдуем да прикидываем». И спрашивают: «А вы?»
— А ты что сказал?
Диденко хитро усмехнулся:
— И мы колдуем, говорю, авось вместе наколдуем досрочную электростанцию. Они говорят: «Все возможно». На том и простились.
Немиров облегченно перевел дух и уже сочувственно заметил, что генераторному, пожалуй, придется еще труднее.
— Обоим труднее, — мрачно пошутил Диденко. Некоторое время помолчали. Потом Диденко взглянул на директора повеселевшими глазами:
— Знаешь, Григорий Петрович, я сделал интересное наблюдение. Когда заводу дают новую задачу — и в войну так было, и теперь, — задача всегда несколько превышает возможности завода, требует большего, чем есть, так что кажется: ну, пропали, не вытянуть. А возьмешься по-настоящему — и оказывается: новая задача вытягивает наружу нам самим еще неведомые силы, организует их, двигает в дело, и завод весь подтягивается на более высокий уровень. Наблюдал?
— Это значит только, что даются умные задачи, — сказал Немиров — Но ведь сейчас правительственного постановления нет?
Да, постановления еще не было. Но ведь обоим ясно, какое значение имеет новый Краснознаменский промышленный район и как все там зависит от пуска мощной электростанции. Сейчас и в ЦК, и в министерстве, наверно, взвешивают, подсчитывают... и на чашу весов ставятся не только производственные мощности завода «Красный турбостроитель», но и творческая сила его коллектива...
Немиров глянул на часы и встал:
— Я все-таки еще поговорю с министром. Попробую отбиться.
— Попробуй, — согласился Диденко.
Они понимающе улыбнулись друг другу — два человека, которые отвечают больше всех и которым придется труднее всех.
Чемодан стоял у двери еще нераспакованным. Скинув пиджак и набросив на плечи халат, Любимов брился. Алла Глебовна держала наготове мохнатое полотенце и осторожно расспрашивала мужа, стараясь понять, чем он недоволен и взволнован. А то, что он приехал недовольным и взволнованным, было ей ясно, хотя, по рассказам мужа, командировка прошла удачно: вопрос о реконструкции цеха решен, министр был на редкость внимателен и дважды намекнул на поощрения.
— А другие поручения у тебя были? Все удалось сделать? — как бы мимоходом спрашивала она.
— Не могу же я бриться и говорить одновременно.
То, как он сказал это — брюзгливо и раздраженно, — подтвердило подозрения Аллы Глебовны: что-то в Москве произошло неприятное для него, и это неприятное он скрывает.
Любимов заметил настороженный взгляд жены.
— Ну, а здесь какие новости? — беспечным голосом спросил он, и нарочитая его беспечность еще раз подтвердила догадку Аллы Глебовны.
Вздохнув, она начала рассказывать:
— У нас новая жиличка. Приехала хозяйка этой таинственной забронированной комнаты и, представь себе, начала работать в твоем цехе. На вид лет тридцати... Шатенка, худощавая, ростом меньше меня...
— Кем ее назначили, не знаешь?
— Ах, дружочек, не могла же я набрасываться с вопросами. Я старалась быть с нею как можно приветливее, но она, кажется, дичок. Поздоровалась — и за дверь. Надо будет пригласить ее к нам выпить чаю, да?
Оттопырив языком щеку и осторожно водя по ней бритвой, Любимов только помычал в ответ.
— Встретила вчера жену вашего главного инженера. Она говорит, Алексеев очень озабочен. Что-то там поговаривают о досрочном выпуске турбин. Может это быть как ты думаешь?
— Быть не может, а говорить можно все! — с сердцем сказал Любимов.
— Ты в Москве уже слышал эти разговоры? — догадалась Алла Глебовна.
Не отвечая, он протянул руку за полотенцем. Но Алла Глебовна сказала: «Я сама!» — намочила полотенце кипятком, отжала его и ловко наложила на покрасневшее лицо мужа.
— А что министр? — осторожно спросила она.
— Министр тоже не один решает, — мрачно ответил Любимов, пристегивая к рубашке чистый воротничок.
— Может быть, еще обойдется? — как маленькому посулила Алла Глебовна и заправила в карман его пиджака носовой платок. — Ну иди, дружок, раз уж нельзя отдохнуть с дороги. И, главное, не волнуйся.
Выйдя за дверь, Любимов пальцем протолкнул платок в глубину кармашка, чтоб не торчал кокетливый уголок, и поехал на завод, чувствуя, что там ждет его немало трудного, неприятного, и все-таки радуясь возвращению в беспокойную, утомительную, но близкую сердцу жизнь цеха.
