так приятно, что ею овладело самое жизнерадостное настроение. Несколько портило его лишь присутствие соседки по шалашу, Забавиной. Заведующая лагерной столовой, как всегда, была неразговорчива, держалась с самолюбивой самостоятельностью. Варваре Михайловне казалось, что Забавина питает к ней какую-то скрытую враждебность.
Километров через восемь показалась деревушка Окаево, за ней гора с кривой сосенкой на вершине — карьер. У высокого обрыва возвышались горы камней, стояли две подводы и самосвал, на который рабочие грузили булыжник.
Чашинская трехтонка остановилась, и люди стали вылезать. Одна Забавина, державшая на коленях плетеную корзинку, не тронулась со скамьи. Из кабины выпрыгнул чумазый, с белым вихром Костя Жогалев: кепка его была надета козырьком назад, комбинезон замаслен. Шофер откинул капот машины, замерил масло, весело кинул бывшей официантке:
— А ты чего не выгружаешься, Клава?
— Еще покататься захотела.
— На мне? Я тебе не муж.
— Обязательно только на одном мерине кататься? — засмеялась Забавина. — Какая же я буду женщина, если не сумею на любого коня сесть? Твое дело извозчицкое — вези.
— Могу, конечно. Только с уговором: за мной пустой стакан, за тобой целенькие пол-литра. По рукам?
— Сосчитаемся после. Не обижу.
— Гляди ж.
И, озорно подмигнув, Жогалев обратился к Молостову: везти ли Забавину в деревню за рыбой? Очевидно, техник хотел отказать: мол, сама донесет, и сперва отмахнулся рукой. Забавина сидела с каменным лицом и даже не посмотрела на него.
— Ладно, давай, Костя, — сказал он несколько смущенно. — Только прошу вас, Клавдия Никитична, поживей оборачивайтесь. Камень грузить надо.
Варвара Михайловна нарочно отвернулась и подошла к Порфишину. Странно: когда она видела Молостова и Забавину вместе, она испытывала непонятную для себя нервозность и старалась сделать вид, будто чем-то заинтересована и не обращает на них внимания.
— Ну как, Фрол Елисеич, — спросила она громко и оживленно, сама прислушиваясь к тому, о чем говорили техник с заведующей столовой. — Отправили дочкам посылку?
— Собрал. Теперь запакую и сдам почтарке.
В лагере было известно, что года три назад от Порфишина к участковому милиционеру ушла жена, забрав обеих девочек. Об этом плотник мог толковать часами. Дня четыре назад Варвара Михайловна посоветовала ему купить девочкам костяные вязальные спицы и деревянный грибок для штопки. Порфишин аккуратно высылал жене алименты и всегда от себя «собирал гостинец».
— Девочки ваши обрадуются подарку, — сказала Варвара Михайловна и не к месту улыбнулась.
Говорить больше было не о чем. Она только сейчас вспомнила, что еще вчера спрашивала Порфишина: отослал ли он детям подарок? Не оборачиваясь, Камынина слышала, как Жогалев лязгал ключом, заводил трехтонку. Мотор несколько раз чихнул и наконец заработал.
Она подошла ближе к обрыву и стала рассматривать карьер. Варвара Михайловна впервые видела, как разрабатывается открытый каменный пласт. Забойщики находили в породе трещины, рыхлые прослойки, загоняли в них лом, забивали кувалдами железные клинья и отваливали. Молодой чубатый парень бурил шурф, в стороны летела крошка, слышался перестук, поднималась серо-желтая пыль, все ходили перемазанные. Четыре колхозника вывозили на тачках разбитый камень — плинтованный, как впоследствии узнала Варвара Михайловна, — и складывали на площадке. Мелкие отходы — окол — ссыпали отдельно: он предназначался под щебень.
Сзади загрохотала отъезжающая машина. Вскоре к Варваре Михайловне подошел Молостов. По-прежнему, где бы она ни находилась, он появлялся рядом — молодцеватый, тщательно выбритый, почтительный, угадывающий каждое ее желание. То он бросал в «медицинский» шалаш охапку снежной, давно расцветшей черемухи, то с гари, с вырубок приносил полный картуз уже отходивших сморчков, жарил на костре, угощал, то рассказывал новости трассы. Несколько грубоватый, Молостов всегда смело, упорно отстаивал свое мнение перед начальником стройки Камыниным, перед руководителем районного штаба Баздыревой, но ей, «фельдшеричке», никогда не перечил, уступал во всем, Варвара Михайловна привыкла к присутствию Молостова: когда его не было, ей как будто чего-то не хватало. И, услышав, что он сегодня уезжает на полдня, вдруг сама вызвалась посмотреть карьер. Не сидеть же, в самом деле, без конца в лагере? Надо шире узнать строительство.
— Скажите, Павел Антонович, правда, говорят, что успех трассы зависит от камня?
— В основном, — ласково усмехнулся Молостов. — Вы сами видели, из чего строится шоссе. Земля для насыпи, песок для «корыта», лес и — камень. Чтобы протянуть шестьдесят два километра, этого камня надобно заготовить и перевезти девяносто тысяч кубометров. Железная дорога нам перебросила из соседней области около четырех тысяч вагонов, да столько баржами доставили по Оке! А вот наш Чашинский участок того и гляди «сядет» без камня: запасов, почитай, никаких и подвозки нет. Докладывал я Хвощину, просил транспорт…
— И что же?
Техник достал кожаный портсигар.
— А ничего. У нас еще снял два самосвала.
— Заявите моему мужу. Хотите, я сама скажу?
Взгляд Молостова потерял живой блеск, стал сумрачным, тяжелым. Как Варвара Михайловна не могла понять, что именно к ее мужу-то он и не хотел обращаться? Молостов видел, что Камынин относился к нему очень доброжелательно, на производственном совещании хвалил за инициативность и смекалку в работе. Сам же Молостов избегал глядеть в глаза начальнику строительства. Неужели в нем говорила ревность? По встрече Камынина с женой, по их поцелую Молостов отлично видел — они любят друг друга. Что же заставляло его неотступно ухаживать за Варварой Михайловной? Почему он не хотел оставить ее в покое? Тем более что у него была подружка — тоже молодая, красивая. К замужним женщинам Молостов не подходил: зачем вламываться в чужую семью? Опытные, игривые девушки, разведенки — вот был его круг. При второй встрече здесь, в лесу, Варвара Михайловна еще глубже запала ему в душу: вновь повеяло чистотой, домашним уютом, нежной и ласковой женственностью, прелестью нерастраченного чувства. Все в ней — ямочка на левой щеке, прядь подвитых каштановых волос, которая всегда выбивалась на левый висок, голос — казалось ему очаровательным. Собственно, Варвара Михайловна, как он разглядел, мало напоминала уралочку Настю. И тем не менее Молостов и тут склонен был находить между ними большое сходство. Избалованный успехом у женщин, с Камыниной он не мог взять своего обычного «ухажерского» тона, боялся задеть ее, оскорбить неосторожным жестом, словом, даже взглядом. Это с ним случилось впервые. «Неужто в самом деле влюбился? — не раз мрачно спрашивал он себя. — К чему? Кончать нужно».
— Так хотите, я скажу Андрею о самосвалах? — вторично предложила Варвара Михайловна.
— Руководители, надо полагать, сами разберутся, — угрюмо проговорил Молостов.
Лицо у него сегодня было немного краснее обычного, прядь волос сползла на лоб. «Рановато вы изволили приложиться к бутылке», — с внутренней улыбкой подумала Варвара Михайловна. Подвыпившим она видела техника не один раз и чутко уловила перелом в его настроении.
— Вы чем-то расстроены, Павел Антонович?
