class="p1">И дружно приступили к работе. Один — за ноги, другой — за голову, колодец недалеко — бух! И нет офицера. Очищается земля перед стрелком Федосеем.
Круглый стрелок указал на полковника Будаковича:
— И этого в колодец?
— В колодец, — отвечал стрелок Федосей.
И ногами вверх бултыхнулся в колодец полковник Будакович вслед за другими.
Емелистьевские мужики из этого колодца с тех пор воды не брали: возили из соседней деревни.
1922
I
С марта не с кем разговаривать генералу Чечугину. Никто не поймет. Поймут генерала только те, что в марте кинуты стрелками в колодец за деревней Емелистье.
В темной и сырой глубине погибла, истлела воинская честь, слава и блеск. От колодца пошла такая вонь, что комитет распорядился засыпать колодец. И вот над вязкой землей остался сруб в пол человеческого роста, а если прыгнуть внутрь, ногами в песок, голова останется торчать над срубом.
Засыпали колодец, прихлопнули крышкой и забыли. Только генерал Чечугин помнит о том, что похоронено на дне.
С марта командует генерал Чечугин Шестым стрелковым полком: дивизию отняли. В полку все офицеры чужие. Только один свой — поручик Риман. Еще до марта потерял поручик левую руку, а теперь приехал из глубокого тыла и принял в командование одиннадцатую роту. С ним одним иногда говорил генерал Чечугин о прежнем. Но и поручик Риман не понимал. Скалил большие, как у лошади, зубы и, пригнувшись к самому уху генерала, шептал тяжко:
— Я этим хамам покажу. Не все еще у нас потеряно. Придет наше время.
И желтое лицо становилось, как череп, злобное. Уходил, чтобы улыбаться ласково комитетчикам и стрелкам. И левый рукав приколот был большой французской булавкой к френчу.
К лету, прямо с гимназической скамьи, явился на фронт, в отцовский полк, сын генерала Чечугина — Сергей. Генерал позвал поручика Римана и попросил его:
— Возьмите сына к себе в роту. Не жалейте. Учите, чтобы был хороший солдат.
Так попал Сергей в роту поручика Римана.
Генерал спрашивал поручика:
— Как Сергей? Хороший будет солдат?
— Не знаю. Не думаю: от ученья отлынивает.
— Вы его цукайте, как прежде бывало, — говорил генерал. — Скоро ударный батальон прислан будет. Тогда на позиции выйдем. Сергея туда определю.
Костяк у генерала Чечугина широкий, и привалено к костяку тяжелое, нежирное мясо. К ночи телесная тяжесть одолевает генерала. Лицо темнеет; жила взбухает на лбу, грузная, как пудовая гиря, шея ворочается, раскаляясь и раздирая твердый ворот мундира.
Ввалившись в кресло у окна штабной избы, пьет генерал стакан за стаканом черный кофе, глядит в окно — туда, где понизу — тьма, а поверху — звезды, и ждет: вот-вот сдвинется и распадется тишь и оттуда, из-за болот, придут тысячи, готовые для битв.
И тогда опрокинет генерал врага и двинется по пятам, преследуя и убивая. И тогда не нужны будут ни сырая полесская ночь, ни кофе, ни кресло, потому что настанет война.
Но нет войны. Разбегаются стрелки, а расстреливать дезертиров нельзя. Нет власти у генерала: комитет следит. А во главе комитета — Гулида. Заведовал раньше Гулида оружием в Шестом стрелковом полку и был хозяином офицерского собрания.
У поручика Римана со дня на день лицо желтело все больше. Сухая кожа обтягивала узкий череп.
Однажды, налитый весь желтой злобой, он скомандовал на ученье в роте:
— На выпаде останься! Коли!
Штыки полетели вперед, далеко опередив левые ноги. Лица и животы напряглись: тяжело держать винтовки на весу. Поручик Риман ласково улыбался, глядя в напряженные лица стрелков, и увидел: Сергей упал лицом вперед, выронив винтовку.
Улыбка слетела с лица поручика Римана, и опять — не лицо, а злобный череп. Нельзя трогать стрелков: донесут. А Сергея можно: все стрелки знают, что Сергей — сын генерала Чечугина. Поручик ткнул Сергея тяжелым сапогом в бок.
— Вставай, сволочь!
И прибавил, обращаясь к стрелкам:
— Генеральский сынок.
С той поры все, что угодно, мог делать с Сергеем поручик Риман. А генерал на все жалобы сына отвечал хмуро:
— Ты солдат, а не барин. Значит, ты заслужил, если поручик так поступает.
II
Стелется по полю низкая Машка, в казацком седле — вестовой Федько. Федько везет генералу Чечугину известие о том, что прибыл ударный батальон, а с ним комиссар армии. У штаба полка соскочил наземь, поцеловал в ноздри кобылу. Машка — длинная и низкая ростом, как огромная рыжая такса. А Федько — коротенький, голова чуть-чуть выше седла, губы вровень с ноздрями Машки.
Скоро уже все знали о приезде комиссара и ударного батальона. Все, кроме Сергея. Сергей раскинул коричневой пирамидой палатку; разделся догола, чтобы все тело отдохнуло; разостлал шинель, лег и заснул.
Поручик Риман позвал стрелков.
— Я ему покажу, как в юнкерском цукают.
Вмиг собрали стрелки палатку и вместе с голым вольнопером кинули на двуколку.
Еле выкарабкался Сергей. Стыдясь перед одетыми людьми бурого своего тела и волосатых ног, вырывал из-под тяжелых полотен и палок сапоги, подштанники, гимнастерку. А сзади — гогот и насмешки стрелков. Так только во сне до тех пор бывало.
Одного сапога Сергей не доискался. Обернулся к поручику Риману и, напяливая штаны, сказал:
— Вы не имеете права! Это раньше так можно было, а теперь…
— Вот как генеральский сын заговорил?! А еще солдат.
И поручик Риман ткнул Сергея кулаком в грудь. Сергей, покачнувшись, стал на ногу, обутую в грязный носок, споткнулся и упал. Стрелки, расходясь, смеялись.
В штабной избе генерал Чечугин ждал комиссара. Вестовой Федько стоял у двери и говорил:
— Пристали ко мне: «Ты, говорят, старого режима, тебе нужно штыком бок пропороть». А какого же я старого режима, если палец у меня, приблизительно, отстрелен и господ офицеров я очень уважаю?
Еле увернулся Федько — так стремительно влетел и избу Сергей. В правой руке — пыльный сапог.
— Послушай… Он издевается! Я же не могу так… Я убью его наконец!
И Сергей замахнулся сапогом. Генерал Чечугин, выслушав сына, сказал:
— Ты плохой солдат. Нас еще не так учили. А теперь офицеров оскорбляют еще хуже. Терпи. Комиссар приехал. Это дело сейчас подымать опасно.
Сергей, хромая, бегал по избе.
— Тогда я комиссару скажу. Я не могу больше. Он ни с кем не обращается так, как со мной. И стрелки издеваются.
— Это я его просил, — сказал генерал. — Я хотел, чтобы ты был хороший солдат.
— Тогда я на тебя пожалуюсь комиссару.
— Что?
Сергей не успел отскочить: генерал Чечугин с размаху хлопнул его по щеке. Генерал стоял, расставив толстые,
