Может, не ждать его, разговора не затевать? Сам знает, не маленький. Но он не сдвинулся с места, ждал.
Из библиотеки вышли две девчушки. Одна тощая, верткая. Шла и на ходу вслух читала книгу. Вторая, коротенькая, видно, безотказная, тащила и за себя, и за подружку целую пачку книг и, запрокинув голову, преданно слушала, что читала длинная.
«Чьи это девки-то? — подумал Степан. — Да ведь Матвея Прохорова они. Когда дрова привозил, видел. Надо ему привезти еще дровец-то. С такой семьищей зимой мерзнуть станет».
Задумался Степан и чуть Зотова не проглядел. В дверях уже задержал его:
— Поговорить бы, Кирилло Федорович.
— Ну что, изменил свою принципиальную позицию? — с холодком спросил директор.
— Не, не про то я, — замешкался Степан, потому что людно уже было около Дома культуры. — Не к хорошему это тебя приведет, Кирилло Федорович. Ведь подсудные такие дела. С малого.
Зотов оборвал Степана:
— Ты думаешь, о чем говоришь?
— Дак ночь не спал.
— Еще ночь не поспишь, так вовсе свихнешься. Иди проспись! — крикнул он.
Степана обдало жаром. Никогда эдак-то директор с ним не разговаривал. Всегда с уважением, а тут как на пьяного прикрикнул. Нет, не принес успокоения этот разговор, а вовсе его расстроил. Да и слово свое Зотов сдержал: с трактора не снял, а вот с заготовки кормов перевел. В отместку, видно. Все-таки от задуманного — и Тимоню, и банкира обеспечить комбикормами — не отказался. Другой человек мешки с комбикормом для них возил.
Совсем рядом с дорогой, между Лубяной и мостом через Чисть, был старый карьер. Зотов приказал возить оттуда гравий и засыпать самые гиблые места. На новую дорогу, пожалуй, долго еще не хватит силенок, так хоть сносный проезд по старой сделать. Вот и возил теперь Степан гравий по узкой лежневке, настланной через моховое болото.
С лежневки выскакивал тракторок на дорогу, и тут уж Степан сам решал, где лучше высыпать гравий. Работа эта была тяжелая, а вовсе не денежная. Вот как ссориться с директором! Ездил Степан вдали от всех, и неперегоревшая обида мучила его, будто изжога.
Под вечер выехал он последний раз на дорогу. Уже темнело. Прошел к Чисти ополоснуть руки. Натруженные совковой лопатой ладони отдыхали в воде. Место это было тихое, река делала изгиб и выходила напрямую к Лубяне. Вспомнилось, что вот точно здесь давно-давно, еще до женитьбы, но уже ухаживал он тогда за Ольгой, приключилась смешная история.
Было это вроде в июле. Дни выдались жаркие, парные. Он возился у своей «хлопуши», измазался, как трубочист. Надумал немного обмыться, да и вовсе сморил его банный жар. Подошел к знакомому омуту, начал с потного тела сдирать рубаху. Содрал и замер: с того берега, не видя его из-за меловых кустов ивняка, опасливо входила в воду Ольга. Без всего. Белая. А из мглистой глубины, так же стыдливо защищая рукой грудь, появлялось отражение. Такая же высокая, белая красавица. Эдаких, какой она показалась, в музеях выставляют в мраморном виде.
У Степана захватило дух, он попятился. Чуть не ослеп от белого красивого тела. Кинулся прочь, да запнулся о выворотень, плашмя растянулся на земле, охнул. Все внутри отбил.
— Ой, кто там? — вскрикнула испуганно Ольга и тоже, видно, кинулась от воды.
Никому никогда не говорил об этом Степан. А видение это не забывалось. Может, и из-за этого тоже сваху стал торопить со сговором.
И теперь Ольга об этом не знает. Скажи — так его же и просмеет.
Прополаскивая руки, вдруг уловил Степан: где-то мучается, ноет мотор газика. Крепко кто-то увяз. Уж не Зотов ли? Ну и пускай! А потом ругнул себя: чего радоваться? Съездить надо, вытащить. Машина не виновата.
Он сел на трактор и двинулся к повертке. Так оно и оказалось: не сумела директорская машина взять с ходу крутизну, когда выезжала с полевой дороги. Попятился Зотов вниз, чтобы взять разгон, но попал в болото. Хотел выбраться, да еще пуще застрял: угодил задними скатами в мочажину. Газик, задрав капот, по самый багажник сидел в болоте. Когда мотор переставал ныть, болото еще глубже засасывало колеса.
Зотов был в ботинках, в белой рубахе с галстуком. Видно, ездил на совещание да завернул в луга. Стоял теперь, не зная, как подступиться к машине.
Степану было неловко первым подходить к директору. Но он спустился с дороги, развернул трактор, молча стал разматывать трос.
— Полтора часа сижу. Вот ексель-моксель. Ни одна окаянная душа не слышит, — с досадой ругнулся Зотов. — А я в ботинках. Не полезешь туда, — и ногу приподнял: вправду, мол, в ботинках.
— Хорошо сел, — похвалил Степан.
Больше говорить было не о чем, да и не хотелось. Степан подошел к газику. Не спеша, отмахиваясь от комарья, присел. Да, вогнал так вогнал директор машину.
— Огонек разведу, — объяснил он и сгрудил ногами валежник, остатки камыша, запалил костер. — Свети, душу радуй, комаров весели.
Потом принес охапку елового сушняка. За него огонь принялся с радостью, быстро разбежался по веткам, с деловитым хрустом ломая их и расцвечивая.
Степан обошел газик. Приседал, высматривал, за что можно зацепиться. Склеил клочком папиросной бумаги переломившуюся папиросу, закурил. Зотов оттирал с ладоней грязь и рассказывал, как он застрял, и опять ругался, что за полтора часа ни одна окаянная душа мимо не проехала. Хоть ночуй тут.
Степан сходил к трактору, принес топор, вырубил две слеги. Все это по-прежнему молча. О чем говорить, не знал, да и обида не давала.
Зотов, отгоняя веточкой комаров, пританцовывал в стороне. Потом, видно, ему стало стыдно, что стоит без дела, принес бревнышко.
Вытаскивать газик Степан не торопился, обдумывал, как ловчее все сделать, чтоб не мучить зря мотор. Принес домкрат, подвел его под газик. Со вздохом сожаления трясина выпустила колесо. Степан потянулся за слегой, Зотов заметил, подскочил, расторопно подал ее, подсунули под колесо. Приподняли второе, потом опять первое. Поднимал так и мостил Степан под колесами болотину.
— Хорошая у тебя работа, Степан Никитич, — сказал Зотов, — лучше, чем моя. Сделал что, сразу видать. А тут мотаешься, мотаешься, а толку никакого.
Помириться, что ли, надумал директор?
— Зато про тебя все говорят, — сказал Степан, — директор — фигура. Много от этой фигуры зависит, особливо жизнь нашего брата. По себе директор и людей подбирает. Если он этакой ухобака да ухобак наберет, тогда сладости мало. Вот все говорим теперь: хорошо деревня живет. И правильно, хорошо. Зарплата есть, скотины держи сколь хошь, а почему в наш совхоз из колхоза «Родина» бегут? Да потому, что там председатель ухобака, грубиян.
— Вот видишь, Степан
