У меня было такое ощущение, что она хочет меня немного задержать. Персона Салиня мало интересовала старую даму, ее занимало что-то другое. Я не мог понять что. Я многого не понимал. Почему, например, говоря о Тите, она нередко впадала в этот пренебрежительный тон. Это как-то резало слух.
— Спокойной ночи, — сказал я. Она молча кивнула.
— Турлав, послушайте, — сказала она, когда я раскрыл уже дверь, — я сегодня разбила свое старое гримировочное зеркало.
— Вставим новое. Нужно снять мерку.
— Я не суеверна, но не дурная ли это примета?
— Вот уж не знаю. У меня еще никогда не разбивалось зеркало.
У моей бабушки был молитвенник, старинная гравюра на первой странице его изображала лестницу ветхозаветного Иакова: бессчетные ступени от земли ведут на небеса. Сквозь облака, сквозь радугу. А на ступеньках — ангелы.
Я спускался из апартаментов Вилде-Межниеце, и у меня было такое ощущение, будто я сквозь облака спускаюсь по той самой лестнице Иакова. Сон всегда меня схватывал круто и крепко.
В темный коридор из ванной падала полоска света. В долгополой белой рубашке оттуда вышла Вита.
— Ангелы еще не спят? — спросил я.
— Завтра семинар, — со вздохом ответила Вита.
— Все равно ложись спать. Если хочешь дожить до ста шестидесяти, нужно много спать, много пить молока, а главное — не переутомляться.
— Спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи.
— А папа Док был негром или белым?
— Какой папа Док?
— Дювалье из Порт-о-Пренса, недавно умерший диктатор Гаити.
— Ах, вот ты о ком!
— И почему диктаторов зовут папами?
— Я тебе разрешаю: можешь преспокойно называть меня диктатором.
— Ах, папочка, сейчас я говорю о политике.
— В политике нередко розу называют луком, а лук— розой.
— Так кто ж он был — негр или белый?
— Негр.
— Неужто негры такие изощренные по части пыток.
— По-моему, он был цивилизованным негром.
Подняв руки кверху, Вита завязывала волосы на затылке. Под тонкой рубашкой на фоне освещенного дверного проема сквозил ее полноватый торс. Глядя на нее, я всегда стараюсь найти что-то от самого себя. И нахожу, но так странно видеть формы другого пола: это я, вышедший из чрева матери и опять обращенный в женщину. Чушь! Может, она уродилась в бабушку по отцовской линии. Не все ли равно. Уже взрослая женщина, и скоро я, пожалуй, стану дедушкой.
— Спокойной ночи, мой ангел, я восхожу по лестнице Иакова.
— Что за лестница такая?
— Ложимся спать. И будем жить долго-долго.
— Ты завтра летишь в Москву?
— Да. Рано утром.
— Не боишься?
— Чего?
— Летать.
— Самую малость. Как младенец, которого купают в ванне.
— А мне обязательно надо завтра идти на какие-то похороны?
— Да.
— Привези, пожалуйста, из Москвы миндального печенья.
— Хорошо, привезу.
— И будь осторожен.
— В каком смысле?
— Вообще.
— Хорошо, постараюсь быть осторожным. Вообще.
— Спокойной ночи, папочка.
— Спокойной ночи.
Мне показалось, она растворилась во тьме. Я уже наполовину спал.
Было время, когда Турлав отправлялся в Москву, словно в дальнее путешествие, с двумя костюмами, с полдюжиной сорочек, с лишней парой башмаков, с провизией, а главное — с большим запасом времени. Двухмоторный «дуглас» полдня болтался и шнырял по облакам, где-нибудь посреди дороги опускался для заправки, для сдачи и приема грузов. В ту пору самым важным Турлаву казалось получить место в гостинице. Пока-то отыщет, пока устроится.
Теперь он отправлялся в Москву, как жители городской окраины едут на работу в центр: час десять туда, час десять обратно. Никаких эмоций. Небольшие неудобства, связанные с перемещением, и все. Даже атмосфера ранних рейсов чем-то напоминала утреннюю пригородную электричку. Этими рейсами редко пользовались туристы, люди праздные, пожилые и женщины с детьми. С точностью до минуты в аэропорт съезжались деловые люди с портфелями, многие были знакомы, обменивались приветствиями, лаконичными замечаниями, листали прихваченные с собой отчеты, сводки, рефераты, профессионально проглядывали свежие газеты или, по давно выработанной привычке, тотчас начинали подремывать, при этом нисколько не утрачивая своей деловитости.
В Москве прямо из аэропорта Турлав поехал в «Контакт». Чтобы сэкономить время, к тому же нужных людей легче всего застать с утра, пока не разошлись, не разъехались кто куда. В общем-то Турлаву повезло. Ему удалось переговорить с директором, с главным инженером Цурно, повидаться со своим давним знакомцем, главным конструктором Федором Илларионовичем Водопьяновым. В одном он оплошал: выработанные НИИ технические требования с преспокойной совестью оставил в Риге, не сомневаясь, что у москвичей найдется дубликат. По непонятным причинам эти документы институт в «Контакт» не передал. Пришлось звонить в Ригу, чтобы Пушкунг «без задержки» доставил бумаги в Москву.
В конце рабочего дня Цурно на машине отвез Турлава в гостиницу. Как обычно, он поселился в Западном блоке. (С тех пор как в гостинице была установлена АТС производства «Электрон», никаких трудностей с устройством не возникало.) Проживание в гостинице высшего класса, несомненно, стоило дороже, чем в отдаленных общежитиях типа «Колос» или «Южная», однако издержки с лихвой окупались. Хорошая кухня, прекрасное освещение, можно было поработать вечером или с утра. Московские темпы и расстояния здорово утомляли, так что теплая ванна и удобная постель оказывались очень кстати, скорей можно было обрести форму. Когда-то такие мелочи для него не имели значения, еще лет пять или шесть тому назад он мог работать хоть на бульваре, пристроившись на скамейке, и спать без просыпу среди невероятнейшего храпа. Топору не нужен футляр.
Около восьми Турлав на метро поехал в Черемушки к Федору Илларионовичу на «совещание в домашних условиях». Вернулся к себе поздно, и телесно и духовно отягощенный русским радушием и хлебосольством.
Когда он поутру отправился в аэропорт встречать Пушкунга с документацией, у него побаливала голова. В такси заметил, что плохо побрился. Все его раздражало, все вызывало досаду — залепленные грязью машины, мокрый снег, хрипящий репродуктор, блекло-голубое освещение в зале ожидания.
Самолет из Риги уже совершил посадку. В людском потоке навстречу плыли знакомые лица. Он приметил Гунара Узулиня, своего школьного товарища, которого в Риге не встречал уже много лет. Турлав поспешил отвернуться, да и Узулинь, надо думать, торопился, для дружеских излияний место было малоподходящее. Толпа в зале понемногу редела. Потоптавшись у багажного конвейера, он переместился поближе к выходу. Вдруг услышал знакомый голос:
— Товарищ Турлав!
Он сюда ехал, чтобы встретиться. Он ждал, он высматривал. Нет, Турлава не захватили бы врасплох, даже прозвучи его фамилия и в репродукторе. Почему же он вздрогнул? Шагах в пяти от него, словно школьница обеими руками перед собой раскачивая большой черный портфель, стояла Майя Суна.
— Хорошо, что не разминулись. Я в Москве всего второй раз. По правде сказать, боюсь больших городов.
— Вы прилетели вместе с Пушкунгом?
— Нет. Я одна.
— Почему? (Дурацкий вопрос! Какое ему дело до Майи Суны? Пусть себе летает хоть с футбольной командой «Даугава». Его интересует Пушкунг. Прилететь должен был Пушкунг.)
Немного оправившись от смущения, Майя подала ему черный портфель.
— Что? Документы привезли вы?
— Да.
— А почему не Пушкунг? (Будто не все равно, кто привез!)
— Пушкунг получил повестку.
— Какую повестку?
Она только пожала плечами.
Турлав раскрыл портфель и быстро пролистал бумаги. Все необходимое было на месте.
— Это ваш портфель?
— Да.
— Я сейчас...
— Ничего, не беспокойтесь. Куда вы положите бумаги, не в карман же. На улице снег.
Об этом он не подумал.
— Спасибо. Мой плащ не промокает.
— А мой промокает, — сказала она.
И чего это я с ней как надутая гувернантка, подумал Турлав. Будто, привезя бумаги вместо Пушкунга, она нанесла мне обиду. Как раз наоборот — по моей вине она сегодня поднялась чуть свет, добиралась до аэропорта, томилась в самолете. Сейчас опять сядет в самолет и полетит обратно. Приятнейшее времяпрепровождение! Спросил бы лучше, как долетела.
— У вас уже есть билет на обратный рейс?
Ему показалось, вопрос прозвучал вполне пристойно.
— Нет, — ответила она.
— Самолет улетает через час.
Вид у нее был растерянный.
— Если вы хотите улететь, вам следует поторопиться.
— Я не хочу, — сказала она, глядя в сторону. — У вас в Москве дела?
