Маша решила держать экзамены в университет. Она избрала исторический факультет университета и подала туда заявление. Как только братья уехали вместе с мамой в деревню, Маша завела себе особый режим: вставала рано утром, обливалась холодной водой и садилась за книги. Хотя училась она в фабзавуче на базе семилетки, но химию и математику сдала на удовлетворительно и в них чувствовала себя неуверенно. К тому же в университете конкурс.
Люся, которая жила у них в доме, училась в техникуме. Она тоже была не так уж сильна в математике и химии и помочь не могла. Напротив, она своим присутствием отвлекала Машу от подготовки к экзаменам, потому что с ней хотелось говорить о Сергее, о любви, о жизни… А говорить о Сергее было опять же очень трудно, потому что нельзя было рассказывать о его болезни, — ведь Маша обещала молчать. А без этого нельзя было ничего понять толком. Поневоле разговоры чаще вертелись вокруг Оси Райкина и вокруг Маяковского, которого он всюду пропагандировал.
— Боюсь, что тебе не подготовиться за один месяц к экзаменам, — сказала ей Люся. — Шла бы ты лучше на рабфак, год проучилась бы и поступила наверняка.
— Я приняла решение и должна выдержать экзамены, — ответила Маша. А сама испугалась: неужто не хватит силенок? Надо, чтобы хватило:
«Первое, что я должна сделать, это — на время выкинуть из головы Сергея», — сказала себе Маша. Конечно, от него все беды. Он снится по ночам и, что гораздо хуже, он не дает уснуть… Если он не лжет, что тоже любит, то Маша ничем не рискует, отложив свидания с ним недели на три. Через три недели увидеться придется все равно — состоится смотр художественной самодеятельности, где фабзавуч покажет «Ревизора». Уж на смотр этот он придет. А бегать каждый день на угол Большого и улицы Красных зорь под часы — вот этого нельзя. В крайнем случае, можно перекинуться несколькими словами по телефону.
Конечно, смешливая девушка с песочными глазами тревожила Машино воображение. А ну как он влюбится? Но если ему легко забыть о Маше и начать волочиться за кем попало, то дешево же стоит такая любовь!
Маша сохраняла, в общем, спокойствие духа еще и потому, что хорошо знала Сергея, — так ей казалось. Слишком он серьезный человек. И притом болезнь, хотя, вероятно, она не так опасна, сделает его только серьезней. У него достаточно сильный характер и высокие идеалы.
Она стала усиленно готовиться к экзаменам. Глаза все равно слипались после нескольких часов чтения и бормотания вслух. Она пила крепкий чай — помогало, но не надолго. Она рискнула даже стащить у отца папиросу и выкурить ее — никакого эффекта! Только во рту горько стало, такая мерзость. Нет, к этому средству она больше не прибегала.
Чтобы не задремать и сидеть в постоянном напряжении, она придумала колоть себе руку кнопкой. Кнопка лежала на левой руке острием книзу, и как только в голове мутнело, Маша надавливала правой рукой на кнопку. Это помогало. К вечеру рука стала красной от множества мелких слабых уколов — ничего, на смену ей придет правая!
На консультациях перед экзаменами Маша встретилась со многими из своих соперников. Среди них были и самоуверенные молодые люди, спокойно уходившие домой после того, как они прочитали, что консультация посвящена таким-то разделам алгебры или тригонометрии. Они отлично знали всё это. Были и люди постарше Маши, которые, напротив, записывали каждое слово консультанта и носили в карманах сатиновых блуз и гимнастерок толстые блокноты и кучу карандашей. Наверно, они пришли с производства и решение поступить в вуз было для них давней заветной мечтой. Таких неудобно было и обскакать на экзамене, ведь они заслужили право на вуз больше, чем Маша. А несколько человек из подавших заявление были вообще спокойны за себя: «Мы занимались на курсах подготовки в университет, нас примут обязательно», — говорили они Маше, отвечая на ее расспросы.
Да, надо было заниматься, и никаких.
Сергей позвонил Маше дня через два. Услышав, что она засела за книги и готовится к экзаменам, он спросил, каких ей не хватает книг. Ей не хватало только учебника по физике Цингера. Днем позже Сергей занес эту книгу Маше домой.
Он оглядел критически ее стол, ворох тетрадок и книг, кусок черного хлеба со свекольной пастилой. Он похвалил ее снисходительно и тотчас собрался уходить.
— Посидите, что же вы так быстро… как метеор! — кокетливо пригласила его Люся. Но Маша замотала головой так, как будто у нее заболели зубы.
— Нельзя! — сказал в ответ Сергей. — Невозможно посидеть у вас, тут такая рабочая обстановка… И потом, меня товарищ ждет у ворот.
— Ну и пригласили бы к нам, — не унималась Люся.
— Он не один. Ни к чему это. Прощайте, девушки! — и Сергей вышел.
Не один? А с кем же? Уж не с «Пышкой» ли?
Маша нагнулась над принесенной книгой, зажимая руками уши от возможных Люсиных реплик. Но Люся молчала.
* * *
Маша успела сдать только один экзамен — по физике, когда наступил день смотра самодеятельности фабзавучей города.
Смотр продолжался два дня: целое воскресенье и вечером в понедельник. Маша еще раньше знала об этом и сговаривалась с Сергеем присутствовать с начала до конца. Он получал такие приглашения в обкоме комсомола. Позвонив Сергею утром в воскресенье, она не застала его дома и поспешила в Театр рабочей молодежи, где должен был проходить смотр.
Она вошла, когда зал был почти весь заполнен. Машу окликнули товарищи, место ей было занято. Она ответила на приветствие, но продолжала идти вдоль прохода — глаза ее искали Сергея. Не может быть, чтоб Сергей не занял ей места, не может быть!
Маша не видела его целых две недели и сейчас испугалась на секунду: а вдруг она не узнает его? Она подходила все ближе к сцене, Сергея не было видно.
И вдруг увидела: он сидел во втором ряду рядом с той, с «Пышкой», сидел и что-то ворковал ей на ушко. Она смеялась, как всегда, — это было ее естественное состояние. А он, как всегда, красивый, необычно веселый и довольный, рассказывал ей что-то, смешил, забавлял…
Подойти к нему? Ни за что! Пустого места рядом с ним не было, значит, Машу он не ждал.
Маша стояла, держась за чей-то стул, — казалось, отпустит руки и упадет. В ушах застучали Оськины слова: «Мне сейчас так худо, так горько…»
Она судорожно искала оправдания Сергею: пришел, искал ее долго и, не найдя, сел с этой… Может, он искал в рядах Машу, не нашел, а эта позвала, припасла место. Нет, во всех случаях он получался кругом виноватым.
— Маша, садись с нами, — позвали ее с другой стороны. Оттуда было хорошо видно Сергея. Она пошла и села.
Она даже не сразу поняла, кто ее позвал. Это был Соловей, сидевший рядом с одним из инструкторов по токарному делу, Василием Иванычем. Василий Иваныч не пропускал ни одного смотра, он был любителем театра и сам выступал на заводских вечерах с художественным чтением. Ему было лет тридцать, собой он был очень похож на Маяковского и гордился этим. Он один из первых стал читать стихи Маяковского. Без всякого смущения он умел гордо сказать со сцены:
Мир огромив мощью голоса,
иду красивый,
двадцатидвухлетний.
Соловей и Василий Иваныч развлекали ее всякими байками, шутили, рассказывали анекдоты. Но она не слышала. Сев нарочно спиной к Сергею, она всем телом прислушивалась к тому, что делается там, в его стороне. Растерянная улыбка мелькала на ее лице, на мгновение сменяясь выражением тоски и отчаяния.
А смотр начался. Кто-то пел, плясал, читал стихи, на сцене разыгрывали скетч, зрители от души смеялись. Сергей ни разу не оглянулся. Он не искал Машу.
Одинокой и глубоко несчастной чувствовала она себя в этом зале, наполненном смеющимися людьми. Она знала — здесь много ее друзей, ее верных товарищей. Посейчас, в эту минуту, никто из друзей и товарищей, никто не смог бы заменить его. И никого ей не надо, кроме него.
Объявили антракт: Василий Иваныч заметил необычное состояние Маши, но не подавал вида. Выйдя из зала в фойе, он взял ее под локоть и старался отвлечь от тревожных мыслей. Он притворялся, что не замечает, как она поворачивает голову то влево, то вправо, ища кого-то глазами. Соловей что-то рассказывал и громко смеялся: он был моложе и не так чуток.
