«Теперь все ясно! — думал Илья, плетясь к стоянке. — А я, дурак, верил… Обеды носил… Часы подарил… Вот дурак! Жалко, конечно, было, но Сергей попросил — пусть. Думал, поможет… А он, наверное, и не собирался говорить с Абелесом!.. Как он испугался, когда капитан подал мне руку! А теперь вдруг — «посторонний»! До сих пор стоял и ходил повсюду, где хотел, и не был посторонним… Но как же теперь быть? — Илья остановился… — Поговорю-ка сам с Абелесом… Попытка — не пытка! Но идти на поле, вроде, неудобно… Сергей увидит… Буду ждать начальника здесь. Придет же он когда-нибудь за машиной!» — И Томов решил не уходить со стоянки.
До конца полетов оставалось не так уж много времени. Шоферы окружили одну из машин и слушали радиорепортаж о футбольном матче между командами «Венус» и «Рапид». «Венус» проигрывал. Вратарь был слаб. Один из шоферов заметил, что команде «Венус» нужен такой вратарь, каким был когда-то Замора. — Он в своей жизни не пропустил ни одного мяча! — доказывал болельщик. Потом другие два шофера поспорили: кто из игроков лучше — Добай или Баратки?
Илья слушал, но ничего не понимал. Не до футбола было ему сейчас.
Вскоре одна за другой стали уезжать машины. Ушел и автобус с курсантами. Наконец, появился Абелес. Илья подошел к нему и коротко рассказал о своем желании поступить в авиационную школу.
Абелес помолчал немного, подумал и велел прийти с документами в канцелярию, на улицу Бисерика Албэ.
В пансион Илья возвратился поздним вечером. Все уже спали. Только Женя усердно выписывал дамскую туфлю на вывеске для одного из своих клиентов — сапожника. Увидев Илью, он начал его отчитывать.
— Ты почему не съел котлету и чай пил без сахара? Это же глупо, понимаешь, глупо! Выходит, если ты уходишь рано, я тоже должен вставать? Ну, скажем, был бы я на твоем месте. Разве ты бы не обиделся, если бы я поступил так, как ты?
Илья вдруг подумал: «Действительно, Женя мой самый лучший друг, и если бы он оказался в беде…»
— Ладно, — сказал он примирительно, — обещаю, что больше этого не будет!
На столе лежал большой кусок брынзы и свежий хлеб, в термосе был приготовлен чай. Только тут Илья вспомнил, что с утра у него ничего не было во рту, и набросился на еду.
Поев, Илья начал рассказывать. Женя не меньше его был возмущен поведением Рабчева.
— Сережка просто жиром оброс, забыл, как сам бедствовал. Наверное, боится место потерять, потому и не говорил, а похвалиться он мастер… — рассудительно подвел итог Женя. — Жаль, ты время только потерял. Но сказать, что зря — тоже нельзя. Такова жизнь! Ничего не поделаешь… А сейчас, Илья, давай спать, поздно. Но Сережка прохвост! Такого не ожидал от него… Вот и прав оказался ня Георгицэ… Зато теперь возьмешь «быка за рога!»
Лежа в кровати, Илья мечтал. Он видел себя среди курсантов, в лётной форме… «Может быть, задаток на фуражку не пропал даром»? Долго он не мог уснуть, представляя, как будет летать, даже «мертвые петли» делать.
Усталый, счастливый, он уснул лишь на рассвете.
Когда на следующий день Томов пришел в канцелярию авиашколы, Абелеса еще не было. Добрый час просидел Илья на цементной тумбе перед подъездом, пока из-за угла, со стороны площади Амзей не показался знакомый вишневый «Форд». Через несколько минут дежурный адъютант объявил, что господин капитан прибыл. Илья назвал свою фамилию и добавил, что сам капитан Абелес велел ему сюда прийти..
Вместе с Томовым ожидали приема два офицера и четыре унтер-офицера — летчики. Их приняли поодиночке, и они ушли. Потом еще приходили офицеры, их вызывали и они уходили. Прошло не менее двух часов, а Илья все ждал, но был доволен тем, что его сюда впустили и здесь о нем знают. «Пусть последним примут, я подожду, ведь делать мне нечего», — успокаивал он себя.
Через некоторое время дежурный адъютант сообщил, что господин капитан уехал обедать и будет к четырем. Илья вышел на улицу и убедился, что «Форда» нет. «Что ж, — подумал Илья, — до четырех не так уж много… Больше ждал…»
Приемную закрыли, а на улице пекло невыносимо. Здание выходило на солнечную сторону. Томов перешел улицу и присел на скамейку у храма «Бисерика Албэ». Здесь было прохладней. От нечего делать Илья рассматривал проходивших мимо людей. Вот проковылял калека с деревянным обрубком вместо ноги. На его согнутой руке висела огромная корзина с рогаликами. Потом появился старик-старьевщик, скороговоркой напевая свое вечное «старье берем». У ограды, в тени деревьев, выстроились вдоль мостовой фаэтоны. Илье особенно нравились их колеса с резиновыми шинами, аккуратно втиснутыми в белые ободья, с блестевшими черным лаком тонкими спицами. Отгоняя назойливых мух, лошади фыркали, мотали головами и хвостами. Извозчики в картузах бранились, обвиняя друг друга в несоблюдении очереди. Но когда раздавался оклик: «Биржар!»[27], они все сразу срывались с места. Из приоткрытых дверей храма доносилось торжественное чтение акафиста… У входа, словно в очереди, стояли старухи-попрошайки, встречавшие и провожавшие богомольцев, и тут же, напротив, на углу, у калитки дежурили смуглые, с измученными личиками, в узеньких, выше колен юбочках «девочки». Они окликали гимназистов, а если те, покраснев, ускоряли шаг, посылали им вдогонку ругательства. У мужчин они выпрашивали «закурить». Никто не удивлялся — все было нормально, привычно… «Невеселая жизнь», — подумал Илья, глядя на худенькую хрупкую девушку, почти подростка, в полинявшем платьице. Она стояла, прислонившись к калитке, рядом с немолодой, уже располневшей своей коллегой и напевала модную тогда песенку: «Скажи мне, где, когда и как смогу тебя еще увидеть?», а в глазах ее была такая пустота, что Илье стало жутко…
Удары колокола заглушили уличный шум. Из церкви стали выходить люди. Улица постепенно опустела. Был обеденный час. Томову казалось, что он просидел здесь бог знает сколько, но «Форда» начальника школы все не было. Редкие прохожие равнодушно шли мимо извозчиков, косились на девушек, крестились на церковь и не замечали Ильи. Он вдруг подумал, что в Бухаресте каждый живет только для себя и никому никакого дела нет до всего остального мира. Тоска по дому сжала его сердце. Он представил себе родной Болград, мать… Вот она варит обед, стирает белье квартирантам и, как бывало, просит его принести воды. Колодец далеко, за три квартала… Как она сейчас там живет, бедняжка? Сама носит воду… Жара в Бессарабии такая, что пыль обжигает босые ноги. А как он не любил, когда мать посылала его к лавочнику взять хлеб в долг… И там было трудно, но там был родной дом…
Илья тосковал по аромату родных акаций и метеол, по звону медной ступки, в которой мать толкла сухари, и даже по дыму родной кухни… Заглядевшись на божью коровку, которая ползла по его брюкам, Илья стал напевать запомнившуюся ему песенку…
У чужих я сидел за столом,
Был на людях я весел и пьян,
Знал, что все это — горький обман,
Что душа моя в доме родном…
Мне в бокал наливали вино,
Наливали мне снова и снова,
Но я знал, не заменит оно
Даже воду из дома родного…
И какой бы дома ни был хлеб плохой
Он слаще, лучше, чем чужой!..
Илья поднял голову: у подъезда стоял знакомый вишневый «Форд».
В приемной сидело несколько человек, когда адъютант Абелеса заявил, что господин капитан сейчас занят. Завтра большой праздник — день авиации!
Томов уже было направился к выходу, но адъютант остановил его, сказав, что господин капитан поручил ему заняться этим делом, и пригласил Илью войти…
Томов рассказал обо всем адъютанту, отдал ему документы, в том числе и грамоту, где значилось, что планер, сконструированный Ильей Томовым, на конкурсе по Измаильскому уезду занял первое место.
Видимо, тронутый тем, что перед ним такой страстный энтузиаст авиационного дела, адъютант дал Илье пропуск на праздник авиации, который должен был состояться на следующий день, на аэродроме Бэняса.
Илья отправился домой в приподнятом настроении. Все шло как нельзя лучше. Документы его теперь уже в школе, сам Абелес о нем знает, адъютант просто симпатяга, дал пропуск на праздник, да еще «на два лица»! Томов был счастлив. Он подошел к магазину готовой одежды и долго стоял у витрины, рассматривая авиационную форму — ремни с портупеями, значки пилота, шлем, очки. Он смотрел и запоминал цены.
В пансионе все обрадовались сообщению Томова.
— Молодец парень! — говорил ня Георгицэ. — Нечего было надеяться на того пустозвона механика. Он мне сразу не понравился. Видал таких… Но вот посмотрите, когда господина Томова примут в школу, тот ваш шкет скажет, что это он помог! Факт!
— Правильно сделали, что сами взялись за это дело, — вставила свое слово мадам Филотти. — Давно бы так. Вы бы, наверное, уже были летчиком…
