кажется само собой разумеющимся.
Горское существование требует твердости духа, стоицизма, воспитывает людей гордых и вольных. «Нигде так не переживают смерть человека, как здесь. Народ в горах одинаково чтит и жизнь, и смерть», — эти слова принадлежат кинематографисту, герою одного из рассказов Г. Чохели, но разве он сам иного мнения? Его персонажи могут лукавить и обманывать друг друга («Неподеленная ворона» — яркий пример), пить, драться и мириться на праздники, совершать тяжкие и неправедные ошибки — всегда возьмет верх уважение к чужой жизни и своей собственной, если она подчинена естественным требованиям трудовой морали.
О старой крестьянке («Часы Мартаи Которашвили»), пытающейся определить свой возраст, сказано так:
«Одна у нее точка отсчета.
— Когда колхозы у нас устанавливали, мы с Зитандар Хизанишвили первыми записываться пошли, одних лет с нею были, на пару работали, — я тридцать кило масла в день сбивала, Зитандар — двадцать. Нас еще тогда часами колхоз наградил…
Уже никто из живущих и не помнит Зитандар Хизанишвили, даже могила ее с землей сровнялась, а для Мартаи она все еще живая».
И — финал прекрасного рассказа:
«Медленно подернутся пеплом обуглившиеся поленья в камине.
Мгла воцарится в комнате.
И только дыхание женщины да тиканье часов будет свидетельствовать о жизни в ночи.
Потом дыхание прервется.
Часам надолго хватает одного завода.
Потом из нижней деревни сюда поднимутся близкие.
Часы, если даже они остановились, могут начать ходить снова».
В интонациях этого рассказа, в его философии я слышу отзвук интонаций и жизненной философии рассказа «Неблагодарный».
С «шестидесятниками» можно спорить — они сами не любили канонов. Ими сказано многое — о жизни и человеке, о всемогуществе добра, о том, как неисчерпаема человеческая личность. Сказано горячо, с упоительным чувством первооткрытия.
Уточнения, конечно же, нужны, жизнь не стоит на месте, предъявляя нам все новые и новые требования. Да и были бы необходимы новые генерации в литературе, если бы они не говорили своего слова?
А преемственность, далекая от тусклого ученичества, — не звук пустой. Напряженный психологизм в рассказах Сосо Пайчадзе (один из них — «Платформа Ботанический сад») станет понятнее, если вспомнить прозу Тамаза Чиладзе: это поиск в одном направлении. От Джемала Топуридзе не так уж трудно «вернуться» к Гураму Гегешидзе: признанный «шестидесятник» (в приложении к «ДН» издавалась его книга) продемонстрировал довольно-таки жесткий в своем неравнодушии взгляд на человека, и важно увидеть, как ищет литературный герой душевную опору, и находит ее — в самом себе, в духе своих твердо стоящих на земле предков. Прочтите «Расплату» Г. Гегешидзе и принадлежавший Д. Топуридзе рассказ «Мужчина», Нет ли там родственных мотивов?
От старших к младшим — так составлена книга. Многое — если говорить о творческой преемственности — проницательный читатель увидит сам.
Зерна, посеянные грузинскими «шестидесятниками», дали свои всходы: этот сборник — тому свидетель. Значит, им суждено плодоносить долго.
А. РУДЕНКО-ДЕСНЯК
