о человеческой морали.
Наиболее крупным как по объему, так и по значению произведением М. Магауина до недавних пор являлся роман «Голубое марево» — один из немногочисленных еще в казахской литературе городских романов.
Город, описанный в романе, узнать нетрудно. Это Алма-Ата, но Алма-Ата для читателя, привыкшего к описаниям зеленого знойного города, необычная — зимняя. Автор умеет передать своеобразную красоту оцепеневших деревьев, заснеженных аллей и скверов, снегопада в городе в коротких и выразительных пейзажах: «Тропка впереди совсем исчезла. Снег на тротуаре лежал сплошным настилом, а вверху с обеих сторон сплетались дубовые ветви. Они двигались внутри светлого туннеля».
Действие романа начинается в октябре-ноябре, а кончается в мае. Но и последний пейзаж в книге — не весенний. Это картина внезапно, хотя и ненадолго, вернувшейся зимы.
«Снег засыпал крыши домов, тротуары, выбелил нити проводов над улицей. Снег лежал густыми хлопьями на зеленой, едва распустившейся листве, пригибая к земле отяжелевшие ветки. В прозрачном и звонком от мороза воздухе особенно резко проступали контуры гор. Казалось, их вершины приблизились, нависли над городом.
Сухо похрустывающий под ногами, весь в холодных голубых отливах, снег покрыл весеннюю землю, согретую солнцем, разбуженную, зазеленевшую первой нежной травой…
Недолго держались заморозки, но когда они отступили, яблони в садах стояли осиротелые, голые».
«Голубое марево» не только городской, но и «зимний» роман. Сумрачный колорит декабрьских алма-атинских туманов неотделим от сюжета произведения, он ощутим в авторской интонации повествования. Можно сказать, что «Голубое марево» — это роман о потерях. Тех потерях, что неизбежны во время становления и возмужания характера, потерях, которые выковывают его твердость. Но менее горькими они от этого не становятся.
Это тоже произведение об экзамене — экзамене чувств, экзамене характера.
Было бы чересчур прямолинейно сказать: суть романа в том, что перед двадцатидвухлетним аспирантом, талантливым филологом Едиге Жанибековым впервые раскрывается противоречивая, порой драматическая, порой трагикомическая сложность окружающего мира. Нет, Едиге умный парень, как-никак пять лет до аспирантуры он прожил в студенческом общежитии, глаз на происходящее вокруг не закрывал, в молочные реки и кисельные берега, якобы расположенные невдалеке, не верил. Правда, материальных трудностей Едиге не испытывал никогда. В простеньком казенном шкафу его аспирантской комнаты в университетском общежитии висит восемь хороших костюмов. Ему не приходится с нетерпением ждать дня стипендии, поскольку у него есть обеспеченные родители и еще «три-четыре семьи», которые любят его, «как родного сына». Однако Едиге вовсе не является исключением в своей среде, хотя, конечно, у них в общежитии немало аспирантов, вынужденных между стипендиями занимать рублевки у своих более удачливых в смысле родственников коллег.
Но одно дело — со стороны наблюдать шершавость жизни, а другое — испытывать ее на своих боках. Едиге сталкивается с этой шершавостью. Жестко и больно. И… брезгливо отступает, очень гордясь в душе своей порядочностью и своим умом. И отсюда приходит потом полынная горечь потерь.
С точки зрения юношеского максимализма аспиранту Едиге Жанибекову вроде бы есть чем гордиться. Он отступает не из-за отсутствия храбрости, нет, в стычках с противниками он смел, дерзок, язвителен. Когда невежественный, бездарный и бесчестный доцент Бакен Танибергенов поучает его: «Уважение к наставникам, приличия, благовоспитанность — где они? Порога не перешагнув, рветесь к столу, на почетное место. Мы в свое время каждое словечко старших ловили, на заботу добром старались ответить. И хуже от этого не сделались, а?.. Многое, многое вы пока не поняли, да…» Едиге резко бросает ему в ответ: «Ничего, вы нас еще всему научите…» Зная, что Бакен стерпит любую обиду, если почует какую-то возможность выдвинуться, прославиться, Едиге издевательски рассказывает ему о своем «открытии» — якобы найденной им в горах Заилийского Алатау надписи на камне, — и доцент, увлеченный идеей присвоить открытие наивного, неопытного аспиранта или хотя бы примазаться к этому открытию, слушает развесив уши.
Едиге возмущают податливость, бесхребетность его товарища по аспирантской комнате, бессребреника, бедняка и неудачника, математика Кенжека, ошеломившего однажды своего соседа таким «радостным» признанием: «Сегодня поставлена последняя точка в докторской диссертации моего руководителя. Теперь наконец я освободился. Теперь-то, дружище Едиге, и я приступлю к сбору материала для кандидатской». На возмущение товарища Кенжек робко возражает: «Никто меня не заставлял. Я мог бы и не согласиться… Но такой хороший, просто замечательный человек… и так упрашивал, хотя ведь старше меня намного… Ну, разве тут откажешь?..» Но Едиге не принимает никаких объяснений, он видит беспринципность любого компромисса в подобной ситуации, и, разумеется, он прав.
Что же касается карьериста и проходимца аспиранта Бердибека, то Едиге просто награждает его — вполне по заслугам — пощечинами, и Бердибек, будучи физически намного сильнее, терпит, сносит их. Едиге объясняет ему, почему он должен терпеть: «Только учти: когда тебя выгонят из аспирантуры, тебе придется уже не два-три года пасти баранов, чтобы вернуться, а все двадцать — тридцать лет». «Нас обоих выгонят», — сказал Бердибек угрюмо. Но пыл его поостыл. «А я этого не боюсь, — сказал Едиге. — И вот еще одно доказательство!..» — Он снова, теперь уже по другой щеке, ударил Бердибека».
Словом, воинствующая честность Едиге вне сомнений. Но вот ведь в чем дело: ничем Жанибеков не в силах помочь Кенжеку, к которому искренне привязан. Осмеянный аспирантом, Бакен совершенно спокойно, никого не опасаясь, присваивает себе научное открытие Едиге. Он знает, что юноша способен на короткую яростную вспышку, но совершенно не подготовлен к сколько-нибудь серьезной борьбе. Разоблачить махинацию Бакена в принципе было вполне возможно. Но Танибергенов не сомневался, что аспирант и не попытается сделать это: он слишком «чист» для разоблачений.
В этой «чистоте» Едиге немало эгоизма, самовлюбленности, снисходительного равнодушия к окружающим. Бердибеку пощечин-то надавал, но фактически сам толкнул к нему Гульшат, влюбленную в Едиге. Да и Едиге горячо любил девушку, а потерял ее нелепо и безвозвратно. История этой недолгой любви написана в романе с щемящим лиризмом, тонко и нежно. Собственно, и не понять, с чего началась размолвка, но трещина все ширится, пока не превращается в пропасть, которую уже не перешагнуть. Но если внешние причины разрыва случайны и почти неуловимы, то внутренняя ясна и четко различима: это та самовлюбленность и гордыня Едиге, которая не дает ему сделать шаг навстречу даже любимому человеку.
В мучительном и медленном становлении Едиге большую роль играют два человека, чей пример — негативный — заставляет его задуматься над тем, действительно ли порядочно его пассивное «благородство» и не выглядит ли смешной его твердая уверенность в своих интеллектуальных силах, неколебимая вера в свою звезду. Первый из них — большой ученый, научный руководитель аспиранта профессор Бекмухамедов. Максимализму Едиге импонируют те горячие тирады, которые обрушивает старый профессор на головы
