– Был городской. Теперь в вашем районе ошиваюсь, в Соусканихе.
– Сразу видно, что го-го-го-городской, – тонко заметил Сеня.
– Почему видно?
– Очень ка-ка-к-красивый. На сцене, наверно, выступаешь? – Сеня погрозил ему пальцем и пощекотал в бок. – Ох, Женька!..
Женя густо хохотнул, потянулся рукой к груди: хотел поправить галстук, но вспомнил, что он в кармане, нахмурился.
– Бюрократ ваш секретарь, – сказал он. – Выступишь с такими…
– А ты где сам работаешь, Женя?
– По торговой.
– Хорошее дело, – похвалил Сеня.
Сели за угловой столик, за фикус.
Сеня обвел повеселевшими глазами пустой зал.
– Ну, кто там!.. Мы торопимся! По борщишку ударим? – спросил он Женю.
Женя выразительно посмотрел на него.
– Я лично устроил бы небольшой забег в ширину… С горя.
Сеня потрогал в раздумье лоб.
– Здесь?
– А где же еще?
– Это… вообще-то, тут нельзя…
– Везде нельзя! – громко и обиженно заметил лысый. – Знаешь, есть анекдот…
– Ну, ладно, я поговорю пойду…
Сеня встал и пошел к буфету. Долго что-то объяснял буфетчице, махал руками, но говорил вполголоса. Вернулся к лысому, достал из-под полы пиджака бутылку водки.
– Ка-ка-калгановая какая-то. Другой нету.
Женя быстренько налил полный стакан, хряпнул, перекосился…
– Не пошла, сволочь!
Он налил еще полстакана и еще выпил.
– Ого! – сказал Сеня. – Ничего себе!
– От так. – На глазах у лысого выступили светлые слезы. – Выпьешь?
– Нет, мне нельзя.
– Правильно, – одобрил лысый.
Им принесли борщ и котлеты.
Начали есть.
– Борщ как помои, – сказал лысый.
Сеня с аппетитом хлебал борщ.
– Ничего борщишко, чего ты!
– До чего же мы кричать любим! – продолжал лысый, помешивая ложкой в тарелке. – Это ж медом нас не корми, дай только покричать.
– Насчет чего кричать? – спросил Сеня.
– Насчет всего. Кричим, требуем, а все без толку.
Лысый хлебнул еще две ложки, откинулся на спинку стула. Его как-то сразу развезло.
– Вот ты, например, – начал он издалека, – так называемый Сеня: ну на кой тебе сдались эти валы? Они тебе нужны?
Сеня, не прожевав кусок, воскликнул:
– Я ему битый час т-т-толкую, а он!..
– Я говорю: тебе! Лично тебе!
– Нужны, Женя.
Лысый поморщился, оглянулся кругом, повалился грудью на стол и заговорил негромко:
– Жизни-то никакой нету!.. Никаких условий! Законов понаписали – во! – Лысый показал рукой высоко над полом. – А все ж без толку. Пшик.
– Как это п-п-пшик? – Сеня отложил ложку. – Какие законы?
– А всякие. Скажем, про алименты… – Лысый полез под стол за бутылкой, но Сеня перехватил ее раньше.
– Хватит, а то ты за-запьянеешь. Мы же за ва-валами поедем.
– Валы!.. – Лысого неудержимо вело. – Они небось на «Победах» разъезжают, командывают, а мы вкалываем, валы достаем. Алименты вычитать – это у них есть законы!.. Равенство!.. – Лысый говорил уже во весь голос.
Сеня внимательно слушал.
– Ешь! – зло сказал он. – Чего ты развякался-то?
– Не хочу есть, – капризно сказал лысый. – И в никакой коммунизм вообще я не верю. Понял?
– По-по-почему?
– Потому. – Лысый посмотрел на Сеню, пододвинул к себе тарелку и стал есть. – Тебе валы-то какие нужны? Коленчатые?
Сеня менялся на глазах – темнел.
– Почему, интересно, в коммунизм не веришь? – переспросил он.
– Ты только не ори, – сказал лысый. – Понял? От… А валы мы достанем.
– Вы-вы-вы… – Сеня показал рукой на дверь. – Выйди отсюда. Слышишь?!
– Чудак, – миролюбиво сказал лысый. – Чего ты разошелся?
Сеня грохнул кулаком по столу; один стакан подпрыгнул, упал на пол и раскололся.
Из кухни вышли повар и официантки.
…Сеня и лысый стояли друг против друга; лысый был на две головы выше Сени; Сеня смотрел на него снизу гневно, в упор.
– Ты не очень тут… понял? – Лысый трусливо посмотрел на официанток, усмехнулся. – От дает!..
Сеня толкнул его в мягкий живот.
– Кому сказано: выйди вон!
– Ты не толкайся! Ты не толкайся! А то я… Смотри у меня! – Лысый пошел к двери, Сеня – за ним. – Смотри у меня!
– Я тебя насквозь вижу, паразит!
– Дурак ты!
– Я т-т-те по-по-кажу…
Около двери лысый обернулся, ощерился и небольно ткнул пухлым кулаком Сеню в грудь. Прошипел:
– Прислужник несчастный! Обормот!
Сеня отступил на шаг и ринулся головой на жирную громаду.
Дверь с треском распахнулась. Лысый вылетел на крыльцо и стал быстро спускаться по ступенькам. Сеня успел догнать его и пнул в толстый зад.
– Де-де-деятель вшивый!
– Вот тебе, а не валы! – крикнул снизу лысый. – Дурак неотесанный!
Лысый пустился тяжелой рысью по улице, оглянулся на бегу, показал Сене фигу.
Сеня крикнул ему вслед:
– Я на тебя в «Крокодил» на-на-напишу, зараза! Пе-пе-пережиток! Гад подколодный!
Лысый больше не оглядывался.
Сеня вернулся в чайную, расплатился с официанткой, спросил ее на всякий случай:
– У тебя на авторемонтном в го-го-городе никакого знакомого нету?
– Нет. Чего с лысым-то не поделили? – спросила официантка.
– Я на него в «Крокодил» на-н-напишу, – сказал Сеня, еще не остывший после бурной сцены. – Он в Соусканихе работает… Я его найду, гада!
На короткое мгновение в глазах Сени опять встала сказочная картина заводского склада с холодным мерцанием коленчатых валов на стеллажах – и пропала.
– А ни у кого тут из ваших в го-го-городе на авторемонтном нету знакомых?
– Откуда?!
Сеня завел мотоцикл и поехал к Макару Антипову. Маленькая цепкая фигурка на мотоцикле выражала собой одно несокрушимое стремление – добиться своего.
Антипова он нашел в полеводческой бригаде, в вагончике.
Макар сидел на самодельном, на скорую руку сколоченном стуле, пил чай из термоса.
– Макар!.. – с ходу начал Сеня. – Я здесь по-по-погибну, но без валов не уйду. Ты что, хочешь, чтобы я на тебя в «Крокодил» написал? Ты что…
– Спокойно, – сказал Макар. – Сбавь. В «Крокодил» – это вас надо, а не меня. – Он достал из кармана засаленный блокнот, нашел чистый лист, вырвал его и написал крупно:
«ЕГОР, ДАЙ ЕМУ ПАРУ ВАЛОВ, В ДОЛГ, КОНЕЧНО.
Антипов».
Сеня оторопел.
– С-с-пасибо, Макарушка!..
– Только жаловаться умеете, – сердито сказал Антипов. – Хозяева мне!.. Горе луковое!
– А-а! – Сеня сообразил, чья могучая рука вырвала у Макара валы. – Вот так, М-м-макар! А то ломался, по-по-понимаешь…
Макар продолжал пить чай из термоса.
Через час Сеня подлетел к двум своим машинам, начал отвязывать от багажника валы.
Оба шофера засуетились около него.
– Сеня!.. Милая ты моя душа! Достал?
– Вечером умоешься – я тебя поцелую…
– Ло-ло-лоботрясы, – сердито сказал Сеня, – в «Крокодил» вот катануть на вас!.. – Вытер запыленное лицо фуражкой, сел на стерню, закурил. – Да-да-да… это… давайте живее!
«А что, мама? Тряхни стариной – приезжай. Москву поглядишь и вообще. Денег на дорогу вышлю. Только добирайся лучше самолетом – это дешевле станет. И пошли сразу телеграмму, чтобы я знал, когда встречать. Главное, не трусь».
Бабка Маланья прочитала это, сложила сухие губы трубочкой, задумалась.
– Зовет Павел-то к себе, – сказала она Шурке и поглядела на него поверх очков. (Шурка – внук бабки Маланьи, сын ее дочери. У дочери не клеилась личная жизнь (третий раз вышла замуж), бабка уговорила ее отдать ей пока Шурку. Она любила внука, но держала его в строгости.)
Шурка делал уроки за столом. На слова бабки пожал плечами – поезжай, раз зовет.
– У тебя когда каникулы-то? – спросила бабка строго.
Шурка навострил уши.
– Какие? Зимние?
– Какие же еще, летние, что ль?
– С первого января. А что?
Бабка опять сделала губы трубочкой – задумалась. А у Шурки тревожно и радостно сжалось сердце.
– А что? – еще раз спросил он.
– Ничего. Учи знай. – Бабка спрятала письмо в карман передника, оделась и вышла из избы.
Шурка подбежал к окну – посмотреть, куда она направилась.
У ворот бабка Маланья повстречала соседку и стала громко рассказывать:
– Зовет Павел-то в Москву погостить. Прямо не знаю, что делать. Прямо ума не приложу. «Приезжай, – говорит, – мама, шибко я по тебе соскучился».
Соседка что-то отвечала. Шурка не слышал что, а бабка ей громко:
– Оно, знамо дело, можно бы. Внучат ни разу не видела еще, только по карточке. Да шибко уж страшно…
Около них остановились еще две бабы, потом еще одна подошла, потом еще… Скоро вокруг бабки Маланьи собралось изрядно народа, и она снова и снова начинала рассказывать:
