— Ничего это… Не страшно. Пущай она нас перевоспитывает, стремится. Наживать деньги никому не запрещено.
— У нас с тобой дело пойдет, — пообещал Капитон, — познакомлю я тебя с одним человечком…
Володе еще хотелось послушать, очень уж смешно сказал дядя про тараканов, но мама крикнула из окна, что пора спать.
Пробегая через темный коридор, он задержался около кухонной двери. Александра Яновна сидела у стола и, прикрывая белыми веками глаза, спрашивала:
— Хозяйка-то, сестрица моя, видать, гордая: посидела с нами мало, про все дела повыспросила и все вроде с осуждением.
Поправляя смятый бант на плече, Васькина мачеха лениво жевала тусклые слова:
— Да нет, она ничего…
— В одиночестве живет?
— Да кто ее знает. На дом не водит.
— Смотри-ка, — осуждающе вздыхает Александра Яновна. — Женщина молодая, из себя красивая, получает, наверное, подходяще. А замуж не вышла. Вот она, гордость-то. Я — дура, баба, вовсе неученая, за всю жизнь ни одной задачки не решила, а у меня — муж!
Она вздохнула и снова, зашелестела:
— Мы, значит, с тобой завтра и сходим. Давно я в церкву не хаживала.
Васькина мачеха пухлой рукой все еще расправляла бант на плече и скучно говорила:
— Ох, надо бы сходить, да все недосуг. Да и дорога туда далека, и все в гору, все в гору…
Из двери выскочила Тая.
— Ты зачем подслушиваешь?
Дернув ее за косичку, Володя убежал домой.
Мама стояла посреди комнаты, в своем нарядном платье. Прижав обе ладони к щекам, она словно поддерживала свое лицо, как будто боялась, что оно упадет.
— Ноги вымыл? Ну, тогда ложись, — усталым и каким-то пустым голосом сказала она.
Володя понял, что маме не по себе, и подумал, что, наверно, она недовольна его поведением. Причин для этого всегда достаточно. А, кроме того, он так и не попросил прощения у Капитона. И пока он раздевался и укладывался в постель, она все стояла и держала в ладонях свое лицо, и красиво причесанные волосы блестели, как золотые.
Глядя на нее, Володя подумал, что маме, наверное, не понравились дядя и его жена. За весь вечер, что она пробыла у них в гостях, она ни разу не засмеялась. Должно быть, нехорошие они люди. Маму они все-таки побаиваются. Хорошо это или плохо? Наверное, нехорошо. Ведь она мечтала подружиться с ними.
А Тайка — задира, да еще верующая. Скажи в школе — засмеют. Нет, не станет он с ней водиться. Он тоже одинок, как и мама. И тоже его надежды не оправдались. Пускай она не думает, что только одной ей скучно. Ему тоже.
И, чтобы маме легче было пережить разочарование, он сказал:
— Я с этой девочкой дружить не буду. Она, знаешь что: в бога верит…
Но маму это сообщение почему-то не ободрило. Она сказала равнодушно:
— А ты давай-ка спи…
Тогда, чтобы ободрить ее, он пошел на последнюю, отчаянную жертву:
— Ну, ладно. Я уж, если ты хочешь, извинюсь перед ним.
— Спи, спи, — сказала мама, и вдруг уродила руки и вскинула голову. — А ты сам разве не чувствуешь своей вины?
Володя вспомнил потное, жирное лицо Капитона, его хриплый смех и вздохнул. Нет, вины никакой перед ним он не чувствовал. Но сказать нельзя. Мама _и так обижена.
— Если не считаешь себя виноватым, тогда зачем же извиняться? Ты хочешь всех обмануть, а это очень нехорошо. Все надо делать от чистого сердца, а не для того, чтобы кому-нибудь угодить. Не можешь извиниться — стой на своем. Доказывай и никогда не угождай. Ну ладно, спи.
Она поправила одеяло и, поцеловав сына, ушла к своей постели. Там потушила верхний свет и зажгла маленькую лампочку на комоде.
Сразу засинело небо в фонаре. Знакомая звезда, которая, когда Володя ложился спать, всегда была в центре верхнего стекла, скатилась к самому краю фонаря. Значит, уже очень поздно.
Глядя на свою звезду, Володя думал о том, как много непонятного и раздражающего в поступках взрослых. Дядя любит кроликов, но заботится о них только для того, чтобы их убивать. Таю заставляют верить в бога. Капитон рисует скверные ковры, пьет и заставляет пить Ваську. Еления прячет красивые вещи в темной комнате. Мама, которая всегда все понимает и видит, ничего им не говорит, а когда Володя отомстил за нее, то она хочет, чтобы он просил прощения у такого человека, как Капитон. Зачем все так непонятно устроено?
И зачем все это надо большим, могущественным людям? Ведь они что захотят, то и сделают. Они могут совершать большие, замечательные дела. Отец Венки Сороченко считается лучшим вратарем. Когда он идет по улице, все мальчишки бегут за ним, чтобы только посмотреть, как он идет. Милочкин папа летчик, на реактивных летает. Володин дед был великим мастером, Ваоныч пишет картины, которые возят в Москву, чтобы и москвичи посмотрели.
А еще есть на свете необыкновенные люди! Вот посмотреть бы на них и на их дела хоть бы издалека! Они спутники запускают. А еще немного — и уже можно будет лететь на Луну.
Многое могут взрослые, сильные люди.
Только пусть они не забывают, что они тоже когда-то были маленькими.
Эту необыкновенную корзину Володя впервые заметил еще в тот день, когда дядя выволакивал всякую ряхлядь, сваленную в самом дальнем углу под навесом.
— Гляди-ка, — сказал дядя, — пестерь, и совсем еще целый.
Капитон завистливо прохрипел:
— Тут, если толковому человеку взяться, не то еще сыщешь. Старик, говорят, жилистый был. Домовитый. А на что тебе пестерь?
— Вещь все-таки, — неопределенно ответил дядя, — изделие.
Володя даже и не думал, что существуют на свете такие огромные корзины. Интересно, для чего их делают? В нее если что-нибудь насыпать доверху, пятеро не поднимут. А сколько людей в ней уместятся? Человека, наверное, четыре.
Утром после новоселья он проснулся поздно, поскорее позавтракал и вышел на зеленый и сверкающий после ночного дождя двор.
Корзина стояла на своем месте у самого забора. Он забрался в нее и сначала подумал, что четверо здесь вполне разместятся, а потом у него появились другие, очень интересные мысли о том, что, наверное, в таких корзинах воздухоплаватели совершали свои изумительные полеты на воздушных шарах и аэростатах. Ну, конечно, как это он сразу не догадался?
А как только эта догадка появилась, он как-то сразу почувствовал, что летит высоко над землей, и летал он там до тех пор, пока не увидал Таю. Она шла через двор в новом ослепительно-желтом платье и розовой шляпке с тряпочными цветочками, которые вздрагивали на своих проволочных стебельках при каждом шаге.
Володя сейчас же оказался на земле.
— Ух ты! Как вырядилась. Куда идешь?
— Никуда я не иду. Это все мама велела надеть, чтобы проветрилось. А ты тут чего сидишь?
— Хочу и сижу…
— Это у тебя будто машина. Да?
— Скажешь тоже. Я маленький, что ли. Эта корзина знаешь для чего? Для воздушного шара…
Вздернув плечиком, она так засмеялась, что все цветочки на шляпке запрыгали.
— Уж эти мальчишки! Не знай что выдумают.
— Выдумай лучше, — обиделся Володя.
А Тая, посмеиваясь, натягивала на руки свои огромные рваные перчатки и добивала его поднебесные мечты:
— Это пестерь, — обстоятельно объяснила она. — И никто в них не летает, в них полову возят да навоз. Заполошный ты какой-то. Всё мальчишки заполошные.
— Много ты понимаешь, — проворчал Володя, покраснев от обиды.
Было очень обидно и оттого, что его не поняли, и еще больше оттого, что он не может доказать, что его беспокойная выдумка в сто раз весомей и нужнее, чем ее прозаическая правда, которая никуда не зовет и ничего не требует от человека. А она, посмеиваясь, объяснила ему все насчет пестеря и ушла под навес кормить кроликов. Володя постоял около повергнутой в сырую траву корзины и, для того чтобы успокоиться, полез на крышу навеса.
Солнце только начинало припекать. Старые доски на крыше потемнели, и на них появилось множество зеленых кружочков мха, мягких и ласковых, словно, вырезанных из бархата. Крыша еще не совсем просохла после ночного дождя и слегка курится голубоватыми буранчиками пара. И все кругом такое чисто промытое, свежее, сверкающее: и тротуар, и крыши домов, и заборы, и дорога, и лужи на дороге. А на деревья просто смотреть нельзя — каждый листик, как маленькое зеркальце, слепит глаза.
А в доме и во дворе тишина, и только внизу, под навесом, Тайка кормит кроликов и тихонько напевает. Все разошлись по своим делам, оставив Володю караульщиком: предполагается, что у него никаких неотложных дел не может быть. Пожалуй, это и верно — какие могут быть дела у одинокого и всеми забытого человека.
Единственный друг и единомышленник Венка Сороченко и тот, наверное, забыл о нем. Лежит где-нибудь на берегу, загорает, сил набирается. А мальчишки тем временем тренируются, готовятся. Вон даже в деревнях с крыш прыгают. Это тоже закалка: не всякий способен с крыши спрыгнуть.
