— С приятной погодой вас.
Дядя молча поклонился и громче застучал молотком.
Володя понял: боится.
Старуха громко спросила:
— Выплюнула тебя деревня?
— Сам ушел…
— Как не сам. Такие сами не уходят. Ну, чего делать будешь?
— Была бы шея, — гукнул дядя, — хомут подберут.
Поправляя белый платок на голове, Еления шумно вздохнула:
— В город, значит, пожаловал. В дармоеды. К. Капитошке в напарники. Ох-хо-хо… Зря, жалостлива Советская власть бывает. Сколько в городах дармоедов кормится. Спекуляции подпорка, чтоб вам провалиться.
Дядя бросил молоток и посмотрел на то место, где только что находился Капитон, а тот словно и в самом деле провалился по одному грозному слову старухи.
— Вот, Володимир, — продолжала Еления, — вырастешь, пуще всякого врага бей таких хозяйчиков, собственников. От них много зла на земле. Не жалей их, Володимир. Думаешь, зачем он прикатил из деревни? Там работать надо. А он не привык…
Вечером дядя устроил влазины — новоселье.
Пришел Капитон. На вытянутых руках, чтобы не испачкать нового костюма, он нес горшок с геранью. Его жена, тоже в новом голубом платье с розовым бантом на плече, расцеловалась с хозяйкой и томно проговорила:
— Капитоша, подай цвет.
— Ах, какое вам от нас беспокойство, — равнодушно ответила Александра Яновна, нюхая герань.
— Обожаю цветки, — манерничала Муза, — я их для запаха содержу и для развлечения жизни.
Хозяйка прошелестела:
— Спасибочки вам.
Больше от нее не слыхали ни одного слова до тех пор, пока не сели за стол. Тогда она сказала, подняв рюмку:
— Ну, господи благослови…
И после этого уж совсем замолчала.
Ваоныч, получив приглашение на новоселье, совсем не пришел домой в этот вечер. А его мать — грозная старуха Еления — просто отказалась:
— Зачем я вам? Вина не пью, приятных слов не знаю… Нет, и не зовите. Не в компанию гость.
Когда Капитон узнал, что Еления отказалась от приглашения, он сказал дяде:
— Такой гость, что в стуле гвоздь. Ты, однако, не унывай — хвостом-то перед ней покруче работай, да на все четыре не вставай — ходи на задних. Старуха — яд: на большой вред способна.
Володя хотя и побаивался строгую Елению, но никогда не ожидал от нее никакого вреда. А Капитон — это Володя замечал много раз — старался спрятаться от нее и, если не успевал этого сделать, низко ей кланялся, размахивая беретом, и тогда он действительно напоминал нашкодившую собаку, которая стремится «покруче работать хвостом».
Володя не понимал причин этой боязни. Не понял ее и дядя. Он спросил:
— Зачем ей это надо — мне вредить?
Капитон, как и всегда, ответил прибауткой:
— Если у Гурия башка не дурья — сам поймет.
Стол для детей накрыли отдельно в маленькой комнате. Им дали всего понемногу, всяких закусок и две бутылки ситро.
Васька вбежал в самый последний момент. Втягивая воздух носиком-репкой, он нетерпеливо спросил:
— Ну, кто тут из вас хозяин? Наливай!
— Хозяйка тут буду я. У меня влазины, — степенно объявила Тая. — А ты — гость, и не командуй.
Она налила всем, по стакану ядовито-желтого ситро.
Васька сейчас же схватил свой стакан, стукнул им по столу и потянулся чокаться. При этом он приговаривал:
— Влазьте — поселяйтесь, только потом не кайтесь… Жить вам — веселиться, деньгами подавиться, в вине утопится, с соседями всю жизню биться… Живите, будьте здоровы!
Тая тоненьким голоском подхватила:
— И вам дай бог тем концом по тому же месту! Пейте, гости дорогие!
Они лихо опорожнили свои стаканы, остатки расплескали по полу и стенам.
А Володя выпил все до капли. Он не знал, что надо делать на новоселье. Ему никогда не приходилось бывать на пирах и гулянках, и, конечно, он не знал, как и когда надо пить и что говорить при этом.
Когда все ситро было выпито, Васька встал и начал представлять, будто он пьяный возвращается домой. Он ходил покачиваясь вокруг стола, ерошил свои и без того лохматые рыжие вихры, говорил всякую чепуху и нарочно натыкался на стены. А Тая хватала его за руки и бабьим голосом уговаривала:
— Да что ты, Христос с тобой. Да поди ляжь… Наградил меня господь…
А он смеялся и отталкивал девочку.
Володе не понравилась эта игра. Он толкнул Ваську так, что тот упал на сундук и затих.
— Как не стыдно! — закричала Тая. — Он ведь понарошке.
Володя думал, что Васька сейчас вскочит и, как полагается, даст сдачи, но тот лежал на сундуке и храпел совсем по-настоящему.
Тая, потрепав Васькин чуб, объявила:
— Ты знаешь, он и в самом деле уснул. Наверное, ему дали вина там, у больших.
— Ему отец часто дает вина, — сообщил Володя.
— А ты когда-нибудь пил вино?
— Нет, и не буду.
— А когда вырастешь?
— Тоже не буду. Мне нельзя пить…
Тая как-то особенно поглядела на него.
— Ты, что ли, старовер. Да?
Володя не понял.
— Какой старовер?
— Вера такая есть, не настоящая. Они в церковь не ходят, вина не пьют. Грех им, — зашептала Тая. — Я сразу поняла, что все вы тут староверы, и старуха эта. У нее молельня в задней комнате. Я знаю. В окне ставни никогда не открываются. Она там своему богу молится. Да?
Вот ведь сколько наговорила! Ничего понять нельзя.
— Ох, и дура ты. Какая молельня! У нее знаешь что?
— А ты там бывал ли?
— Сколько раз, — ответил Володя и начал рассказывать о всех чудесных и красивых вещах, которые он видел в комнате с плотно закрытыми ставнями.
Девочка слушала его не перебивая. Очевидно, она не совсем поверила Володе, потому что спросила:
— А отчего же тебе вина нельзя?
— Хочешь скажу. Только ты самое честное дай, что будешь молчать.
— Вот тебе крест, — сказала Тая и даже перекрестилась.
— Зачем ты? — опешил Володя.
— Это я так, — смутилась Тая, — по привычке. Ну, рассказывай.
— На Луну хочу полететь.
Тая так широко открыла глаза, что они стали совершенно круглыми.
— Ох, тошно мне! — засмеялась она.
А Володя продолжал:
— Знаешь, какое здоровье надо иметь? Стальное!
— Ох, тошно мне, — повторила Тая, продолжая посмеиваться. — Все мальчишки собираются на Луну.
— Ну уж и все… — обиделся Володя.
— Все, все. В школе, где я училась, мальчишки даже испытания делали. Кто выше всех спрыгнет. Один даже ногу сломал. Умора. Его в больницу положили.
Она еще что-то болтала, но Володя не слушал. Подумать только, где-то в деревенской школе тоже собираются летать. Этак, пожалуй, столько желающих наберется, что на всех ракет не хватит. Определенно не хватит. Этот вопрос надо обдумать. Скорей бы уж Венка из своего лагеря вернулся.
Володя открыл окно и выпрыгнул во двор.
Со стороны навеса слышались голоса. Володя прислушался. Говорил дядя. Он стоял на коленях перед кроличьей клеткой, прислонившись лбом к проволочной сетке. Можно было подумать, что он разговаривал с кроликами.
— Ты мастеровой человек, тебе это никак не понятно. А я мужик. Я хозяйством заражен. В метеесе кладовщиком состоял. У меня и профсоюзный билет есть. Направление жизни нам понятно. Свиней я держал, пока можно было. Золотое дело. Каждая свинка — чистая копилка. Дай сюда! Он звонко похлопал себя по карману…
В темноте вспыхивал огонек папиросы и хрипел голос Капитона:
— С кроликами этак не разлетишься, не тот товар…
— Кролики, — бубнил дядя, — это не калым, это, как бы тебе объяснить, для скуки. Для души. Не могу я без живности существовать. Хряпку им готовить, кормить. Жуйте, милые, хряпайте, нагуливайте граммы, эх вы, братья-кролики, эх вы, толстозадые. А потом: хрк! — дядя оттопырил большой палец и ткнул им себя в горло. — Шкурку долой и на рынок.
— С кроликов, говорю, не разживешься.
— Так ведь не для денег — для души. Мне живность возращивать по душе. Кроликов запретят, тараканов разводить стану или еще что-нибудь…
— Нежная у тебя какая душа.
— Душа у меня каменная.
— А карман?
— Ты карман мой не щупай. У меня в кармане кулак, а в кулаке деньги. Вот так. Отнять возможно вместе с кулаком. Вот какое дело, братцы-кролики.
Капитон поплевал на папиросу и, поднимаясь, неопределенно спросил:
— А сестрица двоюродная как?
— Она — хозяйка… — так же неопределенно ответил дядя.
Капитон посоветовал:
— Ты гляди да поглядывай. Она идейная. Шибко-то развернуться не даст.
Дядя тоже поднялся во весь свой длинный рост и где-то под самой крышей загудел:
— Ничего это… Не страшно. Пущай она нас перевоспитывает, стремится. Наживать деньги никому не запрещено.
— У нас с тобой дело пойдет, — пообещал Капитон, — познакомлю я тебя с одним человечком…
