лихо пройдется на руках по школьному двору. Но все напрасно: девочка его не замечала. Тогда Гусейн разозлился: ну и пусть! А потом приуныл. А потом увидел, как она входила во двор школы вместе с Рашидом. Если бы с кем другим, Гусейн сумел бы расправиться с ним. Но ведь это был не другой, а Рашид. Закадычный друг. И Гусейн отступил. Он перестал замечать Сидрат. Даже когда они собирали в полз колоски и Сидрат оказалась рядом с ним, он ни разу не взглянул на нее. Ну, почти ни разу. И только однажды, когда весь аул праздновал первый день зимы и на самой высокой горе разожгли большой костер, он схватил ее на руки и перепрыгнул через этот костер. Как посмотрел на него Рашид! Гусейн сразу струсил и поспешил поставить Сидрат рядом с ним.
И еще один раз «сорвался» Гусейн. Чем больше он старался не думать о Сидрат, тем сильнее ему думалось. И вот надумал он написать ей записку. Десять дней носил в кармане, пока она вся не обтрепалась. А отдать не решался. «Незаметно подложить в учебник? — соображал он. — Но учебник может попасть к ее подруге, и тогда вся школа поднимет его на смех. В тетрадку? Но вдруг учительница как раз возьмет ее на проверку, и тогда в школу вызовут родителей. Просто подойти и отдать». Но от этой мысли у Гусейна начинали гореть уши.
Случай сам пришел ему на помощь. Как-то он шел по школьному двору и увидел, что класс, в котором училась Сидрат, занимается физкультурой. А в стороне на бревнышке лежат девчоночьи косынки. Вот и платочек Сидрат, черный с желтыми цветочками. Гусейн на всякий случай сделал вид, что он просто присел отдохнуть, а сам, косясь по сторонам, привязал записку к кончику платка. Отошел он, вполне довольный собой, словно совершил подвиг.
Бедный Гусейн! Где ему было знать, что судьба всегда подстерегает влюбленных!
Нужно же было случиться, чтобы накануне бабушка Сидрат как нарочно затеяла стирку, и чтобы как назло тут же крутилась Сидрат в своем платочке, и чтобы взгляд бабушки упал на этот платочек, и чтобы она сказала: «Дай-ка, золотко, я простирну его. А ты пока беленький надень». Нужно же было случиться, чтобы как раз накануне вечером из города приехал отец Чакар и привез жене в подарок платок — черный с желтыми цветочками и чтобы Чакар, вертевшаяся тут же, увидела его и, сказав: «Какой красивенький платочек», — стала примерять. А примерив, и снять не захотела.
Бывают же такие совпадения! Вот всегда так: для одного радость — для другого горе.
Когда запыхавшиеся девчонки прибежали к этому злополучному бревну, Чакар, конечно, сразу же нашла записку. И узелок не развязался, и ветер ее не унес! В сердце Чакар вспыхнуло любопытство.
— Ой, девочки, — закричала она, — кто-то мне записку подбросил. — И тут же вслух прочла ее.
Девчонки не умеют хранить секретов, даже своих, не то что чужих. Не прошло и дня, как весь аул знал о том, что Гусейн влюблен.
И лишь одного не знали люди, пожалуй, самого главного, что записка-то была адресована Сидрат.
Гусейн не назвал имени, и все решили, что влюблен он в Чакар.
Теперь, встречаясь с ним, Чакар, хихикнув, убегала. Потом она почему-то стала часто попадаться ему на глаза. Гусейн заметил, что у нее красивые косы: даже лучше, чем у Сидрат, длиннее и толще. А глаза хоть и не мечтательные, но задорные да горячие: насквозь прожигают, и никуда от них не укроешься. И скоро Гусейну стало казаться, что ему всегда нравилась Чакар, только она и никто другой.
Однако признаться в своем чувстве он не смел. Так, наверное, и не решился бы никогда, если бы не один случай…
В ту весну, как обычно, весь аул собрался у подножия горы на праздник цветов. Юноши, ставшие в этот год совершеннолетними, готовились к состязанию. Застенчивый Гусейн не думал участвовать в них. И вдруг сосед его ехидно бросил: «Эх, хорошо, что Гусейна не будет с нами. А то бы он нас обязательно опередил», — и, расхохотавшись, похлопал его по плечу, как младшего.
Гусейн смолчал. Так бы он и остался в толпе зрителей, если бы другой юноша не подхватил шутку: «Смотри, Гусейн, как бы мой букет не попал к твоей любимой».
Что-то встрепенулось в сердце Гусейна. Он растерянно огляделся вокруг и в толпе девушек увидел два горящих глаза. И Гусейн прочитал в них упрек. «Вот и Чакар считает меня трусом, — подумалось ему. — Хорошо хоть, Сидрат здесь нет».
Словно какая-го сила толкнула его вперед. Гусейн подошел и встал в один ряд с юношами, готовыми к состязанию.
Громадная отвесная скала перед ними упиралась в небо. Казалось, человеку невозможно на нее взобраться. Где-то там, в скалах, притаились первые весенние цветы. И юноши, выстроившиеся сейчас у подножия горы, должны были принести их и бросить к ногам своих любимых. Это было признанием в любви. Девушка, получившая цветы, с этого момента становилась невестой. Побеждал в состязании тот, кто первым бросит букет.
Строй юношей, как натянутая тетива, напряженно ждал сигнала к состязанию. И вот, сотрясая воздух, грянул выстрел. Горное эхо протяжно повторило его. Строй юношей дрогнул, распался. Вот они достигли скалы, вот схватились за ее уступы, вот уже взбираются вверх, все дальше, все выше. Вот они уже стали точками среди скал.
А люди, закинув головы до ломоты в шеях, всматриваясь в эти точки, замерли у подножия. Никто из зрителей уже не думает о первенстве: лишь бы не оступился, не сорвался. Внизу, под скалой, разинула волчью пасть пропасть.
А юноши поднимались все выше. Там, недалеко от вершин, они уже казались орлами. Вот один поднялся, распрямил плечи, затерялся в голубизне, за ним второй, третий… Горные выступы скрыли их, скала опустела.
Казалось, ожидание длится невозможно долго.
И вот толпа вздохнула, зашелестела, и вдруг рванулось к небу дружное: «О-о-о!»
Это юноши, один за другим, стали показываться на скале. Теперь они спешили обратно, вниз, к подножию… Вот кто-то уже спрыгнул на лужайку Кто же это? Уж не кузнеца ли сын? Неужели он? И только и ждавшие этого момента, заиграли барабан и зурна. Весь аул бьет в ладони, приветствуя победителя. Лица, еще минуту назад полные страха и напряжения, мягчают, проясняются, словно юноша, который только что спрыгнул со скалы, бросил в глаза каждому по светлому лучику, отломленному от самого солнца.
«Кому он бросит цветы?» — волнуется толпа.
«Кому он бросит цветы?» — повторяют
