Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева

Авторизованный перевод с аварского В. МИХАЙЛОВОЙ.

Стихи автора даются в переводах И. ЛИСЯНСКОЙ и Вл. ТУРКИНА, пословицы, народные стихи и песни в переводе Н. ГРЕБНЕВА.

Когда зимою видишь виноградную лозу, печально склонившуюся под тяжестью снега, ее на первый взгляд не отличишь от любого сухого прутика. Но попробуй сломать или вырвать с корнем этот тонкий, хрупкий на вид стебель! Он качается из стороны в сторону, гнется, но не ломается, не отрывается от земли. Гибкая тростинка до крови поранит жесткие, привыкшие к труду ладони, выскользнет из рук и останется в земле: там упруго и цепко разветвились сильные корни — подобно рукам богатыря вцепились они в землю, раздвинув самые твердые ее слои.

Если же случайно оторвется виноградная лоза от родной почвы, за два дня высушит ее ветер, обожжет солнце. Сухую веточку разломить не трудно, она легко превращается в прах. Потому-то так верна виноградная лоза родной земле, так упрямо пробивают себе путь в темноте ее корни — могучие руки.

Весною лоза зацветает. Не приметны, не ярки простенькие цветы на виноградных кустах. Но, кажется, нет на свете ничего равного по красоте гроздьям, которые рождаются из этих скромных цветочков! Зрелая ягода просвечивает на солнце, переливается, кажется живой — она похожа на ясный человеческий глаз, а косточка внутри как зрачок. Вынешь эту косточку — потеряет живость, ослепнет ягодка винограда…

Осенью, в наряде из узорчатых листьев, в драгоценных серьгах из налившихся соком кистей, согнутая под сладким грузом, виноградная лоза торжествует. Всем своим видом она славит землю, кормящую ее, славит солнце, ее согревающее.

И кто теперь вспомнит, что зимою виноградная лоза была тонкой, печальной тростинкой? Кто спутает ее с сухим, слабым прутиком?

Сегодня утром трудно усидеть дома. Светит солнце, зеленеют родные горы, манят раскрывшиеся на деревьях цветы.

Ночью я думала: нет, нет, не пойду на Праздник первой борозды… Зачем звать то, что ушло и вернуться не может? А утром меня потянуло в поле. Мама ушла еще на рассвете. Всю ночь она не сомкнула глаз… Старалась не шуметь, то и дело выходила на веранду посмотреть, не портится ли погода.

Я совсем одна стою у окошка, и мне кажется, что слышу дыхание земли, перекличку цветов, шепот травы. Все вокруг меня наполнено звуками. Где-то неподалеку замычал бык — торопит замешкавшегося землепашца: пора браться за плуг… Мимо окна промелькнула ласточка — вестница апреля, — в ее щебетании я снова уловила призыв.

Распахиваю дверь, и вот я на улице! Сегодня Праздник первой борозды! Радуется природа, радуются люди. Слышу, как соседи весело перекликаются, кто-то рассекает воздух бичом, где-то затянули песню. На меже шумно жуют быки, мимо, заглушая все звуки, проходит трактор…

Около кладбища замедляю шаги. Как пышно здесь расцвела яблоня! При моем приближении ее ветки как будто вздрогнули. Я не хотела тебя потревожить, пусть спокойно греются на солнце твои цветы, превращая свою хрупкую невесомую красоту в сочную тяжесть плодов. Но ветви дерева продолжают вздрагивать, и роса, как слезы, падает мне на плечи, на волосы, на платье. Я знаю, яблоня, кого ты вспомнила, стоя здесь на краю кладбища, о ком ты плачешь. Мы обе думаем о нем. В прошлом году он шел за плугом на Празднике первой борозды — самый старый человек в ауле, человек, рядом с которым прошла вся моя жизнь. Вон маленькая делянка. Здесь только год назад стоял Омардада.

Как же все это было?

Прошлой весной я прямо с самолета попала на Праздник… первой борозды…

Я возвращалась в родной аул. Самолет летел невысоко, и земля проплывала перед моими глазами: ущелье, похожее на разинутую волчью пасть, горбатый хребет, приподнятая грудь горы, серебристая нить водопада… Не найдешь в Аварии ровного места!.. Аулы, разбросанные по горам и по скалам, кажутся разноцветными лоскутиками.

Спускаясь вниз, самолет покружил над моим аулом; мелькнули крыши домов, покрытые шифером, черепицей, оцинкованным железом. Как рогатые великаны, стоят столбы — они несут на своих плечах ток, бегущий по проводам от Гергебиля в мой аул.

Горная прохлада дохнула в лицо. И вот я на земле. Куда улетела из сердца печаль, куда исчезли заботы?

За год совместной жизни с Садулагом мы расстались впервые. Грусть от разлуки с мужем, волнение, хлопоты давили на сердце камнем, а сейчас все забыто, и я, словно обновленная, ступила на родную землю.

Узкая тропинка привела меня от аэродрома к скале, нависшей над аулом, и передо мной открылось удивительное зрелище. Я подумала, что самый одаренный художник не смог бы нарисовать такой простой и одновременно величественной картины.

На краю нераспаханного поля, лежащего между горами и скалами, стояли тракторы. Музыканты с зурной и барабанами расположились на меже. Все жители аула — от мала до велика — собрались здесь, и все чего-то ждали: стояла торжественная тишина.

На пожилых женщинах старинные национальные наряды — хаболо. Мне чудится, что легкий звон серебряных монет, нашитых на эти платья, доносится до меня. Как эта одежда идет нашим горянкам — в хаболо они выглядят такими стройными и высокими! И мужчины сегодня принарядились. На пожилых — чуха-гужгат, парадный костюм, который шили в давние времена к свадьбе. Каждый туго затянут серебряным поясом, собран и молодцеват.

Юноши и девушки одеты по нынешней моде. Это неожиданно сблизило минувшее и новое. Кажется, что современность и старина назначили встречу в весеннее утро под ласковым солнцем.

В честь чего это торжество? День не был праздничным. Играть свадьбу жители аула не вышли бы в поле…

Желая скорее узнать, что же происходит, я сбросила туфли и побежала вниз по тропинке. Но сразу стало так колко, что пришлось опять надеть туфли, — ведь с самого детства мне не приходилось бегать босиком!

Когда я подошла ближе, то поняла все: в нашем ауле решили возобновить Праздник первой борозды! Об этом обычае я слышала