Виктор вспоминал о годах, проведенных в аспирантуре у Белопольского не раз: и когда стал доцентом Ленинградского государственного университета; и после 1934 года, когда ему было присвоено звание профессора и его величали уже по имени и отчеству; и когда молодой профессор стал ведать кафедрой астрофизики в ЛГУ, и много позднее.
В этих воспоминаниях было много поучительного.
С именем Белопольского связана слава Пулковской обсерватории. Он был ее вице-директором с 1908 по 1916 год, а с декабря 1916 года до июня 1919 года — директором. Потом Аристарх Аполлонович снял свою кандидатуру, отказался от поста директора, чтобы целиком заняться наукой. В условиях того времени это было подвигом. Герберт Уэллс в книге «Россия во мгле» должен был признаться, что «одним из самых необычных впечатлений в России» для него явилась «встреча в Доме ученых с некоторыми крупнейшими представителями русской науки, изнуренными заботой и лишениями». Английский писатель перечислил имена: «Я встретил там востоковеда Ольденбурга, геолога Карпинского, лауреата Нобелевской премии Павлова, Радлова, Белопольского и других всемирно известных ученых. Они задали мне великое множество вопросов о последних достижениях науки за пределами России, и мне стало стыдно за свое ужасающее невежество в этих делах… Наша блокада отрезала русских ученых от иностранной научной литературы. У них нет новой аппаратуры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не стапливаются… И все же они успешно работают».
Уэллс не случайно назвал Белопольского в числе всемирно известных ученых. Он 11 раз совершал заграничные поездки, имел три почетных иностранных звания и три медали, в том числе медали Жансена и Лаланда.
Еще в студенческие годы Белопольский попал однажды к известному меценату Савве Ивановичу Морозову. В имении Абрамцево познакомился с Репиным, Васнецовым и другими выдающимися русскими художниками, писателями, музыкантами. Это послужило стимулом к развитию разносторонних интересов юноши. Любопытно, что любовь к музыке и хороший слух помогали иногда Аристарху Аполлоновичу в научной работе. В 1900 году в своем знаменитом опыте по проверке принципа Допплера он определял число оборотов колес с зеркалами, оценивая высоту звука, издаваемого от ударов зубцов шестерни о бумажку. Иногда он вскакивал, подходил к стенным часам и останавливал маятник, мешавший слушать музыку. Все знали, что он очень любит цирк и любительские спектакли. На традиционных вечерах в своей квартире Белопольский строил свою речь на выдержках из стихов поэтов — классиков мировой литературы, всегда полных веры в торжество разума.
Три однокурсника-аспиранта, работавшие у Белопольского в 1928–1931 годах — Амбарцумян, Козырев и Пономарев, особенно запомнили еще одну сторону богатой натуры своего учителя.
Белопольский являл собою образец сочетания доброты и отзывчивости с неумолимой требовательностью. Строгая дисциплина распространялась одинаково и на учеников и на него самого. Эта дисциплина не была муштрой или школярством. Задачу педагога-воспитателя он видел не в том, чтобы разжевывать и класть в рот аспирантам готовый фактический материал из книг, а в том, чтобы пробуждать в них самостоятельную мысль. Он предоставлял им широкую инициативу в выборе тем, но требовал внутренней дисциплины ученого. У телескопа он был старшим товарищем, в аудитории становился учителем: объяснял, консультировал. Так он растил и лелеял будущее науки.
В конце 1912 года на торжественном собрании Академии наук Белопольский говорил об изучении расстояний и движений звезд. Он закончил речь словами, характеризующими его самого: «Как вы изволите видеть, сделано немного, остается впереди огромная работа, но астрономы бодро смотрят на предстоящий им путь с верой и надеждой, что энергия преодолеет все трудности и увенчает, может быть, в отдаленном будущем, их изыскания блестящим успехом».
— Вещие слова! — сказал Козырев Амбарцумяну. — Надлежало бы нам с тобой до сырой земли поклониться Аристарху Аполлоновичу за науку.
Первые аспирантские каникулы провели в Грузии, в Гори. Стояла погожая осень 1929 года, и только тревожные вести с Дальнего Востока, где разгорался конфликт на Китайско-Восточной железной дороге, омрачали отдых. По утрам можно было видеть, как Амазасп Асатурович в сопровождении Виктора, Гоар и Левона отправлялись на прогулку.
— Вспомнились мне наши путешествия по Головинскому проспекту, папа, — вздохнула Гоар. — И стало чуть грустно от того, что это было так давно.
Но щедрые лучи июльского солнца бодрили, и на лицах снова появлялись улыбки. Молодежь неутомимо одолевала крутые склоны Горисцихе и дотошно осматривала старинную крепость. Потом шли на Уплисцихе, где на самой вершине также стоит старинная церковь. Во время прогулок часто говорили о достопримечательностях Грузии и Армении.
— Можно априори утверждать, папа, что Армения не менее славна своими памятниками старины, — сказал Виктор. — Многие из них по сей день поражают дерзновенным полетом архитектурной мысли гениальных зодчих древней Армении. Но многое и сейчас пока лежит в руинах либо похоронено под землей. Нужна гигантская сила, чтобы все найти, раскопать, реставрировать.
— Ты прав, — ответил отец. — Наши древности, отмеченные печатью отдаленных эпох истории, могут считаться по своему содержанию и значению непревзойденными. Например, Ани — уникальный центр древней культуры, Гегарт, Эчмиадзинский собор, монастыри Гаяне и Рипсиме, крепость Анберт. Они хранят богатую историю народа нашего.
Через несколько дней отец с детьми увидели Арарат и провели памятные дни в Эривани.
Эривань тех лет! Бледная тень нынешней столицы Армении. Но людей, знавших город в те годы, и тогда уже поражало его стремительное обновление. Много было неприглядного, глинобитного, доставшегося в наследство от безрадостного прошлого. Но каждый видел, что старое уходит навсегда.
Побывавший в Советской Армении Алексей Максимович Горький писал:
«Серый каменный город на фоне хмурой массы серебристого Арарата, в шапке красноватых облаков, — этот город издали вызвал у меня впечатление заключенного в клетку строительных лесов, на которых муравьиные фигурки рабочих лепят новые здания как будто непосредственно из каменной массы библейской горы. Такое впечатление явилось потому, что стройка идет на окраине города и его видишь сквозь леса. Внутри города строят не так много, как это показалось издали, — бедна Армения, многократно растоптанная копытами врагов, разоренная той звериной ненавистью и жаждой крови, которые так умело разжигают жрецы золотого бога, имя которому Желтый Дьявол.
Да, Армения бедна, но уже энергично идет стройка жилищ для рабочих… всюду чувствуется смелая рука умного хозяина, и движение в городе носит характер движения накануне большого праздника».
— Это Александр Таманян, питомец Петербургской академии художеств, создает новый Ереван. Через десять — пятнадцать лет город будет не узнать. Он застроится многоэтажными домами, — сказал отец, указывая на старые дома, которые уже начали сносить. — И тут же направился навстречу знакомым, они еще издали шумно приветствовали его. Едва успел он подать знак, что скоро вернется, как друзья уже увлекли его за собой.
Отец возвратился не так скоро, но братья не теряли времени даром. Они встретили группу шахматистов.
Амазасп Асатурович остался доволен результатами товарищеского турнира, но чувствовалось, что над ним довлеют впечатления от встречи со старыми друзьями.
— Завтра вечером мы приглашены к Аветику Исаакяну. Там будут Дереник Демирчян, Мишо Манвелян и другие известные писатели. Слышите, сыновья?!
На следующий день начались сборы в дорогу. По тем временам она считалась трудной: предстояла поездка от Эривани до Басаргечара.
Лошади дружно катили фаэтон. Промелькнули окраины города, и путники почувствовали прохладу ясного раннего утра. Справа сверкал снеговыми шлемами Арарат. Вокруг зеленели альпийские луга, а на их бархатистых коврах паслись стада. Но живописные рощи попадались лишь местами.
— Неужели всегда здесь были камни, камни и луга? — спросил младший сын.
— Представь, что нет, — откликнулся отец. — В былые времена тут все покрывала пышная растительность. Я представляю сейчас эти окрестности такими, какими они были в давние времена, когда здесь трудились наши предки.
— Расскажи нам о них, папа! — попросил Левон. — Все началось в стране, которая называлась Цахкотн — цветущий край. Верно?
— Верно, сынок, — отвечал отец. — У реки Арацани с ее четырьмя притоками, впадающими в Евфрат, простирался Цахкотн. Его хорошо знали правители Ассирии и Вавилона, Урарту, Мидии, Персии и гордого Рима. В глубоких ущельях и пышных долинах, на могучих плечах громадных горных хребтов то улыбалась Солнцу, то ожесточенно сражалась против заклятых врагов древняя Армения. На берегах Арацани побывал некогда Александр Македонский. По его повелению, соорудили мост; так переправились через реку войска великого полководца.
