— Контору нашу вы знаете? — И, сообразив по моему виду, что не знаю, пояснил: — Вон там, восьмой дом по этой стороне.
— Спасибо.
Я пожал им обоим руки и пошел к восьмому дому по этой стороне. Председатель оказался на месте, но посмотрел на меня довольно неприветливо своими глубоко упрятанными глазами. А может быть, мне это привиделось, потому что такое уж у него было лицо. Оно казалось вытесанным каким-то очень крупным и неуклюжим инструментом. Причем тот, кто действовал этим инструментом, поленился напоследок сгладить некоторые слишком крутые выступы и неровности. Из-за такой небрежности углы челюстей оказались у него далеко выступающими в обе стороны, делая его лицо внизу заметно шире, чем вверху. Всматриваясь в лежавшие перед ним на столе бумаги, он к тому же в задумчивости равномерно сжимал и разжимал свои челюсти, отчего мускулы на их сочленениях то вздувались твердыми наростами, еще более расширяя внизу лицо, то снова опадали. Обратив ко мне надежно прикрытые темными бровями глаза, он перестал играть мускулами челюстей и спросил:
— Вы ко мне?
Я ответил:
— Да, если позволите, извините в отвлечении, пожалуйста.
Моя тонкая западная вежливость опять, как видно, не попала в цель. Его высеченное из камня тяжелым колуном лицо не стало от моих слов приветливее. Только брови его чуть приподнялись, приоткрывая запрятанные под ними в глубине орбит серые глаза. И в этих глазах появился вопрос. Но что-то еще затаилось в них, родившее во мне тревогу. Я подумал вдруг о том страшном Иване, который мог мне тут у них встретиться в любой день и час, подумал о людях, отведавших наших лагерей, и, набравшись осторожности, сказал только самое нужное:
— Я узнать хотел: к вам сюда не приехала Надежда Петровна Иванова? Она депутат областного Совета.
Он отрицательно шевельнул своей тяжелой головой:
— Нет.
— Ну, значит, приедет. Значит, я ее обогнал.
— А вы откуда?
На этот вопрос тоже надо было ответить с осторожностью. Не говорить же ему прямо: «Я из Финляндии». А вдруг он тут же вспомнит, как ему в спину кидал нож финн по имени Арви Сайтури! И кто знает, что он мне теперь сделает за этот нож! Поэтому я постарался увернуться от подробных объяснений и сказал коротко, даже с некоторой небрежностью:
— Я из Ленинграда.
Но он даже в этом ответе усмотрел что-то неладное и спросил удивленно:
— Из Ленинграда? А зачем же вам, ленинградцу, наш депутат?
Я ответил с той же краткостью;
— Так. Дело есть.
— Какое дело?
На этот вопрос я не собирался отвечать. Слишком долго понадобилось бы излагать ответ. А у меня не было охоты рассказывать направо и налево о том, что касалось только меня и моей женщины. Незачем им было это знать. И вообще с ними можно было особенно не церемониться, с этими русскими, судя по их обращению со мной. Меня здесь возили. Меня угощали. С меня даже не брали платы за проезд, а иногда и за еду. Нет, с ними можно было держать себя несколько вольнее. Чего там! Поэтому я сказал вместо ответа:
— Она сегодня должна приехать. Я подожду ее у вас в деревне.
Сказав это, я слегка кивнул ему и вышел за дверь, унося в памяти его тяжелый, недоверчивый взгляд.
Выйдя на середину деревенской улицы, которая была в то же время проезжей дорогой, я сначала прошелся по ней несколько раз взад и вперед, стараясь держаться в стороне от конторы. Но потом я подумал: «А зачем я буду здесь топтаться, привлекая к себе внимание жителей деревни? Разве я не могу перехватить ее на пути в деревню? Ведь приехать сюда ей придется с той же стороны, откуда приехал я».
Рассудив так, я двинулся из деревни в обратный путь. Пройти мне пришлось опять мимо лавки, позади которой все еще стояла та же машина, но уже наполовину разгруженная. Я осторожно заглянул внутрь лавки. Там никого не было. Только из задней комнаты доносился разговор двух уже знакомых мне голосов. К ним примешивался третий голос — женский. На звук моих шагов женщина вышла оттуда и спросила:
— Что желаете?
Я всмотрелся в то, что ожидало меня здесь в течение многих лет под стеклом витрины. Конечно, и здесь для меня были подготовлены всякие козни Москвы. В этом, Юсси, можешь не сомневаться. Знакомые продолговатые снаряды для пробивания брони, названные для отвода глаз копчеными колбасами, и смертоносная шрапнель, названная пряниками, уже дожидались меня под стеклом прилавка. Но я схитрил. Я указал женщине на то, что называлось у нее сыром, и попросил отрезать мне двести граммов. Сверх этого я купил у нее десяток шоколадных конфет в бумажных обертках, рискуя, конечно, обнаружить под этими обертками адские механизмы замедленного действия, и затем продолжил свой путь за околицу.
Отойдя от деревни на полкилометра, я перебрался через канаву и уселся в траве лицом к дороге. С этой позиции я внимательно всматривался в каждую машину, идущую к деревне, не забывая в то же время уделять внимание сыру и конфетам. А когда от них остались одни бумажки, я вытянулся на траве поудобнее, поднимая голову только на шум очередной машины. Но моей женщины не было видно ни в кузовах, ни за стеклом кабин.
А потом как-то уж так получилось, что уши мои не услыхали шума очередной машины и голова, не получив от них сигнала, осталась лежать, уткнувшись носом в траву. Такое положение она сохранила при звуках многих других машин, а когда наконец опомнилась и поднялась от земли, часы на моей руке показывали четыре.
После этого мне ничего больше не оставалось, как поторопиться в контору и там спросить, где остановилась Надежда Петровна. Я надеялся, что уехать обратно она еще не успела. Слишком длинный и долгий был путь, чтобы так вот сразу отправиться по нему обратно, не передохнув где-нибудь часок-другой. Но где? Девушка, сидевшая за столом в первой комнате, ответила:
— Не знаю. Спросите у председателя.
— А где председатель?
— Ушел на свиноферму.
— А где свиноферма?
— Вон там. Первый переулок налево.
Я пошел в первый переулок налево, высматривая свиноферму и председателя. Но он уже сам шел мне навстречу, слегка припадая на одну ногу. Я спросил его:
— Она приехала?
Он ответил:
— Нет. А вы где пропадали?
— Я в поле был. Прогулялся немножко.
— Пойдемте в контору.
Я не хотел идти к нему в контору и сказал:
— Ничего. Я и здесь подожду.
Но он повторил уже настоятельнее:
— Я вас попрошу в контору.
Пришлось идти. В конторе он уселся на свое место за столом, а мне указал место напротив. Разглядывая меня внимательно своими глубоко упрятанными глазами, он спросил:
— Как, вы говорите, звать человека, которого вы ждете?
— Надежда Петровна Иванова.
Он помолчал немного, как бы припоминая, и затем пожал плечами:
— Не знаю такой.
А разве она к вам раньше никогда не приезжала?
— Видимо, нет. Если бы приезжала, я бы ее знал.
— Странно. Я знаю, что она уже давно депутат.
— Значит, плохой депутат. А вы откуда ее знаете?
— Я приехал к ней в колхоз «Путь коммунизма» и не застал. Она сюда выехала.
— «Путь коммунизма»? Не знаю такого колхоза. Это в каком районе?
— Что в каком районе?
— Колхоз «Путь коммунизма» в каком районе?
— Ах, в каком районе…
— Да.
— Колхоз «Путь коммунизма»?
— Да, да.
Это был такой вопрос, на который ему очень долго пришлось бы ждать ответа, если бы он, конечно, вообще согласился ждать. Прошел бы весь день до вечера в таком ожидании. Прошел бы вечер, прошла бы ночь. Прошел бы еще день. Прошло бы лето. Прошла бы зима и еще несколько зим. Одно поколение человечества сменило бы другое, а за ним сменилось бы еще несколько поколений. Прошла бы наша геологическая эпоха с млекопитающими животными и наступила бы другая — с атомными туманностями вместо них, а он все сидел бы за этим столом и ждал от меня ответа, потому что ответить ему мне было нечего. Я не знал, в каком районе жила моя женщина. Я знал станцию и знал дорогу к ее деревне и больше ничего не знал. Председатель попробовал напомнить мне и спросил:
— Это не в Сурожском ли районе? Или, может быть, и Ведринском?
Я промолчал. Какой толк был в его вопросах? Что они могли изменить? Однако я сделал вид, что вспоминаю, и даже раскрыл рот. Но тут же снова его закрыл. Потом еще раз раскрыл, подержал его так с полминуты и опять закрыл. Делать мне было нечего со своим раскрытым ртом. В захлопнутом виде он мог принести ровно столько же пользы, сколько и в разинутом. А председатель уже не спускал с меня глубоко упрятанного взгляда, и бугры мускулов на углах его широко расставленных челюстей шевелились все быстрее. Он спросил:
— А вам она зачем, эта Иванова? По службе что-нибудь?
— Нет… То есть да… Вернее, нет… Но скорее именно да… Смотря как, если…
— Вы с ней заранее договорились о встрече здесь?
