сказала ей:
— Думаешь, я не знала, что твой батька красный? На что хочешь давай спорить — знала. Помнишь, я ночью к колодезю ходила?
— Помню.
- Ну, так вот... — и Нюра под большим секретом рассказала Фене, как она тогда, притаившись за кустом, подслушала разговор незнакомых ей людей и среди них узнала ее отца.
Теперь обе девочки все чаще и чаще делились друг с другом впечатлениями о том, что делается в станице, на хуторе, шо. потом передавали друг другу услышанное дома, горячо высказывали свои соображения, спорили, а порой даже ссорились. Нюра любила отца и верила в его правоту, но ей все еще казалось, что большевик—это человек, к которому все стоющие люди относятся плохо.
Однажды пошли они на лиман. День был воскресный, и мож. но было долго гулять. До лимана было- версты две, не больше. Прошли половину дороги. Неожиданно их догнала группа вооруженных казаков. Казаки о чем-то спорили между собой. Поров-нявшись с девочками, один из них—шустрый и рябой—узнал Феню. Он несколько раз'покосился на нее. потом что-то шепнул соседу и крикнул:
— Эи, дивчина! Иди, моя птичка, иди, рыбка, сюда.
—• Чего?—Феня остановилась.
— -Иди, иди сюда, конфетку дам, —• расплываясь в улыбке, звал казак.—Иди, бери, батьке своему отнесешь,—и он, подмигнув казакам, вдруг неожиданно показал Фене дулю.
Казаки грубо и недружелюбно захохотали.
•— Скажи батьке. — продолжал тот же рябой и шустрый, чтобы он скорей подыхал, а то я все равно порубаю его шашкой.
Феня с недоумением посмотрела на окруживших ее людей, потом перевела взгляд на Нюру, не зная, что делать.
Казак угрюмо уставился на Нюру.
— И тебе, большевистское ты дите, голову оторвем. А ну, поворачивайте отсюда. Куда шли? На лиман? Шпионить? Уходите, а то сейчас же вам тут гроб-могила!
Нюра испугалась и оторопела не меньше Фени, но вдруг почувствовала, что в ней поднимается неудержимая злоба и страстное желание не бежать, не прятаться, а нападать. Ей так было обидно, что она не сдержалась и запальчиво крикнула:
— А какие мы вам большевички? Чего вы прицепились к нам? Горилки нажрались? Да?
Схватив горсть горячей пыли, она смело посмотрела в лицо казаку. Заметив на его губах усмешку, пришла в такую ярость, что уже не говорила, а отчеканивала каждое слово:
— Только тронь. Так глаза и запорошу!
И, спокойно повернувшись, пошла к хутору. Феня бросилась за ней. Казаки переглянулись и вдруг разразились хохотом, прерывая его скверными ругательствами.
Еле поспевая за Нюрой, с трудом переводя дыхание, Феня вполголоса говорила:
— Я знаю, куда они идут. Это они по лиманам прячутся, не хотят у красных в войске быть. Отец говорил, что в лиманах их уже целый полк, и сидят они там в камышах, как жабы.
Возвратившись домой, Нюра рассказала обо- всем отцу. Он нисколько не удивился и только предупредил Нюру, чтобы та была осторожней и далеко за хутор не уходила. Однако он все же бросил работу и пошел к фениному отцу. О чем он с ним говорил— Нюра не знала, но через час она увидела, как он торопливо седлает коня.
— Куда вы, батя?
— Скоро вернусь.
Не успел отец скрыться за поворотом, явилась Марина.
Карповна смутилась, поднялась со скамьи.
— Я на минутку,—сказала Марина и кивнула ей.—Ну, как, Карповна? Мне ведь гроши нужны. Должок бы с тебя получить. Степан-то, небось, не с пустой сумой домой вернулся.
— Ох,—встревожилась Карповна,—где же их взять, те гроши? А Степан, что вы! Он ничего не привез. Горе мне с ним.
И приказала Нюре:
— Пойди-ка, нарви укропу. :
Нарвав зелени, Нюра вернулась в хату и грубо швырнула ее на стол.
— Нате. Знаю я, какой вам надо укроп... Все знаю...
Карповна нахмурилась.
— Ты это что же, паршивая? Швырять? Я тебе швырну! Я не посмотрю, что выросла, я тебя при людях за ухо.
— Руки коротки.
— Ну, и послушная же ты дочка... А еще школьница,—Марина укоризненно* покачала головой.
—• Внука своего учите!—уже не владея собой, обрезала ее Нюра.—Или Костика своего учите, а не меня! Собак своих учите, а не меня. Без вас знаю, как с мамой разговаривать. И чего вы...
Недоговорила. В окно увидела возвращавшегося отца. Увидела его и Карловна. Она растерялась и сказала Марине:
— Степан...
Шагнула было к дверям, но дверь распахнулась, и Степан вошел в хату. Он был беЛй, как известь, глаза его горели, губы были крепко сжаты. Держась за стену, он молча дошел до скамьи, сел и, вытянув одну ногу, сказал жене:
— Снимай сапог... Нога прострелена.
— Батя!..-—бросилась Нюра к отцу.
Осторожно, чтобы не причинить ему боли, она стащила с ноги сапог. Нога была прострелена чуть выше ступни. Обильно лилась кровь.
Марина, облизав губы, спросила:
— Кто же вас?
Степан поднял на нее глаза.
— Пойдите в балку да спросите его фамилию. Там их целая банда. Может, и ваши родственнички.
Губы Марины чуть дрогнули. Она постояла и, молча поклонившись, вышла. Но не успела закрыть за собой дверь, как снова приоткрыла ее и спросила:
— Может, вам иоду дать?
— Не надо,—ответил Степан.
Часа через три из станицы в хутор прискакал небольшой отряд партизан. Нюра подбежала к плетнкги стала с любопытством рассматривать их. Были тут и знакомые ей станичники— кровельщик Сазонов, бондарь Куликов с сыном, молодой казак Василь и другие. Командовал отрядом дашин отец—Яков Алексеевич. Увидев Нюру, он приветливо улыбнулся ей. Она сконфузилась, а почему—и сама не знала, просто растерялась.
«Ой, и дурная же я»,—подумала она и побежала в хату.
— Батя! Красные! И Василь там, и дашкин отец...
Степан сидел на кровати, вытянув забинтованную ногу.
— Сбегай-ка,—попросил он,—за Яковом Алексеевичем, скажи ему, пусть зайдет ко мне. Скажи, что меня бандиты ранили.
— За Яковом Алексеевичем?—смутилась Нюра.—Пусть мама сходит.
— И не пойду, и не подумаю даже, и не просите,—мать замахала руками,—чтобы люди видели да потом мне это вспомнили? И ты не смей ходить!—погрозила она Нюре.
Но Нюра ей на-зло пошла. «Ох, и мама у нас стала вред-ная,—с грустью подумала она,—и все бате наперекор...»
Завернула за угол, увидела оседланных коней, старую расщепленную молнией вербу и под ней людей. Она не захотела показать
