Недалеко от этого сооружения стояла зачехленная гаубица. Возле нее напрягся в готовности сержант, застыл, немного сутулясь, тот самый Матвей Семенович, что таинственно исчез несколько минут назад.
— Может быть, посмотрим действия орудийного расчета? — как-то небрежно, словно бы мимоходом и не надеясь на согласие, спросил Шатров.
Но Сергей Павлович прекрасно понимал, что командиру полка хочется показать гостю слаженность расчета и что именно для того, чтобы привести сюда расчет, исчезал Матвей Семенович.
— Я бы хотел посмотреть, — только успел произнести Боканов, как раздалась властная команда сержанта:
— Орудие — к бою!
И парни-крепыши подбежали к гаубице, расчехлили ее.
Все было, как всегда: ефрейтор-наводчик, рядовые — замковой, установщик, заряжающий… Но сама гаубица оказалась необыкновенной: домкрат приподнял ее колеса, и орудие прочно легло на три широко раскинувшиеся лапы. Это устройство, видно, давало возможность и кругового обстрела, и необходимую устойчивость для точного огня.
Ефрейтор-наводчик, широконосый паренек лет девятнадцати, уже самозабвенно прильнул к оптической панораме. Ствол орудия приподнялся, грозно высматривая ему одному видимую цель.
— Орудие к бою готово! — так же властно доложил Матвею Семеновичу сержант.
— Время? — спросил подполковник Шатров.
— Сорок пять секунд, — тонким голосом произнес Матвей Семенович.
— Отбой! — разрешил подполковник, ревниво кося краешком глаза из-под красной брови в сторону гостя: оценил ли сноровку бойцов?
Гаубица покорно опустила ствол, вобрала свои лапы, стала на колеса.
— Разрешите познакомить вас с расчетом? — спросил Шатров у Боканова. — Сержант Еськов… До армии — колхозник. Изъявил желание поступить в Высшее командное военное училище.
Еськов щелкнул каблуками.
— Донской казак ефрейтор Васильченков.
Довольная улыбка тронула губы ефрейтора: видно, рад был, что командир полка назвал его донским казаком.
— Рядовой Юсамбаев… Прибыл к нам из Караганды. После окончания средней школы… Отличник боевой и политической подготовки…
Юсамбаев приподнял скуластое лицо, расправил грудь.
— Полковник Боканов — ветеран нашей части, — обращаясь к бойцам, сказал Шатров, — в Великую Отечественную войну был командиром артдивизиона… Сергей Павлович, — перешел он на неофициальный тон, — не смогли бы вы сегодня, после обеда, побеседовать с артиллеристами? Рассказать, как воевал наш полк…
— Считайте, что договорились… Кто у вас командир дивизии? — спросил Боканов Шатрова, когда они возвращались в штаб полка.
— Новый… еще молодой. Полковник Гербов…
Сергей Павлович пораженно уставился на Шатрова:
— Семен Прокофьевич?!
— Да… Из Казахстана к нам приехал.
— Ну и как?
— Насколько я могу судить, человек справедливый и знающий. Недавно орденом Красного Знамени награжден…
* * *
Навстречу Боканову шагнул от стола приземистый, широгрудый полковник. Неужели Семен? Да, его тяжеловатый подбородок на удлиненном лице, его выжидающе всматривающиеся глаза, рассыпчатые волосы…
— Сергей Павлович!
— Семен!
О таких, как Гербов, говорят — «широкая кость». Семен склонен к полноте, но, вероятно, побеждает ее спортом.
В кабинете Гербова — клавишный телефон. На нем, за матовыми окошечками, загораются огоньки, когда почтительно напоминает о себе зуммер. На стене, между окнами, — карта районов учений, а в углу — несколько неожиданная… пальма.
Они сели в кресла перед небольшим столом. Неторопливым движением Гербов протянул Боканову пачку сигарет «Аида» в красно-черной упаковке.
— Ку́рите?
Посмотрел смеющимися глазами.
— Я уже два десятка лет… — начал было Сергей Павлович и осекся. Ведь они вместе тогда бросали, на выпускном вечере. — Так ты куришь?! — уличающе воскликнул Боканов.
Гербов спрятал сигареты в шкафчик.
— Только для гостей, — сказал он по-английски.
— Ты человек слова, — тоже по-английски ответил Сергей Павлович.
Боканов рассказал Семену о вчерашней встрече в суворовском. Гербов вздохнул сокрушенно-виновато, лицо его даже помрачнело:
— Я здесь изрядно запарился и не смог приехать. Так жалею.
Гербов стал выспрашивать, как выглядят Ковалев, Снопков, Каменюка, Пашков, как устроилась их жизнь. И опять сокрушенно поцокал:
— Эх, служба… Но на следующую-то встречу непременно приеду. Я ведь, Сергей Павлович, года три работал воспитателем в Орджоникидзевском суворовском. По вашим стопам пошел…
Семен и теперь не выговаривал букву «л», и у него получилось: «пошев».
— А я кое-что успел посмотреть в твоем хозяйстве, — сказал Боканов.
— Ну и как? — встревоженно поглядел Гербов. И стал походить на прежнего вице-старшину, обеспокоенного тем, все ли в его подразделении в порядке.
Они еще поговорили с полчаса. Гербов спохватился:
— Да что же это, Сергей Павлович, все обо мне и обо мне. А как вы живете?
— В трудах и заботах, — весело посмотрел Боканов, — инспектирую училища… Половина жизни на колесах…
— А сын?
— Поторопился сделать дедом. Нина немедленно меня на внука променяла.
— Все идет своим чередом, — задумчиво, по своему обыкновению, медленно, произнес Гербов.
Зазвонил телефон. Семен снял трубку.
— Полковник Гербов… Слушаюсь, товарищ генерал. Вас понял. — Положил трубку, вздохнул: — Труды и заботы… Сергей Павлович, — просительно посмотрел он, — я надеюсь, вы зайдете сейчас к нам домой? Познакомитесь с моим святым семейством…
Боканов прикинул: до отхода поезда оставалось часа четыре.
— С удовольствием.
Гербов набрал телефонный номер:
— Жека, ты?
В трубке послышался юный голос.
— Буду через десять минут. Приведу с собой дорогого гостя… Какого? Своего воспитателя…
Да, да, Сергея Павловича. Что за визг? Приготовь там всё…
Семен Прокофьевич положил трубку:
— Это Женька. Учится в девятом классе, математик и… музыкант — не частое сочетание? Старший учится в московском баумановском… Прямой проводник технической революции…
Они подошли к небольшому дому, минутах в пяти ходьбы от штаба дивизии.
Дверь открыл худенький белокурый юнец, уставился на Боканова с нескрываемым интересом. Помог ему снять шинель, положил на вешалку папаху.
— Ну, давай знакомиться, — протянул руку Боканов.
— Евгений Гербов, — почтительно, но с чувством собственного достоинства представился мальчишка. — У нас в доме все вас знают…
— Разговорился… — усмехнулся Гербов. — Мама где?
— Побежала в магазин… — выпалил Женя и спохватился: не сказал ли лишнего, — Сейчас придет…
— А Гербов-младший?
— Спит как бобик, — сообщил он мягко и смутился: можно ли так в присутствии воспитателя отца?
…В большой комнате, обставленной со вкусом, они сели на диван.
— Ты уроки сделал? — поинтересовался отец.
— Сочинение не дописал… Ничего, успею.
— Понимаете, Сергей Павлович, лепит орфографические ошибки без зазрения совести… В кого бы это? Мать грамотная, да и я вроде бы…
Сергей Павлович улыбнулся, и Гербов, вдруг вспомнив что-то, помял крутой подбородок:
— Ну, не так, правда, сразу…
Когда Семен появился в суворовском, то хотел изучать только науки военные. А его, фронтовика, заставили учить: почему надо писать «на площади», но «на площадке», «в тетрадке», но «в тетради»… Ничего — одолел.
Позвонили в дверь.
— Моя донская, семикаракорская казачка! — просиял Гербов и быстро пошел открывать.
Рослая, статная Тамара Леонтьевна, в пуховом платке, облепленном снегом, остановилась на пороге:
— С приездом!
Снег еще не стаял на ее темно-каштановых волосах, выбившихся из-под платка, на сросшихся бровях; полные губы, карие глаза приветливо улыбались.
Она передала сыну увесистую сумку, быстро сбросила шубу — ее подхватил муж, — крепко пожала руку Сергея Павловича. Собственно, такой он ее и представлял по описаниям Володи: правильные, прямо-таки классические, черты лица, покатые плечи, высокая шея, решительность и величественность во всем облике.
— Историк, директор школы и… начальник семейного гарнизона… — шутливо начал перечислять Гербов.
В том, как он это делал, как смотрел на жену, Боканов почувствовал, что Семен гордится ею, что он из тех мужей, что дома с удовольствием признают над собой неугнетающее повелевание любимой. Вероятно, даже самому сильному человеку необходима разрядка, часы, когда он с готовностью ослабляет волю.
Здесь, по всей видимости, был необременительный и добровольно принятый матриархат.
Половину обратного пути Ковалев проделал поездом, а затем взял билет на самолет.
