Графиня вдруг упала на колени и зарыдала. Оксана видела, как она раскачивается из стороны в сторону, слышала её рыдания, напоминающие квохтанье рассерженной клуши, и никак не могла решить, что делать дальше. Сердобольной Оксане даже стало немного жалко первую фрейлину — она не выносила ничьих слёз, да ещё слёз старого человека. Оксана выжидательно посмотрела на де Моллюска. На его гладко выбритом и напудренном лице застыла ироническая ухмылка.
— Обратите внимание, ваше величество, — проговорил он негромко, — на одно весьма странное обстоятельство: графиня рыдает, как на похоронах собственной мамаши, а меж тем на её лице не видно ни одной слезинки…
— Дрянь! — вдруг визгливо крикнула де Моллюску первая фрейлина, переставая рыдать и поднимаясь. — Выскочка! Да знаешь ли ты, что мои предки служили при дворе Карла Великого, а твой прадед торговал восточными пряностями и купил себе титул герцога!
— Ха-ха! — серьёзно сказал выскочка. — Меня душат слёзы умиления от геральдических познаний этой особы!
— Клоун! — провизжала первая фрейлина. — Он смеет, ваше величество, разговаривать в вашем присутствии на шутовском языке! Он забывает, что это не рынок, а дворец!
— «Душат слёзы»! — повторил выскочка. — Я прошу, ваше величество, решить, кто из нас в настоящую минуту больше походит на… представителя рынка!
Наступила пауза. В тишине было слышно, как тяжело дышит первая фрейлина.
— Я понимаю, ваше величество, что оставаться во дворце мне больше нельзя, — наконец снова заговорила она.
— Да, конечно, — подтвердил де Моллюск, усмехаясь. — Это самое разумное, что вы сказали сегодня.
— Хорошо, я уйду! Но уйду, хлопнув дверью! — злобно проговорила она, пронизывая начальника королевской канцелярии ненавидящим взглядом. — Ваше величество, попросите герцога показать королевскую чековую книжку, которой он имел право пользоваться только по вашему указанию.
В вечернем сумраке, как бы ползущем из углов кабинета, стало видно, как побелело и без того белое от пудры лицо де Моллюска.
— Он молчит, ваше величество! — торжествующе вскрикнула графиня де Пфук. — Он молчит, потому что ему нечего сказать! Но всё-таки заставьте его дать отчёт, зачем он выписал чек и куда истратил сто тысяч накануне вашего приезда из Америки!
Де Моллюск не шевелился.
— Почему вы не отвечаете, герцог? — спросила королева, с любопытством взглянув на его застывшую, будто статуя, фигуру.
— Потому, ваше величество, — глухо ответил де Моллюск, — что мне действительно нечего сказать… Я полагал, что вы простите мне эту вольность в связи с некоторыми финансовыми затруднениями…
«Один стоит другого! — подумала Оксана. — Ну и дворец! Скорей бы мне отсюда выбраться! Как хочется домой!..»
В эту минуту тяжёлая дверь королевского кабинета бесшумно открылась, и она услышала торжественный голос:
— Их сиятельства маркиза де Шарман и генерал де Грананж!
Даже в сумраке было видно, как сверкают генеральские эполеты и аксельбанты Поля. А как была великолепна садовница Марго в вечернем туалете королевской фрейлины!
— Добрый вечер, ваше величество, — пропела маркиза каким-то чрезмерно тоненьким голоском.
Королева приветливо помахала вошедшим рукой. Теперь она знала, как следует поступить.
— Ваше величество, — печально кашлянул де Моллюск, — кому я должен передать королевскую печать и чековую книжку?
— Генералу де Грананжу. Я назначаю вас, генерал, начальником королевской канцелярии, а вас, маркиза, я прошу быть моей первой фрейлиной.
— Я, ваше величество, не возражаю, не боги горшки обжигают, — сказала маркиза обычным голосом садовницы Марго, но, вдруг спохватившись, тоненько прибавила: — А вот насчёт генерала я не совсем уверена… Справится ли он, ваше величество?
— Вы уж лучше за собой последите, маркиза, — сердитым басом сказал генерал. — А мы в своём деле как-нибудь и сами разберёмся!
Графиня де Пфук и герцог де Моллюск поклонились и молча удалились. Как только за ними закрылась дверь, королева взволнованно сказала:
— Генерал, велите арестовать их, пока они не скрылись! Я не успела их задержать.
— А зачем, ваше величество, их арестовывать?
— Они воры, их надо судить!
— Ну, тогда я мигом, ваше величество!
Едва он вышел, как ей доложили:
— Премьер-министр с членами правительства вашего величества.
— Пусть войдут, — сказала Оксана.
В кабинет, неслышно ступая, вошла толпа мужчин, и маленький лысый человек произнёс тусклым, усталым голосом:
— Королевское правительство свидетельствует вашему величеству верноподданническую любовь.
— Здравствуйте, господа, — сказала Оксана. — Но я плохо вижу вас: стало совсем темно. Зажгите, пожалуйста, свет. Где здесь выключатель?
— Не ищите выключатель, ваше величество, — вздохнул лысый, и Оксана догадалась, что он и есть премьер-министр.
— Почему?
— Потому что света нет и не будет! В городе остановились трамваи и троллейбусы, метрополитен бездействует, ни один поезд не пришёл в столицу и не ушёл из неё. — Премьер-министр повысил голос: — Но этого мало, ваше величество: остановились все фабрики и заводы, закрылись магазины и рестораны! Мы терпим неслыханные убытки!
— Вы сказали «мы», господин премьер?
— Да, ваше величество.
— Будьте любезны, объясните мне, кого вы подразумеваете под этим местоимением?
Он помолчал, не сразу найдя ответ.
— Я полагаю, что ваш государственный ум, несмотря на вашу очаровательную молодость, может самостоятельно ответить на этот вопрос.
— Мой государственный ум, господин премьер-министр, ждёт вашего ответа.
В толпе министров зашептались, очевидно подсказывая премьеру ответ.
— Я полагаю, что «мы» — это народ… — не совсем уверенно сказал премьер-министр. — А первостепенной задачей королевского правительства всегда была забота о народе.
— Итак, из вашего объяснения я поняла, что народ терпит неслыханные убытки из-за этой забастовки.
— Совершенно точно, ваше величество.
— Но почему же народ бастует, господин премьер?
Министры опять зашептались.
— Бастуют, ваше величество, электрики и угольщики…
— А разве электрики и угольщики не народ?
— Да простит меня моя королева, но меня сейчас интересует не энциклопедическое определение слова «народ»… Нас всех, ваше величество, беспокоит и удручает другое…
— Что?
— Позвольте мне ответить, ваше величество, — раздался вдруг сипловатый тенорок.
— Я не вижу в темноте, кто у меня попросил слова?
— Министр финансов, — ответил тенорок и возбуждённо продолжал: — Нас удручает то обстоятельство, ваше величество, что забастовка электриков и угольщиков воленс-ноленс[1] ударила по экономике всего государства, по всем отраслям хозяйства. Каждая минута забастовки в диких пропорциях наращивает кредит и в таких же пропорциях уменьшает дебет государства, таким образом, баланс…
— Господин министр, — вдруг перебила его певучим голосом маркиза де Шарман, — а вы бы сказали попроще… Так, мол, и так, ваше величество, я не только министр финансов, но ещё и крупный акционер и каждую минуту теряю на бирже столько-то франков…
— Каждую минуту я лично теряю двенадцать тысяч франков, — с тоской в голосе подтвердил министр финансов.
— Ну, вот теперь и понятно ваше беспокойство, — продолжала маркиза, — а то «дебет», «кредит», «баланс»…
— Все мы теряем! — вырвался у кого-то в толпе страдальческий вздох.
— Все! — подхватили хором члены королевского правительства, завздыхали и задвигались во мраке.
— Ваше величество, — оживился премьер-министр, — я не имею удовольствия знать имени дамы…
— Маркиза де Шарман, — сказала королева, незаметно пожимая руку Марго, — наша первая фрейлина и советница.
— Маркиза весьма остроумно, хотя и несколько прямолинейно, повернула обсуждение вопроса. Но надо ли нам что-нибудь скрывать от нашей королевы и благодетельницы?! Я должен заметить, ваше величество, что лично я, премьер-министр вашего правительства, теряю больше всех, ибо являюсь одновременно председателем правления энергетического концерна!
— Ах, как я вам сочувствую, господин премьер! — покачала головой королева. — Смотрите-ка, а за окнами я вижу какой-то свет…
Действительно, окна и стеклянные двери, выходящие в парк, слабо осветились, и на стенах и потолке задвигались неровные розовые отсветы.
Маркиза посмотрела в окно.
— Это мой отец… простите, это ваш садовник, ваше величество, сжигает на костре сухие ветки и опавшие листья.
— Как хорошо! — воскликнула королева. — Пойдёмте к свету, господа! Я очень люблю сидеть у костра! Там мы и обсудим вопрос о дебете и кредите и, как говорится, подведем баланс!
