Егор наклонил ковшик и капнул жир на нос медведя, потом полил тонкой струйкой в приоткрытую пасть, на сухой лиловый язык. Запах и вкус любимой еды сделали свое дело: медведь шевельнул языком, смазав воспаленную пасть жиром. Егор капнул еще. Умка сделал глотательное движение. Тогда охотник стал лить жир тонкой непрерывной струйкой. Через несколько минут ковшик нерпичьего жира с истолченными в нем таблетками был пуст. Егор таким же образом скормил и второй и третий, подумал — и дал еще один.
Когда медведь уснул, охотник вымыл рану марганцовкой. Пуля щипанула, но не перебила кость. В ране торчал осколок. Егор рванул его и сиганул за дверь. Но все обошлось, медведь и не дрогнул. Охотник насыпал на рану смесь из стрептоцида с пенициллином, промыл заваркой глаза зверя и поставил перед ним широкую чеплашку с нерпичьим, на пенициллине, жиром. Теперь тоже надо соснуть. Он вышел на улицу и только тут заметил, что весь мокрый. Да-а, струнами нервишки…
Егор опустился на полотно сломанной двери.
Печально и горько текли мысли старого охотника. Были они вечны — о добре и зле. О том, что природа по каким-то неведомым причинам наделила зло энергией с избытком и сильной волей, а добро создала неизъяснимо ленивым и благодушном. И приводят его в действие только чрезвычайные обстоятельства.
Ыммэй, мама многочисленного семейства, обитавшего в древнем доме предков над Рекой, у вершины Песчаного Бугра, проснулась от странных звуков. Они были и новы и в то же время смутно знакомы. Ыммэй прошла по коридору, толкнула носом разлохмаченную кочку, и в дом густой волной хлынул подмороженный утренний воздух. Ыммэй глубоко вдохнула его, окончательно пробудилась и выставила нос наружу. В глаза брызнул свет. Хозяйка дома пожмурилась, чихнула и вышла на песчаную площадку, окруженную кольцом густой и яркой травяной поросли.
В мире царили солнце, хрустящий утренний ветер и непрерывное шипение, раздираемое частым грохотом, скрипом и шлепками волн.
Ыммэй подошла к краю площадки и глянула вниз. Река бушевала. Трое суток она охала и стонала, пока в ее одряхлевшие за длинную зиму мускулы щедро лили молодую силу потоки солнечных лучей. И вот сегодня ночью свершилось таинство! Она вдруг почувствовала себя вновь молодой и прекрасной, под воздействием живительных сил обрела юность и, обнимая мир, раскинула руки-ручьи. Нетерпеливо дрожа и теряя сознание от терпких ароматов южного ветра, в треске и грохоте она решительно сбросила ледовые одежды.
Увидев упругое коричневое тело Реки, на котором в брызгах и пене сверкали розовые льдины, Ыммэй запрыгала, возбужденно завизжала и ликующе крикнула:
— Ка-а-у-у!
Крик ее потонул в просторах над Рекой. Но мир услышал приветствие весеннему обновлению и ответил свистящим порывом ветра. Ыммэй не могла сдержать восторга. Она высоко подпрыгнула, упала на бок, перевернулась через голову и покатилась, разбрызгивая серебряные фонтаны песка. Потом, счастливая от ошеломляющей красоты жизни, вытянулась и замерла под горячими лучами. Так она лежала, пока не раздалось тоненькое тявканье и нетерпеливый визг. Ыммэй приоткрыла один глаз. Из норы торчали мордашки детей. Увидев, что мать обратила на них внимание, они затявкали громче. Ыммэй ласково заворчала, разрешая детям выйти. Те выкатились на песок бурым клубком, веером брызнули в стороны и чинно расселись в травяной полосе, совершив утренний туалет.
Ыммэй встала, потрясла шубку. Вместе с песком на нее густо посыпались длинные невесомые шерстины и, подхваченные ветром, белым облачком полетели в тундру. Высыпаются остатки роскошного зимнего одеяния… Что ж, пора за работу.
Ыммэй подобрала желтую прошлогоднюю кочку, которой супруг, уходя ночью на охоту, иногда закрывал главный вход дома, отложила ее в сторону и пошла в нору. Там, в центральном коридоре, ведущем в спальню, она увидела детскую игрушку — вставшее торчком крыло куропатки, взяла его и вынесла на улицу. Потом потрясла в спальне подстилку, нашла несколько пучков сырой травы и тоже вынесла из дома. Чистота в спальне и свежий воздух — основа здоровья рода.
Дети уже затеяли игры. Нирэкэв, Рожденный Вторым, пока самый сильный и сообразительный щенок, важно сидел в стороне и посматривал на барахтающихся братьев и сестер. Вот одна из сестричек. Девятая, потихоньку, бочком оставила разыгравшуюся компанию, легла у края травы, высунула язычок и тяжело задышала, притворяясь уставшей. Никто вроде не обратил внимания. Прекрасно! Она юркнула в траву и ползком заспешила к обрыву на непонятные звуки. Ыммэй вздохнула: сколько забот с Девятой! Все ей надо знать раньше предопределенного для остальных детей срока. Вообще-то это неплохо, но сегодня на краю обрыва опасно. Вода в пору весенней страсти теряет рассудок, в неистощимых любовных порывах бросается на берега и, обнимая горячие песчаные пласты, рушит их в свои бездонные глубины. Так недалеко и до беды.
Ыммэй заворчала и толкнула носом Рожденного Вторым. Тот глянул вокруг, увидел нарушившую порядок сестренку, неуклюжими прыжками догнал ее и шлепнул. Девятая жалобно пискнула и бросилась в кучу братьев и сестер. Рожденный Вторым сконфуженно вернулся к матери, и та слегка дернула его за ухо: не зевай на дежурстве.
Дети продолжали игры, и это значило, что скоро они попросят еды. Да и самой можно перекусить. Ыммэй пошла вниз, внимательно оглядывая парившую тундру. Снег на тундре почти сошел, парили желтые кочки пушицы, густой щеткой вытянулись навстречу теплым ветрам и солнцу ветви полярной березки, кусты ивняка густо залоснились сережками. Ыммэй сорвала несколько штук, разжевала и проглотила. Вкусно. Весной все растущее вкусно. А вот и первые нежные стебли пушицы. Пожевав сочные молодые побеги, Ыммэй спустилась к Реке. Но бухточки, на берегу которой она часто лакомилась рыбой, уже не было — бурный поток бушевал гораздо выше. Ыммэй обиженно потявкала на него, но тут же вспомнила, что рыба на берегу исчезла за несколько дней до прихода воды. И, значит. Река не виновата. Что-то случилось там. Ыммэй посмотрела в низовья Реки, где поток поворачивал за высокую рыжую морену. И в то же мгновение услышала далекое жужжание. Это летела большая Гатле, птица, которая в конце зимы принесла и оставила за мореной людей. Потом она прилетала довольно часто, ничем не угрожала, и песцы привыкли к ее визитам. Но на всякий случай Ыммэй устроилась под ближним кустом и стала наблюдать. Птица, громко крича, сделала над мореной круг и опустилась за гребень. Там она глухо поворчала, поднялась и опять, раскричавшись, полетела через Реку, превратилась в Мранлынына, комара, и пропала. Только писк минуту-другую напоминал о ее существовании. Затем растаял и он.
Ыммэй выбралась из-под куста, послушала веселое тявканье детей и пошла вдоль Реки, поводя носом над ковром из прошлогодних листьев и стеблей. Супруг ушел — еще в середине ночи и до сих пор не вернулся. Бывает такое, конечно, но в хорошую погоду охота чаще удачлива; дичь беззаботно оставляет свои норки и другие укромные уголки, вылезает под солнечные лучи и от наслаждения теряет бдительность. Да и охотник под весенним солнышком может разнежиться… Придется до возвращения супруга самой поохотиться в ближайших окрестностях. Далеко-то отойти нельзя; Рожденный Вторым один не справится с поддержанием порядка в таком выводке. Природа этой весной щедро наградила Ыммэй большим семейством. Оттого супруг круглые сутки в заботах, а для Ыммэй очень кстати была рыба в бухточке. Хотя лемминга этой весной много, но и наловить его на такую семью да принести — тоже довольно тяжкая работа. Но все равно это приятная тяжесть, и Ыммэй не хотелось потерять из выводка даже родившихся самыми последними и, стало быть, самыми слабыми. По опыту Ыммэй уже знала, что последние и вообще слабыми вырастают, но самыми сообразительными, самыми умными и деятельными, если этому ничто не помешает. И они всегда крепче привязываются к родителям, лучше их понимают и сильнее любят. А кому не приятно иметь умных и любящих детей?
Берег Реки состоял из трех террас. Вода залила первую, и коричневые от размытых торфяников волны подбирались ко второй, на которой серыми полосами лежал засыпанный старыми листьями, сухими сучьями и пучками травы, оплавленный солнцем и уже заплотневший снег. Если бушующей в страстной весенней истоме воды будет много, она к вечеру доберется до снега, размоет и унесет его в Океан, где Ыммэй охотится каждую зиму, сопровождая в бесконечных странствиях огромного белого зверя Умки. А если сил у воды не хватит, снег, укрытый верхней террасой от солнца, превратится в ледяную полосу, которая пролежит долго, до дождей в середине лета. Тогда Ыммэй станет водить сюда подрастающее семейство. Здесь очень хорошо отдыхать от жары и комариных туч.
