— Кажется, — горько усмехнулся Буров. — И вам кажется! Да перестаньте вы, Вера, слезы ронять! Если бы слезы вернули нам бумагу, я бы сам сейчас заплакал. Геннадий, принеси ей воды, неужели нельзя самому сообразить?
— Не… не надо, — с трудом сказала Вера. — Я завязывала папку. Что же я… не помню… что было десять минут назад?
— Да! — сказал Буров, подумал, помолчал и еще раз: — Да! Виновных, выходит, нет? А что делать? А? Елена Дмитриевна?
— Надо искать выход, — ответила Воробьева. — Поделим оставшуюся бумагу. Листов двадцать есть в какой-то суме еще…
— У меня есть тетрадь, — сказал Геннадий, — если ее расшить, будут двойные листы.
— А записной книжки у тебя нет? — почему-то зло спросил Олег Григорьевич. — Тетрадь!.. Ты что, не видел бумагу гербарную? Она же значительно больше твоей тетради. Эх! Что-то но так у нас идет, товарищи! С перекосом. Трофим Петрович, осмотрите еще раз груз, может, подсушить что надо. Всем — час на отдых. Елена Дмитриевна, давайте подсчитаем остатки бумаги! Вера, отвязывайте свою папку с лошади. Да вытрите же вы слезы, наконец! Каждый день с вами что-нибудь случается. Прямо роман приключенческий.
— С остро захватывающим сюжетом, — добавил Геннадий. — А концовка…
— Какая концовка? — перебил его Буров. — Я боюсь, что с таким сюжетом роман останется без концовки.
Сайда — река с характером, как и все таежные реки. Долго пробивала она путь, чтобы утвердиться в облюбованном русле. Мечется то влево, то вправо. Течет то вольно, не приближаясь к отрогам гор — в таком месте она спокойная, широкая, — то ринется вдруг к рыжему склону, врежется в него, подточит и не успокоится до тех пор, пока не сострогает до блеска камни, не спилит берега под прямым углом, и только тогда, удовлетворенная, спокойная, повернет в другую сторону. Там, где она, порывистая, бьет в преграду, она сжимается в кулак, в пружину, собирает все силы в узком глубоком русле, чтобы потом упругой водяной струей ударить по камням. Ударит, сточит скалу, да так, что не только человеку, а зверюшке маленькой не оставит тропки на берегу. Такие места называются непропусками или непроходимками. Пройти, конечно, можно и здесь, но только не возле реки. Или карабкайся в гору, или перебредай на противоположный берег.
Вера шагала на этот раз по-мужски размашисто и быстро. Все-таки привыкла за эти несколько дней к тайге, как и обещала Бурову. Геннадий следом за ней вышел из лагеря, торопился, почти бежал, а расстояние между ними сокращалось медленно. Синий берет Веры то мелькал на зеленом фоне берез и сосен, промытых недавними дождями, то исчезал за одним из многочисленных поворотов Сайды.
Груз у Геннадия не тяжел, но громоздок и неудобен. И за каким дьяволом навязал ему Олег Григорьевич спальник? Хвои в тайге нет, что ли? Кедры! Сосны! Боится. Ах, как бы чего не вышло.
Вере легче. Ружья у нее нет, рюкзак маленький, на ногах кеды, а не огромные сапоги. Свой противоэнцефалитный костюм она еще на базе подогнала по фигуре.
Ожидая его, Вера сидела на поваленной ветром сосне. Геннадий перевел дух, спросил как можно спокойнее, хотя все в нем кипело:
— Отдыхаем, значит?
— Вас жду. Боюсь, что не догоните.
— Да, бегаешь ты здорово, не так, как в маршруте.
Вера не обиделась на это «не так».
— Даже лошадь домой быстрей бежит, как сказал Гмызин. — Он промолчал. Ссориться не хотелось, да и Вера, подумалось ему, не намерена оправдываться, она приготовилась к нападению.
— Ну, получили задание сопровождать меня? — не снижая тона спросила она.
— Нет, — ответил Геннадий, злясь уже не на нее, а на Олега Григорьевича. — Добровольно за тобой помчался.
— Ну-ну… И что же сказал вам на прощанье любимый начальник?
— Ничего. Обнимал. Целовал. А плакал провожая — видишь, воротник мокрый от его слез?
— Как он о щетину вашу не укололся… А еще что?
— Еще написал дипломатическую ноту Корешкову
— Да? Вы читали?
— Тайна переписки охраняется законом.
— Смотрите-ка! — удивилась Вера. — А я думала, что он вам все доверяет… Отдохнули?
— Почти. Слушай, Вера, а что это вы с ним характерами не сошлись?
— Характерами пусть с женой сходится… Что же дальше будем делать?
— Топать. Я впереди, вы — за мной.
— Да? Вы хотите, чтобы меня съели медведи?
О медведях — это страхи Бурова. Он рассказывал: «Возвращались ботаники в лагерь, и на женщину, которая шла последней, медведь вышел. Кто идет по тропе последним, тот обязательно должен быть с ружьем».
Геннадий рассмеялся. Надо было как-то сбить этот тон Веры, не идти же два дня молчком, не перебрасываться же только колючими фразами.
— Если тебя съест медведь, то меня съест Олег Григорьевич, а его слопает высшее начальство. Видишь, сколько напрасных жертв? Погоди, а ты что же, всю дорогу спальник в руках будешь нести?
— Мне же никто не сделает так, как у вас!
Геннадий присвистнул, сказал:
— Так есть же еще лыцари на Украине!
Вытащил из кармана тесьму, перевязал спальник в двух местах, ближе к краям, сделал петли.
— Спасибо!
Вера встала, закинула за спину рюкзак. Геннадий помог ей приладить спальник; лямки его обтянули плечи, сам мешок плотно улегся на рюкзак. Тяжелее, конечно, но удобнее. Не глядя на Геннадия, Вера сказала умоляюще:
— Идите первым. Там за поворотом Мишка рыбачит, я не хочу с ним разговаривать.
Болтать с Мишкой и у Геннадия не было желания, но есть к нему дело.
Мишка в стороне от тропинки бродил с удочкой по берегу. Геннадий свернул к Сайде. Вера прошла вперед.
— Куда собрался? — спросил Мишка.
— Да так, Миша. Начальник дал задание прогуляться по тайге, чтоб аппетит лучше был перед твоим обедом.
А она? — Мишка подбородком указал на тропинку; оказывается, он видел Веру.
— Ей тоже полезно подышать свежим воздухом.
— Тайна, значит. А я богато сегодня наловил! — Он похлопал ладонью по брезентовому мешочку, из которого высовывалась ярко-красная рукоятка ножа. Обычно Мишка носит его в чехле, на ремне, но сейчас переложил ближе, вдруг понадобится. — Здесь озеро близко есть, я пройду, на червя попробую, там окуни здоровые водятся. Не обедали еще?
— Ждут, когда ты приготовишь. Зачем столько рыбы хапаешь? Протухнет.
— Засолю, — ответил Мишка, — Ведро есть. А чо? Лошади довезут. Домой приеду — хариус соленый будет.
— Миша, твои далекие предки были великими людьми, у них был общий котел.
— А чо, я на всех обязан ловить? Тебе надо — дам. Пусть сами ловят. А чо?
— Да ничо, — вздохнул Геннадий. — Щеку-то где разодрал?
— А-а… — Мишка дотронулся пальцами до щеки. — Это… Это я на сучок напоролся. А чо — заметно?
— Кровь смой, а то присохнет.
— Присохнет — отколупну. А вы куда?
— Прогуляться, Миша. — Не хотелось ему обо всем рассказывать, вернется в лагерь, узнает, — У тебя есть лишние мушки? Дай пару.
— Пару не дам. Одну. Вот бери мою вместе с леской.
А крючки есть запасные?
— Есть, — Геннадий сунул намотанную на палочку леску в карман. — Ну, пока!
— Я тоже пойду, — сказал Мишка, — На озеро. Жара, Дождь к вечеру соберется.
Пройдя несколько шагов, Геннадий оглянулся.
— Нож не потеряй!
— Никуда не денется! — Мишка похлопал рукой по левому бедру, хотя сумка с торчащей из него красной рукояткой болталась на его правом боку. Запарился, наверное, от жары…
С этим Мишкой история… Когда Олег Григорьевич после долгих поисков нашел проводника, тот поставил условие: взять и сына. Зарплата, мол, ему не нужна, просто парень в тайгу рвется, хорошо знает здешние места. Но Буров как-то и деньги выкроил, обязав Мишку поварить. Повар из Мишки не ахти какой, потому что он лодырь первостатейный. Вот хариусов на уху наловил, а ведь не сварит, пожалеет, для себя засолит.
— Поговорили с этим идиотиком? — спросила Вера, когда Геннадий нагнал ее.
— Он рыбачит, — ответил Геннадий, — Щеку разодрал, на сучок напоролся.
— Жаль, что тот сучок маленький был.
— Ох, и злая же ты, Вера! — покачал он головой. — Достанется от тебя будущему мужу.
— Ну, вам это не грозит! — И быстро пошла вперед.
Вода у берегов бурлила и пенилась; искристые брызги, подхватываемые ветерком, летели на разноцветные прибрежные галечки, оседали на лице Веры, приятно холодили его. Там, где кустарник вплотную подходил к берегу, приходилось искать тропу и, если ее не было, пробираться напролом через невообразимые сплетения трав. Она старалась не слишком удаляться от реки, чтобы потом, если нужно, быстро вернуться к берегу.
— Вера-а! — кричал Геннадий.
Остановилась. По голосу поняла, что далеко оторвалась от провожатого.
Геннадий, на ходу вытирая пот со лба, сказал:
