Верочкой к шпалорезке. — Зябликов любит покричать, хотя злобы в его крике и нету. Он кричит по привычке, так сказать… такой уж человек.
— А кто дал ему право кричать на людей?.. Криком ничего не добьешься, а людям настроение испортишь.
— Это оно так, — согласился технорук и подумал: «Глазастая девка».
Не успели они пройти несколько шагов, как Седобородов зацепился штаниной за горбыль и споткнулся. Остановился, посмотрел по сторонам. Везде по-прежнему валялись горбыли, бракованные доски, там и сям возвышались груды опилок. В другое время он не обратил бы на это внимания, — за день на лесоучастках не раз споткнешься о корни, пни да валежник, — но сейчас его это разозлило.
«Да-да, в точку Михайловна попала. Не только Зябликов, я тоже не могу руководить, и меня люди не слушают».
Технорук, шевельнул прокопченными усами и решительно зашагал к зданию шпалорезки. Найдя заведующего, отвел его в сторону и, сдерживая волнение, спросил:
— Кто я есть для тебя?
— Технорук, — с недоумением ответил молодой механик; посмотрел на Верочку и усмехнулся, точно сказал: «И что он от меня хочет?»
— Так. А мои слова для тебя ветер, что ли?
— Вы о чем?
— Ах, о чем еще! Пошто не убрал горбыль, доски, пошто не свез в одно место опилки? Или я тебе не говорил? Или мои слова для тебя собачья брехня?!
— Поду-маешь какая беда — горбыль да опилки! — насмешливо воскликнул заведующий шпалорезкой и махнул рукой. — Ничего им не сделается, уберу еще! — беззаботно проговорил он, явно рисуясь своей независимостью перед девушкой.
А технорука поведение механика довело до крайности.
— В-в-вон, вон отседова! — закричал он и затопал ногами. — Сей же час сдай шпалорезку помощнику и — на все четыре стороны! Я увольняю тебя, понял? Приказ завтра в конторе получишь при расчете… Никита Васильич! — крикнул он высокого худого мужчину, наблюдавшего за сценой. — Примай шпалорезку, я этого зава уволил. Да горбыль с досками сложи в штабель, да опилки убери. Понял?.. Пошли, Михайловна, пущай теперича убирают!
Все это произошло так быстро, что никто ничего не успел сказать, а Седобородов сразу же направился в поселок, в контору к директору.
— Михаил Лександрыч, напишите приказ об увольнении с работы зава шпалорезкой.
— Почему?
— Потому как он не выполняет мои распоряжения и насмехается. Что я, в леспромхозе заместо чучела? Сказал — не сделал, спросил почему — он смеется, пущай, мол, валяются, уберу когда захочу.
— Так он теперь уберет. А если мы за каждую мелочь будем увольнять, то работать некому станет.
— Так значитца я на ветер сказал, да?
— То есть?
— Вот вам и то есть, я уже заявил, что он уволен и приказал сдать шпалорезку помощнику.
— Вот как! А почему вы не согласовали вопрос со мной? — Заневский негодовал. — Я не уволю. Нет! В другой раз не станете своевольничать. Я здесь хозяин!
— Значитца, не уволите? Тогда меня увольняйте, вот вам и весь сказ! — Седобородов, сдерживая обиду, поклонился и направился к двери.
— Сергей Тихонович, успокойтесь! — Столетников загородил дорогу и, обняв старика за плечи, подвел к дивану, усадил. Потом повернулся к Заневскому. — Я, Михаил Александрович, поддерживаю технорука.
— Не уволю! — замотал головой Заневский.
— Уволите! — решительно заявил Столетников. — Вы сами подрываете авторитет у подчиненных, Михаил Александрович, а потом жалуетесь, что они плохо работают.
Столетников спокойно и укоризненно смотрел на Заневского, и тот смутился, отвел взгляд в сторону.
«Ладно, замполит, — подумал Заневский. — Мы с тобой еще сочтемся. Я покажу тебе, как подковыривать директора, я тебя заставлю еще покраснеть!»
Но сказал другое:
— Мы и так нуждаемся в механиках.
— Так, значит, им можно все прощать? Неправильно. Этот пример заставит кое-кого призадуматься. Люди будут выполнять распоряжения.
— Ладно, будь по-вашему, — морщась, процедил Заневский. — Но Сергей Тихонович, чтобы это было в последний раз.
— Нет, Михаил Лександрыч, хватит. Я ведь до чего дошел — рабочие мне стали замечания делать, когда я должен им указывать. А все потому, что чужим умом жил, надо мной же насмехались. Я технорук и буду поступать так, как должон технорук… Само собой, будет где загвоздка или своим умом не дойду — приду к вам, помощь спрошу. Вот так!
…Утром, перед отъездом на лесоучасток, лесорубам зачитали приказ об увольнении заведующего шпалорезкой за грубость и невыполнение распоряжений технорука. А вечером, едва Седобородов поднялся из-за стола, в дверь постучали. Хозяйка открыла, и в комнату вошла группа рабочих шпалорезки во главе с новым и старым заведующими.
— Мы к вам, Сергей Тихонович, — вразнобой заговорили они, потом молодой белобрысый механик выступил вперед и, сняв кепку, виновато глянул на Седобородова.
— Сергей Тихонович, — его лицо вспыхнуло краской, вспотело, — я не обижаюсь на вас, вы правильно поступили, что сняли меня с работы… теперь научили, как надо выполнять распоряжения… а я… а когда ушли все со шпалорезки, я понял, что неправильно сделал и… — он запнулся, но его выручили товарищи.
— Он всю ночь работал, — заговорили одни.
— Мы были у директора и замоплита, — поддержали их другие, — а они говорят, мол, ступайте до технорука, как он скажет, так и будет.
— Вот я и прошу вас, Сергей Тихонович, — оправляясь от смущения, опять сказал белобрысый механик, — простите меня, а я ни за что не повторю подобного, вот честное комсомольское!.. Примите обратно!
Седобородов посмотрел на механика. Худенький, курносый, с таким табунком веснушек на щеках, что лицо казалось розовым, он не сводил глаз с технорука, стараясь по выражению его лица угадать ответ.
«Ага, мальчишка, дошло до тебя, — думал технорук, — в другой раз будешь слухать, что тебе говорят, не станешь петушиться!»
— Да прости ты его, прими, — вмешалась в разговор жена Седобородова, растроганная просьбой рабочих.
— А ты замолчи, старая, не твово ума дело! — огрызнулся Седобородов, а когда жена вышла, расправил усы,
