Чернов приготовил пять шприцев — летающие шприцы для обездвиживания медведей. «Пять на завтра хватит, — думал он. — Одного и то хватит, если попасть точно».
Много шприцев заготавливать впрок не имеет смысла, потому что раствор все равно медленно вытекает, да и препарат при длительном хранении портится, вот почему все операции делались в ночь накануне или непосредственно в день работы.
Варфоломей внимательно следил за манипуляциями Чернова.
— Что это за раствор? — спросил он.
— Лекарство, — ответил Чернов.
— А что это?
— Ну, проще наркотик.
— Понятно, — усмехнулся Варфоломей.
— Одного этого шприца достаточно, чтобы медведица полтора часа не шевелилась.
— Из того ружья стрелять?
— Да. Это «кеп-чур», американская система, шестнадцатый калибр.
— Это надежно?
— Да, конечно… Надо только точно попасть. В мышцу шеи или в жевательную мышцу, когда медведица выглянет из берлоги. Если в лоб или скользящим — дело бесполезное. Главное — ее выманить…
— Не боитесь?
— Всегда есть страховщик с карабином. Да не волнуйся, Варя, нападают только подранки, понял? Подранки, голодные, пуганые и шатающиеся. Остальные не нападают.
— Понял. Остальные в зоопарке.
— Ага. У тебя-то все готово?
— Давно.
Варе была отведена роль фотографа — это-то дело он знал в совершенстве, запасся пленкой и двумя камерами — с узкой и широкой пленкой. Только сетовал, что не мог достать слайдов. В те годы достать обратимую пленку было почти невозможно. Но у Чернова слайды были.
— Меходежду примерял?
— Как раз.
— Нанука?
— Брюки и торбаса Нанука, а кухлянку Ноэ свою дала. Нижняя кухлянка тоже ее.
— Не замерзнешь, одежда у Нюры что надо.
— Это ее русское имя?
— Так мы у себя зовем, удобней.
— Она чукчанка?
— Нет. Ни чукчанка, ни эскимоска. Из племени ситыгьюк. Что-то родственное ихалмютам, кто их разберет… Понравилась?
— Ну… как сказать… полновата… глаза красивые…
— Лукавые! — засмеялся Чернов. — Ты ее еще не знаешь! Умница!
— Так уж… — самоуверенно бросил Варя. — Умные они нынче перевелись. Им это не идет, время не то…
— Заговори-ил! — засмеялся Чернов.
Варфоломей замолчал.
— Я пойду, — сказал он. — Надо выспаться…
— Давай. Завтра рано подниматься. Отдохни. Ребята поди спят уже.
— Христофор точно спит, а Ояр — не знаю.
— Кристобаль эту работу любит, — непонятно почему опять засмеялся Чернов.
Варфоломей ушел.
Все так и оказалось. Кучин сладко похрапывал, Ояр разбирал спальный мешок.
— Чаю хочешь? — спросил Винтер.
— Только что пил у Чернова.
— Тогда спи. Завтра выйдем рано.
— Я знаю.
Варфоломей расстилал спальный мешок, а Винтер краем глаза с улыбкой за ним следил.
Ояр заметил на лице Варфоломея брезгливую гримасу, когда тот развернул мех в изголовье. Варфоломей застелил изголовье чистым полотенцем, чтобы не касаться меха щекой.
— Мда-а, — вздохнул Ояр и вместо улыбки вдруг обнаружил у себя где-то внутри возникавшее раздражение.
— Если бы у тебя была жена, — сказал вдруг Ояр, — она бы от тебя обежала.
Варфоломей молчал, раздеваясь.
— Отсюда далеко не убежишь, — сказал Христофор. Оказывается, он не спал, а только дремал, закрыв глаза. — Здесь нет микробов. Варя. Спи спокойно в этом спальном мешке. На севере нет микробов и гадов. Север стерилен. Варя, — сказал он, зевнул и снова закрыл глаза.
— Очки, Кристобаль, — подсказал Ояр.
Христофор всегда спал в очках, и если ему не напомнить, не снимал их. Вот и сейчас из спального мешка торчали очки, нос и борода.
Христофор снял очки и аккуратно положил их рядом с пепельницей на табуретку.
— Сейчас я на ночь подшаманю. — И Ояр пошел на кухню, включил кран на полную мощность — горючка заполыхала, загудела печь.
— Чай в постель или ну его? — спросил он. — Чай перед сном помогает.
— От чего? — спросил Варфоломей.
— От всего. И ночью и днем. Правда, Кристобаль?
Христофор перестал храпеть:
— Правда. Спирт с чаем еще лучше помогает.
— Ну, это уж без сомненья.
Варфоломей устроился наконец в мешке, от чая отказался, Ояр принес кружку Христофору.
— Ояр, — спросил Варфоломей, — сколько нормальный человек может выдержать на севере?
— Какой нормальный? Выходит, Ноэ и Нанук ненормальные, они здесь вечно… Так?
— Я не о том… Они родились тут. Им тут все привычно. Скорей, они на материке бы не выдержали.
— А чего хорошего на материке? — спросил полусонный Христофор. — Пивные, музеи да девочки? Ну, еще поезд ходит… Скучно… Ну, пляж. Так и у нас тут можно хоть круглый год купаться!
— Как? — не понял Варя.
— Здесь есть озеро, теплое, бьют горячие ключи, купаемся, когда приезжаем, — пояснил Ояр, — хоть в январе, хоть в июле. Родоновые источники. Целебные, между прочим.
— Вот устроим тут заповедник — не очень-то покупаетесь, — непонятно кому погрозил сонный Христофор.
— А мы искупаемся? — спросил Варя.
— Обязательно… как-нибудь в следующий раз. Вот только закончим работу. Чернову надо помочь. Вот он закончит свое — и двинемся на Ключи.
— Представляю, как это можно будет снять, — сказал Варя. — Женщины в пляжных костюмах на снегу. Да мне никто не поверит.
— Поверят. Зритель нынче всему верит, особенно детективам.
— Тут-то детектива не сделаешь.
— Почему? Граница рядом, пиши — фантазируй. Нет границ полету фантазии, — уверенно сказал Ояр, вспомнив «Окоченевшую любовницу» Фаррера.
Раньше всех на правах хозяина просыпался Ояр. Он вставал, быстро разжигал печь, ставил чай и принимался готовить завтрак.
От шума и возни просыпался Христофор. Он водружал на нос очки. Ояр ставил перед ним рядом с пепельницей кружку дымящегося чая, Христофор выпивал его с сахаром, закуривал первую утреннюю сигарету и долго молча лежал в мешке, ожидая, пока в доме не станет тепло.
Там, раньше, за пределами острова утро у Варфоломея начиналось с зарядки, обтирания и бритья. Здесь он пробовал однажды начать день с зарядки, но тонкий слой копоти с потолка и стен мешал ему делать полный вдох-выдох, а выскакивать на мороз он не осмеливался.
Тогда он перешел на систему йогов. Из всего комплекса йогов он хорошо запомнил упражнение номер один — «сесть на постель, скрестив ноги, закрыть глаза и пять минут подумать о прекрасном».
Варфоломей принимался за бритье. Тут, кстати, можно было вообще не бриться, так даже было лучше, но от привычек ему трудно отказаться, и он старательно брился, хотя при бороде это ни к чему. Бороду он холил, как и тело, посредством зарядки, а себя в зеркале уважал и любил.
Сегодня ребята не умывались.
— Зря ты умываешься, — сказал Винтер.
Варфоломей не понял.
— Целый день будем работать на морозе. А ты снял с лица жировую пленку. Очень быстро обморозишься. Кочевые чукчи и охотники эскимосы перед дежурством в стаде или выходом в море никогда не умываются. Не надо очищать кожу. Лучше потом попаришься в бане, ничего с тобой не случится.
— Верь ему, — сказал Христофор Варе. — Это рекомендации науки, а не байки. Тут все надо изучать, а ты невнимателен. Видел я один фильм, где пастух в белой рубашке и галстуке швыряет на оленя чаат. Как бы в твоем сценарии такого не получилось.
— Учту, спасибо, — вежливо сказал Варя.
— Пожалуйста. Не стоит.
— К столу!
За окном уже тарахтел вездеход. В комнату ввалились Машкин и Чернов.
— Нюрка просилась! — с порога закричал Машкин. — Хочу, говорит, с Варей сфотографироваться!
— Успеет, — махнул рукой Винтер.
…Варфоломей лежал в вездеходе на оленьих шкурах и вспоминал свои дни на острове. «Странные люди, — думал он. — Интересные, но какие-то странные. Без работы их не понять, и фильм о них не сделать. Я бы, во всяком случае, денег под заявку на сценарий об этом не дал. Надо стараться».
До северных отрогов идти далеко, Кучин знает об этом и потихоньку, чтобы не терять даром время, подремливает себе в углу, лежа на шкурах рядом с Варфоломеем.
За рычагами вездехода Машкин, рядом на сиденье справа — Чернов, между ними в проеме, ведущем в грузовой отсек машины, примостился Винтер. Он согнулся в три погибели, закрыл от Кучина и Вари обзор, показывает Машкину направление.
Вездеход свернул с береговой волосы и направился в тундру. Надо пересечь остров почти посередине. Тундра лежит на невысоком плато, перерезанном ручьями, небольшими речками и долинами. Места эти Кучину известны хорошо — вот он и дремлет, не глядит по сторонам. Жалеет только, что Нанук не пошел с ним. Хороший старик, бесхитростный, на него всегда положиться можно. Два года тому назад напились они браги — Христофор и Нанук, обуяла их отвага и желание приносить пользу, ринулись они по берлогам, хорошо что Пальму прихватили, отогнала она рано вылезшую медведицу с медвежатами, а то бы…
