Кузякин захлопал ресницами, спросил робко:
— Чего это раскричался, парень? Перебрал, что ли?
— Я табе́ покажу «перебрал»! — заорал Блажевич. — У цябе́ дзе́тки там плачут со страху. Чертям тошно!
Он вытянул из-под кровати Кузякина его чемодан и потащил к двери.
— За́раз проси пако́й для сябе и детей.
— Погоди, — остановил его Линев. — Зря. Не дадут ему комнату. Без году неделя у нас и пьет, дьявол.
— Что ж делать?
Линев походил по комнате, поскреб в затылке. Еще походил, морща лоб. Сказал, стараясь скрыть вздох:
— Мне комнату должны дать. Здесь на правом берегу. Ну, не к спеху. Потерплю.
Блажевич непонимающе взглянул на приятеля.
— Пусть Гордей Игнатьевич ее забирает, ему нужнее, — пояснил Линев, глядя в сторону. Ему было явно жаль свою комнату.
— Гэ́та здо́рава! — всплеснул руками Блажевич. — А як жа ты?
— Я ж сказал: не к спеху. Завтра пойдем к начальнику и попросим.
У Кузякина на лице выступили красные пятна, он кинулся было к Линеву, но тут же замер, будто прибитый. Прищурил глаза, и чувство злой обиды загорелось в них.
— Смеешься, бригадир?
— Нет, Гордей Игнатьич. Не смеюсь.
Старый монтажник пристально посмотрел на Линева, и взгляды их уткнулись друг в друга.
— Будто бы не смеешься, Линев?
— Нет.
Линев выдержал прямой и колющий, будто шило, взгляд Кузякина, и тот, нервно вздохнув, понял: бригадир говорит правду.
Гордей Игнатьевич тихонько, не сводя глаз с Линева, пошел ему навстречу.
— Спасибо, друг, — сказал он, и голос его задрожал. — На весь век мне о тебе память. И от детишков спасибо.
— Мне спасибо не надо, — хмуро покачал головой бригадир. — Чтоб ни глотка водки. Понял? А то приду и отберу комнату.
— Да господи ты боже мой! — воскликнул Кузякин. — Да ни капельки, вот тебе крест. С детишками не положено. Разве только в праздник.
— Ну, вот и столковались, — снова вздохнул Линев. — Я ж говорил: Кузякин не пропащий человек.
— Чалаве́к з галаво́й, — проворчал Блажевич. — Каб яго́ чорт узя́в…
Было видно, что сварщику жаль друга, пошедшего на такую жертву.
— Завтра дом заселять будут, — сказал Линев. Приготовься. С женой поди договорись, чтоб детишек отпустила.
— Да ты не беспокойся, друг, — торопливо отозвался Кузякин, — это такая гулява, она с радостью отдаст.
Он бросился было к чемодану для того, чтоб немедленно готовить свое барахлишко к переезду, но остановился, и снова недоверие сузило его глаза:
— А не шутишь, Линев? Ведь это ж кусок от сердца оторвать.
— Шутят в цирке. А мы с тобой — рабочие люди, Гордей Игнатьич.
— Спасибо, — сказал Кузякин и опустил голову.
— И от меня спасибо, Виктор, — подошел к бригадиру Абатурин. — Может, вся жизнь теперь у Гордея Игнатьича наладится. Дети все же.
В продолжение всего этого разговора Павел то и дело поглядывал на часы, тревожно всматривался через окно в свинцовое небо, придавленное тучами.
До свидания оставалось около часа. Простившись со всеми, Павел торопливо прошел на остановку трамвая. Вскоре он был уже у театра.
Ручные часы показывали половину восьмого. Абатурин, покашливая, закурил папиросу, быстро высосал ее всю без остатка и от окурка поджег новую.
Анны не было.
Он ходил крупными шагами возле памятника Пушкину и убеждал себя, что как только дойдет до угла театра и обернется — увидит Вакорину.
Он много раз взглядывал на часы, и ему показалось, что стрелки остановились. Даже потряс руку и послушал тиканье.
В половине девятого Павел говорил себе, что она просто задержалась, что, может быть, ей нездоровится, но в девять понял: не придет.
Сердце у него упало: «Неужели все?-. А может, она уже получила назначение? В другой город? Нет, конечно, — она же лечится!».
— Ну? — внимательно посмотрел на него Блажевич, когда Павел вернулся в общежитие.
Абатурин отрицательно покачал головой.
— Няма́ чым пахвали́цца, — вздохнул Блажевич. — До́бра, нам Катя поможет, коли на то пошло.
Утром Линев сказал Абатурину:
— Ты с Блажевичем — на работу, а я — живой ногой к начальству. Ордер на Кузякина перепишу. А то есть такие ловчилы — влезут в жилье, не выгонишь потом.
— А если не перепишут?
— Я им не перепишу! — погрозил бригадир. — Я до райкома дойду, до «Правды».
Повернулся к Кузякину, распорядился:
— Ты иди со мной, Гордей Игнатьич, на улице постоишь, у конторы.
Покопался пятерней в затылке, добавил:
— О грузовичке заодно договоримся. Чтоб быстро, как на фронте.
Когда уже Абатурин и Блажевич уходили, крикнул им в спину:
— Вы мастеру скажите, где мы. Отработаем, за нами не пропадет.
Эта смена тянулась для Абатурина утомительно долго. Состояние Павла, наверно, было заметно со стороны: то Вася Воробей, то Климчук подходили к нему, будто невзначай, спрашивали:
— Как дела, Паня? Здоров? Заходи, не то уведут девку другие парни.
Они говорили, разумеется, о студентке, учившей их девочек играть на пианино. Павел понимал: шутят, и все-таки не мог заставить себя улыбнуться.
Здесь только Блажевич знал, отчего худо Павлу, и старался помочь приятелю.
— Не кисни, адна́к, Паня, — шептал Блажевич. — Усе образуется.
Возвращаясь с работы, они одновременно увидели у подъезда общежития огромную грузовую машину. В кузове, волнуясь, сидел Кузякин и тянул шею, — высматривал, не идут ли строители со смены. Вероятно, Линев решил, что в торжестве переселения должна участвовать вся бригада. А может, полагал, что жена Кузякина вдруг учинит скандал и собирал силы для отпора.
Увидев молодых людей, Гордей Игнатьич перекинулся через борт и бросился в общежитие. Вернулся он с Лицевым, одетым в праздничный костюм.
— Едем! — закричал бригадир. — Прямо дождаться вас не могли.
Абатурин ухватился за борт, собираясь прыгнуть в машину.
— Куда?! — еще громче закричал Линев. — Бегите в душевую, мы подождем.
Когда распаренные и переодетые монтажники вернулись к машине, Линев уже сидел рядом с шофером, а Кузякин нетерпеливо топтался в кузове.
Гордей Игнатьевич подал сначала руку Павлу, потом Гришке, кивнул им на старый ватник возле кабины:
— Садитесь пока, Паня и Гриша. Это я мальчикам моим приготовил, чтоб мягче было.
Монтажники поблагодарили, но садиться не стали. Гордей Игнатьевич несколько минут ехал молча, потом осторожно потрогал Абатурина за плечо.
— Что вам? — спросил Павел.
— Слышь, Паша, — сказал, смущаясь, Кузякин, — а вы Гордея из бригады не выставите?
— Нет, зачем же?
— Одни неприятности из-за меня.
— Теперь их, может, не будет, Гордей Игнатьич.
— А то как же! — убежденно воскликнул Кузякин. — Я теперь по линеечке жить буду. С детишками-то.
Сначала машина шла по разрытой, тряской дороге, возле которой сооружались новые дома, потом выбралась на асфальт сравнительно старых улиц и, наконец, заковыляла по окраине проспекта. Приминая строительный мусор, грузовик остановился у подъезда многоэтажного нового дома.
Линев быстро нашел коменданта. Кузякин выволок из грузовика свой сундучок, и все, возбужденно перебрасываясь шутками, отправились в нужную квартиру.
Две комнаты квартиры были заняты семьей машиниста: пожилым железнодорожником, его женой и двумя малолетними детьми.
— Вось гэ́та спра́ва! — узнав о детях, обрадовался Блажевич. — Мальчишки скучать не будут.
Пока завороженный Кузякин осматривал свою комнату, Линев вышел с железнодорожником на кухню. Бригадир попросил машиниста, чтоб его жена приглядела за детьми Кузякина, пока не найдется приходящая нянька; справился, где можно найти такую женщину; пообещал, что они будут наведываться к детям Гордея Игнатьевича.
Вернувшись к товарищам, поторопил:
— Быстро за детьми. Машину всего на три часа дали.
Они переехали Урал, спустились по центральному шоссе к пятому участку, и возле одного из бараков вылезли из грузовика.
Линев отправился в барак один.
— Вы мне всю обедню можете испортить, — бросил он товарищам, — пылить начнете.
Но, против ожидания, никакого скандала не случилось. Бригадир вскоре вышел из барака, ведя за руки двух маленьких не то испуганных, не то удивленных мальчишек. Позади них, растерянно посмеиваясь, шла простоволосая, неопрятная, но еще сравнительно молодая женщина.
Увидев бывшего мужа, она нетрезво засмеялась и сказала:
— А может, со мной останешься, Гордеша? Тот-то ушел.
— Нет, — хмуро бросил Кузякин.
— Ну, и леший с тобой! — вяло заключила женщина. — Мне без вас веселее… Подождите маленько.
Она ушла в барак и через несколько минут вернулась с узлом, в котором, надо полагать, были детские вещи.
— Детишков навещать? — спросила она у Кузякина.
