— Здесь есть одна девица, знакомая сына. Дочь весьма почтенных родителей…
— И её зовут Беллой, не так ли?
Он поднял голову, быстро взглянул на меня и снова опустил глаза.
— Да, её зовут Беллой, — ответил он.
Мои догадки оправдывались. И я был этому рад, — значит, ход событий представлялся мне правильно. Но ведь Белла сестра Маро, а Маро сегодня придёт в парк, к скамейке у фонтана…
— Что же спрашивала про неё Шульц?
— Где она живёт, нет ли у них дома посторонних…
— Шульц виделась с Беллой?
— Не могу сказать, не знаю.
— Допустим… Скажите, при каких обстоятельствах вы познакомились с Гасаном Мансари и когда?
Снова быстрый, насторожённый взгляд…
— Я хотел купить у него ящик кишмиша. Он, как вам, вероятно, известно, коммерсант. Сахара нет, и сейчас многие пьют чай с кишмишем…
— Купили?
— Нет, господин Мансари обещал прислать, как только получит.
— Когда это было?
— Недавно.
— Точнее?
— Ну, дня три тому назад…
— А не по просьбе ли Шульц вы отправились к Мансари?
— Она тоже хотела купить немного кишмиша…
— Ясно! Вы, конечно, передали эту просьбу Шульц Мансари?
— Да, передал.
— И они встретились, чтобы поговорить о… ценах на кишмиш?
— Кажется, да…
Я не удержался и немного поиздевался над ним:
— Забавная история, не правда ли?.. Некая безобидная женщина, всего лишь член бывшего эсеровского центра и известная террористка, приезжает к вам с запиской от малознакомого ей офицера с единственной целью — купить немного кишмиша. Но она не знакома с коммерсантом господином Мансари и по этой причине выбирает в посредники вас. Этого мало, — бедная госпожа Шульц боится, как бы на обратном пути грабители не отняли у неё кишмиш, и на всякий случай кладёт себе в карман небольшой десятизарядный револьвер системы Кольт. Будь вы на моём месте, поверили бы такой сказке?
Поп молчал, опустив глаза.
— Хорошо, — продолжал я. — Готов отнести всю эту историю за счёт вашей неискушённости в такого рода делах. Благодарю за приятную беседу!.. У меня вопросов к вам больше нет. Учтите: о нашем разговоре никому ни слова. Считаю долгом предупредить вас: за оглашение содержания нашей беседы вы получите пять лет ссылки. Попрошу дать на этот счёт письменное обязательство.
Я продиктовал ему текст. Он писал медленно, часто-часто макал перо в чернильницу.
— Подпишитесь, поставьте дату и можете идти домой.
Он ещё раз прочитал написанное, вздохнул и, подписывая, заискивающе спросил:
— Не могу ли я получить обратно ту небольшую сумму, которую вы… изъяли у меня?
— Не можете, — ответил я, сдерживаясь. — Я уже объяснял вам: вся иностранная валюта и золото принадлежат государству. Да и доходы, нужно полагать, у вас достаточные, и вы сможете прожить без этих денег…
Он больше ничего не сказал, взял подписанный мною пропуск и поспешно ушёл.
Достав из ящика тетрадь, я сделал подробную запись о результатах допроса, записал свои выводы и предположения, наметил план дальнейших действий и в приподнятом настроении пошёл докладывать Челнокову. Я был убеждён, что ловко разгадал попа, нащупал основные нити дела и со временем раскрою целый заговор.
По мере того, как я передавал начальнику все подробности допроса, лицо его всё больше приобретало какое-то странное, как бы отсутствующее выражение. Наконец он сказал:
— Судя по твоему докладу, ты доволен результатами проделанной работы!
— Доволен, — ответил я без колебаний.
— А я нет!.. Говорю это не в порядке упрёка. Я хочу, чтобы ты понял свои промахи, в будущем был более осмотрительным и научился работать.
— Не понимаю…
— С первого раза трудно понять!.. Представь, то же самое было со мной, когда года два назад меня направили работать в Вечека, к товарищу Дзержинскому. Ты слыхал про него? Большой души человек, вот у кого следует учиться! Бывало, проведёшь сложную операцию, и кажется тебе — сработано как нельзя лучше. А он вызовет и начнёт указывать на твои ошибки, без крика и обидных слов. Сначала досадно станет. Потом останешься один, поразмыслишь и видишь: всё правильно сказал Феликс Эдмундович!.. Ну, давай думать вместе. Ты знал, что Мансари английский резидент и что мы по особым соображениям не трогаем его. Так?
— Знал…
— Зачем же в таком случае называть попу его фамилию?
— Я хотел установить, связана ли с ним Шульц.
— Разве для этого нет других путей? Мансари до сих пор не подозревал, что мы напали на его след, и действовал смело, временами, я бы сказал, даже неосмотрительно. И это было нам на руку. Теперь, после того как ты назвал его фамилию, он будет вынужден или скрыться, или вести себя более осторожно. И то и другое плохо.
— Я же взял с попа подписку!
— Подумаешь, подписка!.. Или ты веришь тому, что его сан не позволяет ему говорить неправду? Чем ты докажешь, что он не разболтал о твоём с ним разговоре? Даже если и докажешь и мы арестуем его, какая от этого польза? Дело-то провалится! Учти, о встрече Шульц с Мансари мы уже знали. Вот первый твой промах. Дальше: зачем ты сам назвал имя этой девицы? Похвастался своей осведомлённостью? И перед кем? Смотрите, мол, гражданин поп, какой я молодец — всё знаю, вижу сквозь землю! Пусть бы сам поп назвал её.
— Какая разница? — спросил я, чувствуя, как с каждым его словом улетучивается моя уверенность.
— Большая! Раз ты назвал имя Беллы, значит, можно предположить, что в Чека известно о её деятельности, допустим не всё, а кое-что. Этого достаточно, чтобы её дружки насторожились и, если, конечно, они хоть немножко смыслят в конспирации, немедленно перестроились. В первую очередь они отстранят эту самую девицу от всякого участия в работе организации. Может быть, и сами на время скроются. Таким образом, мы потеряем ещё один след. Наконец, последнее: не следует говорить допрашиваемым такие цветистые и пустые фразы, как те, что ты сказал попу: «Я готов отнести всю эту историю за счёт вашей неискушённости…», «Благодарю за приятную беседу» и прочее… Какая, к чёрту, приятная беседа, когда обстоятельства заставляют тебя вызывать человека в Чека и брать его, что называется, за горло?! Нет, Силин, так не годится!..
— Разве нельзя исправить мои ошибки? — подавленно спросил я. — Скажем, понаблюдать за той же Беллой и её дружками по организации, если таковая действительно существует?
— Ты хоть и сообразительный парень, но наивный ещё… Организация этих молодчиков существует, в этом можешь не сомневаться. — Другое дело, что они молокососы и большого вреда пока причинить не могут. Наша задача — не давать им окрепнуть, опериться. Заблуждающихся — отколоть и наставить на правильный путь, заядлых — изолировать. Но для этого нужно время, — сам знаешь, неспелые плоды не срывают. Полагаю, что госпожа Шульц, вероятно, пожаловала сюда, чтобы поставить работу этой организации на более солидные рельсы и заодно заручиться поддержкой англичан через Мансари. Учти, эсеры не одиноки! Ещё в тысяча девятьсот девятнадцатом году монархисты, меньшевики, эсеры, белогвардейцы, позабыв о партийных и прочих разногласиях, объединились и стали действовать сообща, лишь бы свалить ненавистную им Советскую власть… Что ж, придётся теперь усилить контроль.
По моему расстроенному виду Челноков понял, что я кажусь себе круглым дураком. Он похлопал меня по плечу и, улыбаясь, добавил:
— Веселее, Силин, веселее!.. Носа не вешай. Ещё ничего не потеряно, никуда они от нас не уйдут, не с такими справлялись!..
Модесту Ивановичу Челнокову было года двадцать три — двадцать четыре. Высокий, худощавый, с задумчивыми серыми глазами и большими жилистыми руками, он во всём был образцом аккуратности. Всегда чисто выбритый, сапоги начищены до блеска, гимнастёрка выглажена. Бывший питерский рабочий, активный участник Октябрьской революции, он попал в Чека по партийной мобилизации. И здесь нашёл своё призвание, — у него оказались незаурядные способности разведчика.
— Человек окончил всего четыре класса, а любому интеллигенту фору даст, самого опытного шпиона вокруг пальца обведёт, недаром ученик Дзержинского! — с восторгом говорил о нём старший комендант.
Да, мне было чему поучиться у Модеста Ивановича!..
После всего случившегося нетрудно представить, в каком настроении я отправился вечером на свидание с Маро.
В городской сад я пришёл значительно раньше назначенного срока. Раза два прошёлся по зелёным аллеям. Здесь было очень хорошо — тихо, прохладно. Зелёные кроны вековых деревьев купались в лучах заходящего солнца…
Ещё издали увидел я Маро и побежал к ней навстречу. И всё, что мучило, томило меня, вмиг куда-то исчезло.
— Как я рад, что ты пришла!
— И я рада!
Мы сели на скамейку и молча глядели друг на друга. Оба были слишком взволнованы, чтобы разговаривать.
