— Почему же на бубновую?
— Это она на себя гадает.
— Гадай на всех… На Алексея Максимовича гадай.
— На всех гадать нельзя. Я буду гадать на исполнение желаний. Желание у нас у всех одно. А у меня сильнее всех. На Алексея Максимовича нельзя гадать. У него, видать, другое желание.
— Ясно, он ехать не хочет… Гадай на себя. Стасовав колоду, Маша протянула карты Пешкову:
— Снимите. Не правой, а левой ручкой, в знак того, что от чистого сердца. Вот так.
Маша разделила карты на четыре кучки и начала открывать карту за картой. Первой легла на даму бубновая шестерка.
— Что же означает? — спросил Пешков.
— Означает — мне дорогу.
— Ехать?
— Конечно! Какой вы недогадливый!
Справа и слева бубновой дамы легли два красных короля. Без объяснений все поняли, что это — Алексей Максимович и я. Потом накрест легли четыре десятки: Две красные сверху и черные снизу. Затем легли четыре туза.
— Полное исполнение желаний и веселое провождение времени в приятной компании, — объявила Маша результат гадания.
— А дождь? — спросил Пешков.
— Вот вы какой! — рассердилась она. — Ведь мы дождя не хотим. Раз исполнение желаний — дождя не будет. Это вы один дождя хотите.
— Я тоже не хочу дождя. Он мне вреден.
Последнее предостережение— Собрались в дальний путь, все сядем, — предложил Пешков. — Сели? Превосходно. Вот что я вам скажу…
— И вы сядьте.
— И я сяду… Хотя важные слова надо бы говорить стоя, а я хочу вам сказать нечто важное. Суть кругосветки в том, что по течению плыть легче, чем против течения. Люди плывут по течению от Самары до Переволоки; там перевозят лодки в Усу, плывут опять по течению до горы Лепешки, здесь — в Волгу и опять вниз по течению домой, до Самары…
— Мы это знаем, — прервал Алексея Максимовича Стенька. — Не поедете? Говорите прямо.
— Прямо и скажу. По-моему, человеку плыть по течению постыдно. Человек должен бороться с природой и, борясь, постигать ее. Если люди вечно будут плавать по ветру да по течению, человек никогда не станет господином Вселенной. Кратко говоря, я предлагаю вам, милостивая государыня и милостивые государи, совершить кругосветку не так, как все, а наоборот — против течения.
— Согласны. Против течения. Только скорей, а то уж вечер скоро. Мы где бы уж теперь были…
Ребята вскочили с мест, собирая удочки, чайник, котелок, бредень и прочее. Я тоже решил сказать свое слово.
— Ребята! Одну минуту. Наше путешествие будет очень трудным…
— А я думал — обедня кончилась, — разочарованно воскликнул Абзац. — А тут еще проповедь!..
Недовольные новой задержкой, ребята слушали меня в пол-уха. Все же я сказал, что пройти сто пятьдесят верст против воды — это, конечно, не то, что сто пятьдесят верст по воде. Мы выбьемся из сил. Если нам придется вернуться с полдороги, пусть ребята пеняют на себя.
— Застраховался — и ладно! — пренебрежительно сказал мне Стенька с воблой.
Спорить более было не о чем. Я рассчитывал, что ребята с полдороги запросятся домой, не добравшись до Молодецкого кургана. А если так, то нам не придется платить за переволок лодок, значит, у нас в смете освободится красненькая. Ехать можно.
— Алексей, давай сюда кошелек. Ты кассир ненадежный.
Пешков протянул мне кошелек. Я достал из него два желтеньких рубля.
— Вот вам две канареечные. На них купите у пристани арбузов. А мы с Васей пойдем к Егорову кое-чего еще купить. Ступайте с Алексеем Максимовичем. Нанимайте лодки.
Ребята с грохотом скатились по лестнице вслед за Пешковым. Затем вышли и мы с Васей на улицу, заперев мезонин. Уже далеко на перекрестке мелькнула кучка ребят, которые едва поспевали за Пешковым. Он широко шагал. Полы его черного плаща развевались. Среди босоногих ребят с их доспехами рыболовов — удилищами, чайником, котелком, бреднем, котомками — Алексей Максимович казался (да и был таким) великаном из далекой сказочной страны.
Магазин ЕгороваПешков с мальчиками и Машей Цыганочкой пошли к Рождественскому перевозу, что под самым Жигулевским заводом, нанимать лодки, а мы с Васей Шихобаловым отправились на Дворянскую улицу кое-что купить в егоровском магазине, что против немецкой кирки.
— А меня пустят к Егорову? — спросил Вася Шихобалов, шагая в ногу со мной по черному горячему асфальту тротуара. Он на каждом шагу подпрыгивал, словно шел по накаленной сковородке.
— Тебя-то? Самого большого самарского миллионера?.. Четвертка чаю — сорок, сахару — два фунта — тридцать четыре, — семьдесят четыре! — считал я, составляя на ходу смету. — Два фунта колбасы…
— С чесноком, — припрыгнув, поправил Вася Шихобалов.
— С чесноком — сорок восемь, — рубль семьдесят…
— Лимон! Алексей Максимович любит чай с лимоном! — подсказал Вася.
— Лимон — пятачок, — рубль семьдесят пять… Чего ты стал? Иди вперед.
За стеклами саженных окон егоровского магазина висели большие печатные объявления: «Получены багажом из Москвы свежие конфекты», «Сызранская ветчина», «Свежая икра с банковского промысла»…
Я подтолкнул Васю, и он вошел в двери магазина.
— Мальчик, ты куда? — послышался звучный голос (почти баритон) Иоганны Иоганновны, которую все самарцы звали для простоты Анной Ивановной.
— Здравствуйте, Анна Ивановна! Это Шихобалов… со мной.
— С вами Шихобалов? — ответила Анна Ивановна, не поднимая глаз от длинной, узкой книжки, и щелкнула трижды костяшками счетов. Она что-то жевала.
АквариумВася от двери направился прямо к прилавку, пристыл к нему и пристально что-то разглядывал все время, пока старый приказчик собирал все, что мне нужно.
— Рубль девяносто две, — возгласил приказчик. Окрутив пакет трехцветной ленточкой, он завязал ее бантиком.
— Рубль девяносто две, — повторила Анна Ивановна.
Я достал кошелек и подошел к Васе:
— Чем ты залюбовался?
— Вот! — ответил Вася.
Он стоял, не отрывая указующего перста от стеклянной банки фунта на три весом. Банок на прилавке штук десять, плотно боками одна к другой. На первой можно было видеть только картинку, она заклеила всю банку: на картинке в изумительно синей воде резвилась золотая (точнее — красная с зелеными глазами) рыбка над морским дном, усеянным чудесными раковинками и морскими звездами. По синему морю шел корабль под белыми парусами. На красном небе белыми буквами надпись «Золотая рыбка». Картинка скрывала содержимое банки, завинченное накрепко блестящей жестяной крышкой. Но рядом с этой банкой следующая открывала ее истинное содержание: банку почти доверху наполняли прозрачные рыбки одной величины, с сустав мизинца длиной, — красные, бесцветные, изумрудные, желтые. А рядом — опять банка с картинкой. Потом опять банка с рыбками.
Золотая рыбка— Аквариум! — воскликнул я.
— Золотая рыбка, — сказал приказчик, — рубль двадцать. Три рубля двенадцать копеек.
Анна Ивановна прищелкнула на счетах. Я заплатил.
— А махорка полукрупка есть? — спросил Вася осмелев.
— Махорки, извините, не держим! — ответил приказчик.
— Алексей Максимович свертывает. Ну, купим ему три десятка папирос «Зефир», — сказал Вася. — Еще двадцать одна копейка… До свиданья.
— До свиданья. Поправляйтесь! — напутствовал нас приказчик.
Над входом в булочную Ленца висел большой золотой крендель. Вася Шихобалов не пошел за мной в булочную: он утонул в синем море с золотой рыбкой.
Когда я вышел от Ленца с пакетом булок, Шихобалов, потряхивая банку, смотрел сквозь нее на солнце.
— Поглядите, — предложил он мне, не выпуская банки из рук. Он встряхивал перед моими глазами банку, и я смотрел через стекло. Рыбки переливались всеми цветами радуги.
— Замечательно… Лучше калейдоскопа, — похвалил я покупку.
— То-то и есть. А без меня вы бы и не увидали. А увидали, не подумали бы купить.
— А без меня тебя бы к Егорову и не пустили.
— Меня-то? Шихобалова?.. Сколько булок взяли?
— Всем по одной.
— Пятью девять — сорок пять… Всего три рубля семьдесят восемь. Идемте скорей.
Три тарелочкиНа углу Москательной я завернул в большую «кафедральную» пивную, попросту — «кафедралку». Она получила свое наименование от близости к кафедральному собору — любимому месту самарской публики. Кафедралка прохладна даже в самые знойные часы. Слуга в переднике из зеленого сукна поставил передо мной на серый мрамор столика кружку пенистого янтарно-желтого пива и три крошечные тарелочки: на одной — моченый горох, на второй — кубики круто посоленных сухариков, на третьей — мятные пряники, с гривенник величиной каждый.
