Появились публикации в прессе.
Лоскутова нашлась благодаря заметке, напечатанной в одной из центральных газет.
Тельман Ивтэкович, приглаживая расческой волосы, смотрел на гостью и, пока она раскуривала папиросу (у него в кабинете не курили), быстро восстанавливал в своей памяти все, что узнал за эту зиму о перегоне американской воздушной техники. Это была его обычная профессиональная особенность — собрать воедино все сведения, которые могли бы пригодиться в предполагаемом разговоре.
Лоскутова глубоко затянулась, выдохнула облегченно дым и только тогда в упор посмотрела на председателя:
— Чего же вы не спрашиваете о дороге, погоде и самочувствии? Да, дорога утомительна — две пересадки. Погода отвратительная, самочувствие неважное — давление.
— Мы рады, Варвара Кирилловна, приветствовать вас на нашей земле…
— Оставьте! — она махнула рукой, и пепел упал на зеленое сукно стола. — Чем скорее я отсюда выберусь, тем будет лучше мне и вам.
— Ну зачем же так! Погостите. Ребята вас ждут.
— Да-да, я побываю у них. Спасибо. Но мне, как вы, очевидно, догадываетесь, надо туда.
— Туда? — зачем-то переспросил Тельман Ивтэкович и сразу нахмурился, полез за расческой. Он скользнул по грузной фигуре Лоскутовой, прищурился и отвернулся к окну, где синели сопки и небо.
— Туда сложно. Это далеко. В труднодоступных скалах. А вертолеты сейчас нарасхват — лето.
Гостья в упор немигающе смотрела на председателя, и он вдруг подумал, что эта женщина еще ни разу не улыбнулась. Понял он и другое — так просто ему не отделаться и, пока она будет здесь, не жить ему спокойно.
Варвара Кирилловна закашлялась, лицо ее вмиг сделалось багровым, на шее вздулись вены. «Еще удар хватит», — подумал председатель и налил в стакан воды. Она ее жадно выпила.
— Поймите меня правильно, дорогой коллега…
Тельман Ивтэкович пропустил мимо ушей слово «коллега», его отвлекла странная манера этой женщины — она говорила почти не разжимая зубов. «Характер. Черта с два уговоришь». Он задумчиво повертел ручку. В кабинет то и дело заглядывали люди, но войти не решались. Непрерывно звонил телефон. Гостья неожиданно поднялась, сорвала трубку и рявкнула:
— Занят председатель! Занят! Звоните через пять минут.
Председатель улыбнулся:
— Это не поможет. Вы хоть о себе расскажите.
— Ничего интересного. С месяц как выгнали на пенсию. Скоро вы это удовольствие испытаете.
— А работали, простите, где?
— В горисполкоме, зампред.
— Да что вы! Коллеги, значит.
— Своему-то заму небось тоже немало крови попортили?
— Скорее он мне.
— А я со своим предом последнее время даже не здоровалась.
— Что так?
— А он примерно так же: сложно, подумаем, подождем, не надо горячку пороть, не наломать бы дров…
Тельман Ивтэкович опять улыбнулся.
— Ну, положим, вы меня еще не знаете…
— Буду рада, если ошибусь. Представьте, из-за его этих «ни бэ ни мэ» мы потеряли целый завод. А что такое для нашего бабьего царства механический завод? Это женихи, семьи, следовательно, закрепление основных кадров — ткачих. Говорила, долбила на всех совещаниях… Так нет, пока думал да прикидывал — завод прибрали соседи. А меня… на пенсию — надоела. Я сейчас в Министерстве обороны была, просила танковую дивизию у нас разместить — хоть механики свои будут. Не вышло. Говорю, давай пехоту, мы и пехотинцев в два счета обучим на механиков.
Тельман Ивтэкович откровенно расхохотался. Варвара Кирилловна с сожалением посмотрела на него:
— Вот так все мужики ржут. А дело серьезное. В нашем городе трудно выйти замуж. — Она впервые с интересом оглядела кабинет, решив, что бесполезно говорить на эту тему. — Кстати, что у вас творится в аэропорту? Автобус черт-те когда ходит, а водители грузовых машин не хотят брать пассажиров, говорят, запрет. Какой еще запрет, если людям надо быстрее домой добраться? Признаться, не думала такое на Севере встретить, пишут-то другое… Да и в гостинице грязновато.
— Позвонили бы, машина есть.
— Сказки. Машины в такие минуты никогда не бывает. Однако… — она глянула на часы, — вам негоже столько времени тратить на меня. До свидания. — Гостья встала и тяжело двинулась к выходу.
Тельман Ивтэкович машинально привстал:
— Куда же вы? А как же с… этим делом?
— Думайте, вы хозяин района. С утра жду звонка.
На следующий день Варвара Кирилловна стала свидетельницей странной сцены, разыгравшейся напротив гостиницы. Переходя улицу, она приостановилась, чтобы дать дорогу телеге с лошадью. Поравнявшись с ней, возница-женщина привстала и вдруг начала отчаянно хлестать кобылу:
— Лево сворачивай! Лево, говорю!
Варвара Кирилловна приняла эти слова на свой счет. Она даже оглянулась и отступила на тротуар.
Женщина изо всех сил тянула вожжи на себя, пытаясь повернуть лошадь в левый проулок. А навстречу ей, улыбаясь, спешил неверной походкой бородатый старик в ватнике и кирзовых сапогах. В руках он держал большой кулек.
— Так она тебя и послушалась. Лево, лево, — передразнил он. — Дура! Коню душевность перво-наперво дай, уважение, а ты с ним как со своим мужиком. Вот и бегит он от тебя лево.
Женщина покорно опустила вожжи:
— Ладно, не успели свернуть. Опять с повидлом?
— С таком. — Старик похлопал лошадь по морде, качнул деловито хомут, потянул ремень чересседельника. — По рукам — бить надо за такое обхождение с животным. Ишь, натер каку мозоляку.
Он развернул кулек, протянул лошади пирожок:
— Давай, парень, рубан.
Лошадь аккуратно взяла фиолетовыми губами пирожок, переступила с ноги на ногу и принялась жевать.
Прохожие останавливались с улыбкой. К решетке соседнего дворика прилепилась ребятня из детсада. Воспитательница громко пояснила:
— Дети, это лошадь. Ее привезли к нам — с материка. Кто еще не видел живой лошади? Сегодня будем ее рисовать… Лошадь, как видите, помощник человека.
Старик, достав очередной пирожок с повидлом, качнулся и выразительно поднял палец:
— Не то, дочка, ты им говоришь. Это не лошадь, а конь — вот! В войну он боевой единицей значился. Как солдат. А ты — помощник! Первейший, можно сказать, друг человеческий. Правда, парень? — Он — прижал теплую лошадиную морду к себе и вдруг, поцеловав ее в ноздри, всхлипнул.
Воспитательница собрала детвору, увела от решетки. Возница-женщина пошевелила кнутом и неожиданно мужским басом проворчала:
— Максимыч, черт бы тебя побрал, опять, смотри, в милицию угодишь. Нельзя целоваться с лошадью при людях — иди проспись!
— А-а, — замотал головой Максимыч, — ты дура, баба, дура. Я кавалерист: шашки — наголо-о-о-о! — По его грязным щекам текли пьяные слезы.
Варвара Кирилловна подошла к вознице:
— Чья лошадь?
— Торговская.
— А он?
— Максимыч? На пенсии.
— А что, лошадь единственная в поселке?
— Какой — в поселке! На весь район, считай. Чукчи из тундры специально везут детей, чтобы посмотреть на нее. Вроде как музейный экспонат.
Варвара Кирилловна вернулась, узнала номер директора торга. Между ними состоялся такой разговор:
— А что нам делать, Людмила Ивановна, с лошадью вашей?
— Вы из милиции? Опять скандал?
— Я Лоскутова. Из райисполкома, — чуть помедлив, добавила Варвара Кирилловна. — Нельзя ли старика взять кучером?
— Ни в коем случае, любителей выпить у нас своих хватает. К тому же лошадь нам держать нерентабельно. Все собираемся списать, да руки не доходят. Теперь, очевидно, придется, если уж нашей лошадью заинтересовался райисполком.
— Ну так есть выход — спишите и продайте ее старику, скажем, в кредит.
Директор торга рассмеялась:
— Мы подумаем, конечно. На балансе она у нас. Если только по болезни, по старости лет… А впрочем, дайте нам официальное указание — и дело с концом.
— Дадим. Договорились. Все.
— Вы, видимо, новый человек в исполкоме…
— Да, я только вчера прибыла. Точнее сказать, я депутат областного Совета. Еще депутат…
Во второй половине дня Варвара Кирилловна позвонила Тельману Ивтэковичу. Как и прежде, она быстро справилась с подступающей к горлу болью, поспешно погасила те далекие воспоминания, которые всплывали в ней, словно отблески молнии, высвечивая подробности уже полузабытых встреч. Он ей часто говорил: «Ты, Варька, мне от бога, с неба свалилась на мою голову».
Горькая улыбка тронула губы Лоскутовой. Да, так и было. Прямо с неба. Она тогда занималась в школе планеристов, и первый ее полет завершился в огороде дома на окраине, где жил Гаранин. Как он испугался, увидев сломанный планер и плачущую девчонку в нем. Он тогда был уже курсантом авиационного училища.
