Чтобы исправить эти недочеты, восполнить эти неприятные, досадные пробелы в своем образовании, он и приехал в Ригу. Работать и учиться! Но прошло уже больше трех месяцев, а ничего еще не было сделано.
Волдис задумался. Работу он нашел. Правда, самую тяжелую, самую грубую, но довольно выгодную. Тяжелая работа убила в нем всякое желание учиться, пополнять знания. По вечерам, уставши до полусмерти, он валился на кровать. Даже газеты перестали его интересовать. В дни, когда не было работы, приходилось искать ее: гоняться по всему порту и кабакам за форманами, искать возможность подойти к ним, томиться часами у дверей конторы, напиваться по необходимости. Да, много «веселого» дали эти три месяца. А что сулил завтрашний день?
Что же удивительного, если притуплены все его духовные интересы? Читая в тот вечер свои записки, Волдис как бы проломил ту стену, которую условия жизни начали воздвигать вокруг него.
«Так бессовестно пасть! Так непозволительно бездельничать!» — злился он, расхаживая по комнате из угла в угол, упрекая себя и не зная, что же предпринять.
Учиться? Но чему? Посещать регулярно вечернюю школу, курсы — невозможно. Придется работать сверхурочно, торчать в кабачках в ожидании получки… Нет, из ученья ничего не получится! Курсы? Бухгалтерия? Рига полна безработных интеллигентов, окончивших средние и коммерческие школы. Они все знакомы с бухгалтерией. Народный университет? Когда же искать работу? Нет, ничего у него не выйдет. Единственный путь — самообразование. Надо записаться в какую-нибудь большую библиотеку и читать книги, надо что-то предпринять, чтобы наверстать упущенное.
Волдис стал брать книги из библиотеки. У него больше не оставалось свободного времени. Читал, думал, пытался вспомнить забытое. Но темпы самообразования, взятые Волдисом, были слишком стремительны. Вечерами он читал до тех пор, пока мозг не переставал воспринимать прочитанное. Через несколько недель Волдису пришлось сдаться. Наперекор себе, он иной вечер не раскрывал книги.
Однако проснувшаяся энергия не заглохла. Каждую неделю Волдис посещал какую-нибудь лекцию. Медленно, неровными скачками двигался он вперед. Кое-что закрепилось в памяти, белые пятна в его образовании хоть и медленно, но верно исчезали.
Однажды вечером Волдис надел новый костюм и поехал в город; он хотел послушать популярную лекцию одного профессора.
У Пороховой башни[25] Волдис сошел с трамвая. Вечер был пасмурный и теплый. Все напоминало весну, хотя уже наступил сентябрь.
Кто-то легко тронул его за плечо. Он обернулся. Ему улыбалась молодая женщина в темном пальто. Широкополая шляпа скрывала ее лицо. Женщина засмеялась.
— Что вы так заважничали, господин Витол? Ах, простите, мы же выпили на «ты». Не узнаешь старых знакомых?
— Вы?.. Ты, Милия? Какая неожиданная встреча!
— Почему ты не говоришь — приятная?
— Прости, разумеется, приятная.
Волдис пожал ее руку в перчатке.
— В какую сторону ты идешь? Может быть, нам по пути?
Милия опять засмеялась. У нее были красивые зубы, и она очень часто смеялась, как будто все говорили только смешное и остроумное.
— Я иду на концерт. Знаешь, в Риге гостит знаменитый скрипач Губерман[26].
— Карл не пошел?
— Карл… — Она замялась. — Карл не интересуется музыкой. Да я и не сказала ему, куда иду. Какое ему дело?
Они перешли на другую сторону улицы и медленно направились к мосту через канал.
«Какая она красивая… — думал Волдис. — С каким вкусом одевается, точно важная дама. Новые туфли с новомодными пряжками, гладкие, блестящие шелковые чулки, модная шляпа — все новое и добротное. Как мода сглаживает все… Кто бы сказал, что эта молодая красивая дама не жена депутата, не известная художница пли любовница богатого фабриканта, а всего лишь дочь фабричного мастера?»
— Почему ты нигде не показываешься? — спросила Милия. — Скоро же ты забываешь своих друзей. Наверное, занят сердечными делами? У тебя, может быть, роман? — смеялась она, глядя в глаза Волдису.
— Куда мне ходить? Меня нигде не ждут…
— Ты когда-нибудь бывал в Большой Гильдии[27], в «Улье»[28], в Ремесленном обществе[29]?
— Я не знаю, где это.
— Вся Рига знает, а ты не знаешь! В прошлое воскресенье мы с Карлом были в Гильдии.
— Карл мне говорил.
— Правда? Прекрасный был вечер. Сколько молодых людей, все такие красивые, представительные, интересные. Всю ночь я протанцевала со старшим сержантом военного училища, пока Карл не начал нервничать.
— Там тоже дерутся?
— Когда как. Иногда и дерутся. В тот вечер была только небольшая потасовка. Почему же не подраться?
— Это верно: поколотить другого, кто слабее тебя, заманчиво, но совсем неинтересно быть побитым.
«Странная женщина, — думал про себя Волдис. — Ей приятно, когда люди дерутся, а потом она идет на концерт слушать Губермана. Что же все-таки ей приятнее?»
— Можно поинтересоваться, Волдис, куда ты идешь?
— На лекцию об искусстве.
— Странно, что тебе могут нравиться эти вещи. Отложи на сегодня всякие умные занятия. Почему ты не можешь пойти на концерт?
— Я вовсе не говорил, что не могу, но…
— Пожалуйста, без всяких «но». Губерман не каждый день приезжает в Ригу, а твое искусство никуда не денется. Пойдешь?
— Трудно решить.
— Будь спокоен, билет я себе куплю. Я никогда не позволю платить за меня.
Она уже забыла о гулянье в парке.
— Дело не в билете. Насколько я знаю, на такие концерты публика ходит нарядно одетая, в вечерних туалетах. У меня их нет.
— Глупости. Нам совсем не обязательно сидеть в партере. Возьмем билеты на балкон. Зачем ты думаешь о таких пустяках? Карл говорил, что ты не считаешься с предрассудками.
— Конечно, не считаюсь, но мне не хочется смешить своим видом публику.
— Ты просто ломаешься. Ну, так как же — идешь?
— Если ты настаиваешь… У нас еще много времени?
— Целых полчаса.
— Тогда надо идти.
Они медленно, прогуливаясь, направились к Оперному театру.
— Что ты делал все это время? — интересовалась Милия.
— Ничего особенного. Работал, ел, спал. А ты?
— О, у меня было много работы. Но это ведь мужчинам неинтересно.
— А все-таки?
— Сидела дома, занималась хозяйством. Иногда я кухарка, иногда — горничная. Только что кончила вышивать папку для писем. Собираюсь вышивать ковер на стену. Такие мелочи требуют пропасть труда и терпения. На чтение совсем не остается времени. У меня дома две недели лежит «Дама с камелиями», и нет времени ее прочесть. Почему ты никогда не зайдешь? Может быть, как-нибудь вечерком заглянешь?
— Неудобно как-то вламываться к малознакомым людям. Тебя я знаю, ты меня тоже, но ведь для твоих родных я совершенно чужой человек.
— Какие глупости ты говоришь! Как же можно познакомиться, если ты этого избегаешь? Гораздо неудобнее даме идти к мужчине. Что, например, скажут твои соседи, если я как-нибудь приду к тебе?
— Мало ли что могут говорить соседи! — пожал плечами Волдис.
— Где ты живешь?
Волдис сказал адрес. Милия вынула из сумки маленькую записную книжку и записала.
— Так, теперь ты от меня не сбежишь. В будущую субботу в «Улье» вечер. Хочу посмотреть, как ты себя будешь держать на этом вечере. Не смейся, мы с Карлом зайдем за тобой.
Они уже дошли до Оперного театра, где толпился народ. В собственных лимузинах подъезжали представители «высшего» света. Господа в вечерних костюмах высаживали из машин своих блистающих нарядами дам. Дипломаты, здороваясь, приподнимали свои цилиндры. Празднично обнажались лысины министров, их безволосые мудрые черепа блестели, как намасленные. По крайней мере половина из них страдала предательской болезнью всех благополучных людей — тучностью. Каждый третий из них не мог подобрать себе в магазине готового воротничка.
Сняв пальто, Волдис и Милия прошли на балкон. Милия была в тот вечер очень хороша. Так хороша, что сидевшие в отдалении господа вытягивали в ее сторону шеи, на нее направляли лорнеты.
И Милия знала себе цену. Чувствуя обращенные на себя взгляды, она слегка рисовалась. Ее движения стали медлительными, томными. Разговаривая, она следила за выражением своего лица. Смеялась сдержанно, показывая все время ослепительно белые зубы. Вряд ли великосветские дамы, сидевшие внизу, в ложах партера, держались с большим достоинством. Она училась несколько лет в средней школе — вернее, в средних школах, — каждый год в новой. Она была «почти интеллигентной», и в этот вечер ей хотелось жить среди «настоящих» людей — людей, которые задают тон обществу. Карл был бы здесь лишним — он бы весь вечер издевался над этой публикой.
