мире — разве я и есть тот главный герой степных сражений с «врагами» и налетов на чужие огороды? Разве это я спасал разных там королев и… девчушку Ленку из пятого класса?.. Разве это я самый смелый, самый красивый, самый гордый человек на земле?..
Нет! Нет и нет…
Я вижу себя обыкновенным и средним, со множеством недостатков и слабостей… А тот, из детства? Его теперь нет. Он остался там, пусть в трудном, но… бесконечно теплом мальчишеском детстве, которое больше никогда не вернется. Но как названия: Провоторов лес, речка Блестянка, Белошвейка-улица — так и я до конца дней своих буду носить имя того мальчишки, которого в восьмом классе сверстники признали наконец своим вожаком и которому Аленка Лаврова (та самая девчушка из пятого класса) на уроке географии написала идиотскую записку: «Скажи, кто ты, таинственный, незнакомый?..»
«Это я-то незнакомый?!»
«В моих жилах течет кровь древних витязей Кавказа. Суди по моему тонкому профилю. В случае чего, я могу любому из твоих «лыцарей» запросто дать по шее, чтобы дых прихватило надолго».
Я видел, как прочла Аленка мою записку и как на глазах ее обозначились слезы. На другой же день она соорудила умопомрачительную прическу, но здороваться со мной перестала. Ладно, не велика беда! Я-то не стану вянуть по тебе, как Витька Малев, и но стану нарочито задираться с тобой, как Сережка Малышев…
До самой весны Аленка старалась глядеть поверх моей головы, а Витька с Сережкой таскали ее портфель по дороге к дому.
Однажды в майский полдень я сидел в горнице и мучился над учебниками. Хотелось выскочить из хаты, пробежать через огород на луг, потом в поле, влипнуть спиной в прохладу густых зеленей и глядеть в небо, не думая ни о ком и ни о чем. Но подходившие экзамены не пускали: я должен выдержать «марку отличника» до конца!
И не заметил, как звякнула щеколда, и в горницу вошла Аленка. Еще вчера самолюбивая и высокомерная, она вошла робкой и покорной, в донельзя застиранном коротеньком платьице, из которого давно выросла. Поздоровалась и, помявшись, сообщила:
— Нам в девятый переходить надо… Я на экзаменах завалюсь… Ей-боженьки! Я… Евгения Онегина в одном месте не пойму, а ты отличник! Отличник же…
Что в девятый — это правда. А насчет литературы — вранье!
Я кивнул ей на стул и на всякий случай поинтересовался:
— В каком месте не поймешь-то?
— В этом… Ну там она… Он ей… А Гремин… — Аленка оттянула бровки на лоб, пошевелила губами, в которых затаилась то ли виноватая, то ли хитрая усмешечка.
— Ладно! Разберемся!
Мне хотелось узнать, чем кончится этот «спектакль» с декорациями: платьице-то, видно, с чердака стащила. Я-то знал, что Лавровы живут крепко и для своей единственной дочери ничего не жалеют.
Она взяла стул, поставила его рядом с моим и села так близко, что было слышно ее нервное дыхание; я уловил сладковатый запах рассыпающихся по плечам волос. Было в ней что-то неосознанно-зовущее. Я невольно косанул на ее губы, чуть приоткрытые и влажные. Подол коротенького платьица задрался кверху, и я увидел непривычно белую упругость смугловатых до коленок ног. Что-то неосознанно-смутное и стыдливое заполонило душу, — испугавшись этого нового чувства, я воровато отвел глаза. Она, точно уловив мой испуг, быстро наклонилась и поцеловала меня в глаз, потому что я машинально крутнул головой…
И когда я очухался, когда пришел в себя, — Аленки уже не было. Услышал за окном торопливый топот босых ног.
А между тем время шло…
Вопрос о том, идти ли мне после десятилетки в строительный институт (была у меня такая мечта) или не идти, решился как-то сам по себе, без тяжких сомнений «Быть или не быть?», без агитации колхозного председателя Панферова остаться до армии на родительском поле, и без лекций наших школьных педагогов о том, что заочное обучение в вузах — основа райской жизни в колхозе.
А дед, заявившись однажды с заседания правления колхоза поздним вечером, торжественно объявил:
— Я теперь почетный член колхоза и в ревкомиссии самый заглавный! Я на всех собраниях теперича ответственный за президиум, так что до армии, Едуард, не рыпайся, не срами отаровский род, а давай-ка в строительную бригаду!.. Пущай Аленка Лаврова, вертихвостка этакая, да Серега, Малышевых чадушко, по железке прокатятся до энтих ученостей, куды прошлый год кое-кто денюжки прокатал, а нынче на фермах за первый сорт вкалывают!..
…Я уже сказал, что колхоз дюжился и набирал силу. Председатель его, Нефед Панферов, доходил до сути хитрой крестьянской смекалкой, хоть и образование у него шесть классов с седьмым коридором, как говорится… Но дело тут, пожалуй, было не в этом.
Во-первых, было упразднено жесткое, непреложное планирование сверху. Во-вторых, колхозникам была дана самостоятельность решать и варьировать: после выезда председателя в район, где вместе с ним обсуждали, «обкатывали» планы — эти же планы обсуждались теперь и на правлении и на собрании колхоза.
Полученные с колхозной земли продукты раньше сдавались государству практически бесплатно, теперь же — по хорошим ценам. У колхоза появились деньги. Он стал выдавать их колхозникам на трудодни. Словом, если раньше колхозный бригадир Евдокимов упрашивал колхозников на ту или иную работу, умолял, можно сказать, теперь — не штрафовал за невыполнение наряда, а просто-напросто в течение нескольких дней не посылал на работу, проходил мимо избы «виноватого», словно не замечая ее, пока «провинившийся» сам не станет просить бригадира послать его на работу. Что еще? А то, что были отменены все налоги. Раньше из-за этих налогов сады вырубали. Дед, бывало, скажет: «Что значит вырастить яблоньку во дворе? Это значит — вырастить в собственной леваде волка, чтоб он тебя съел!»
Но я отвлекся. Если подвести черту, вернее, определить теперешнюю жизнь, можно привести в пример слова Натальи Платовой, доярки, жившей до сих пор в страшной нужде. Так вот она рассуждала так:
— Вы чо! Разве теперь народ-то плохо живет? Фуюшки! В лавке не придумают, чо и купить, сельпо шифоньеров не напасется. Когда это было-т? Поди-ка, глянь в каждую хату! Диван не в диван, кровати с финтиклюшками, телевизоры за тыщи с приборами! Лампочки чуть ли не в нужнике у каждого!.. А когда это было?
И тем не менее при всем этом колхоз наш никак не мог приловчиться шагать в ногу со временем. Тут уж не помогла ни практика председателя, ни его мужичья смекалка, ни старая «гвардия» бригадиров, которые в послевоенное время помогали колхозу, выполняли и перевыполняли планы, ордена получали и медали… Э, да
