— Ты смотри — вот это номер! — толкнул локтем напарника Сашка Соловьев.
— Видать, когда-то работал трактористом. Силен мужик! Этот устроит экзамен.
— Пусть удостоверится.
Подъехали еще два трактора с сеялками и один с зерном. Логинов выбрался из тесной кабины, спросил:
— Кто дискует?
— Сам Кондратьев упражняется.
— Технику он знает, окончил факультет механизации в Караваеве.
— Мы видим, что не хуже нас управляется.
Между тем трактор со сцепкой дисковых борон развернулся в конце поля и так же уверенно двинулся в обратном направлении. Все наблюдали за ним, точно проводился какой-то эксперимент. Когда Кондратьев остановил трактор и направился к Логинову, тот понял, что секретарь не в духе: его голубовато-серые глаза, обычно приветливые, были сейчас холодны. Сразу же принялся отчитывать:
— Здорово, Алексей Васильевич! Долго ли твои орлы будут прохлаждаться? Чего выжидают? Хорошей погоды? Ее нынче не видать, а сеять надо в любых условиях.
— Владимир Степанович, и так караулим каждый погожий час. Здесь еще посуше, а есть поля, на которые совсем не въедешь. Технику гоняем туда-сюда. Известковать почву по такой погоде тоже трудно: удобрение не рассеивается, слипается в комки.
— Тем не менее сейчас уже одиннадцать, — стукнул по наручным часам Кондратьев. — Дождя нет, надо сеять. Диски забивает — почистить и продолжать работу. Нельзя простаивать, надо действовать. Лучшей погоды дожидаться нечего и некогда.
Опытный Силантьев повел сеялку и забуксовал в лощинке: вытаскивали другим трактором.
— Это по старинке говорили: сей в грязь — будешь князь, а нынче — техника, она вязнет, — высказался Сашка Соловьев.
— Придется отцепить от сеялок комбинированные агрегаты, — предложил Логинов.
— Отцепляйте, — распорядился Кондратьев.
Понаблюдав за работой, он направился к своей машине, но остановился и еще раз сделал внушение Логинову:
— Учти, Алексей Васильевич, ты мне портишь районную сводку. Принимай любые меры, нажимай, чтобы не было никаких простоев. Сроки уходят. Если твои механизаторы не могут работать без присмотра, стой около них и контролируй.
Будто школьника отчитал. Казалось, несправедливо. Разве он, Логинов, и без того не проводит все дни в поле? Разве не старается использовать каждый погожий час для сева? И трактористы буквально ждут наготове, когда проглянет солнце и пообветреет почва.
Неплохо поработали в этот день, а удовлетворения не было. По дороге домой вспоминалось Логинову письмо инвалида войны Зарубина, бывшего белореченского жителя. Оно сохранилось вместе с некоторыми другими бумагами, и сейчас, придя домой, Логинов достал его из папки, стал перечитывать:
«Уважаемый товарищ Логинов! Позвольте поделиться с Вами некоторыми рассуждениями и узнать Ваше мнение по этим вопросам.
Вот слушаешь радио, смотришь телевизор — почти всюду на заводах,, фабриках, других производствах работа идет хорошо. В сельском хозяйстве, особенно в южных районах, тоже дела идут хорошо. Получают высокие устойчивые урожаи до 30—50 центнеров с гектара, и эти люди довольны своей работой.
А как же у нас в районе? Разве наши механизаторы, обрабатывающие тысячи гектаров земли, да и вы, руководящие товарищи, довольны своей работой, если урожай зерновых составил в нынешнем 1984 году около десяти центнеров с гектара, а в некоторых хозяйствах того ниже?
Так стоит ли перепахивать тысячи гектаров истощенной земли и не собирать в некоторых случаях затраченных семян? Почему бы не сократить посевы до такой площади (на несколько лет), которую можно достаточно удобрить, как требует наука? Не засеянную зерновыми площадь временно занять клеверами и восстанавливать ее плодородие постепенно.
Вы скажете, не все зависит от района! Да, конечно, план посева дается свыше, но надо убедить вышестоящих товарищей из области, что лучше пока меньше сеять, а собирать зерна больше и не приносить государству убытков по два миллиона ежегодно.
Тов. Логинов! Вам хорошо знакома эта арифметика сельского хозяйства. Что же, так все время и будет: сеять сеем, а собираем только-только семена? Выходит мартышкин труд. Надо ведь что-то делать, а то весь район ест чужой хлеб.
Я хоть и пенсионер, а душа болит. Наверно, и всем в районе, особенно тем, кто работает в сельском хозяйстве, непосредственно на земле, и стыдно и обидно собирать такой урожай.
А если что случится? Ведь международная обстановка не из легких. Район себя не прокормит, не то что помочь государству. Пока есть возможность, надо решать, как восстановить плодородие почвы в районе и в нашем совхозе «Белореченский». Ведь сколько раньше вывозили навозу с каждого деревенского двора, а где деревни-то?
Хотелось бы лично с Вами поговорить по этим вопросам, но я, как говорят в медицине, нетранспортабельный, короче говоря, инвалид войны, и приехать к Вам не могу. Может, когда будете в Шарновке, заверните ко мне чайку попить. А уж если нет возможности заехать, то прошу написать мне в ответ Ваше мнение по этим вопросам.
С уважением
М. Зарубин, станция Шарновка, ул. Заречная, 3. 10 декабря 1984 года».
Прочитал Логинов и, как тогда, зимой, в принципе согласился с рассуждениями автора письма. Помнится, поехал к Зарубину, побеседовал с ним. Тот обрадовался, принялся горячо доказывать правоту своей мысли, все жестикулировал, то ерзая по лавке и ероша редкие серые волосы, то пританцовывая посреди комнаты на толстой деревянной ходуле. Нечем было обнадежить его, потому что никто не позволил бы сокращать посевные площади. А надо бы, особенно нынешней запоздалой весной, когда сроки полевых работ настолько сдвинулись, что нет никакой уверенности в будущем урожае. Успеют ли вовремя взойти и созреть хлеба? Да и что взойдет, если сеять приходится в спешке, кое-как? Обидно. Сто сорок тонн семенного овса было куплено в других хозяйствах, и, может быть, действительно зря будет брошено в землю это зерно?
По телевизору, как бы подзадоривая, показывали какой-то подмосковный животноводческий комплекс, один из тех, в которых скотоместо стоит дороже квартиры. В просторных помещениях все сияло чистотой, коровы были холеные, важные. Доярки и раздатчицы кормов — в белых халатах, будто медсестры. «А в нашей глубинке что? — удрученно думал Логинов. — Вряд ли когда будет даже подобие такого порядка. Ведь стараемся, не сидим сложа руки, да тут одного старания недостаточно, нужны большие средства, нужны люди, общая культура сельскохозяйственного производства и многое другое. Ничего не поделаешь, по одежке протягивай ножки».
По стеклам вдруг порывисто и крупно ударил дождь. Логинов даже вздрогнул, будто самого его хлестнуло холодным ливнем. От набежавшей тучи за окном потемнело, так что зеленая пойма Сотьмы подернулась сумеречной пеленой. День простоял ветреный, сухой, и — на тебе…
— Опять дождь пошел, — крикнула из кухни жена.
— Прорвало его, черт побери!
Накинув куртку, Алексей шагнул из дома на крылечко, беспокойно позаглядывал на небо: трудно было что-нибудь различить в серой мути. А дождь, словно назло, набирал силу, барабанил по крышам домов, дощатой обшивке стен и окнам, наконец все слилось в сплошной шум, точно какой-то водопад обрушился на Белоречье.
«Да что же это делается? Чистый потоп! Сколько можно лить? Беда, настоящее стихийное бедствие», — сокрушенно думал Логинов.
— Остановись наконец! — выкрикнул он, но за шумом дождя и самому показался слабым собственный голос.
Не привык теряться в трудной обстановке, опускать руки, а сейчас его уверенность в себе поколебалась. Надоело все это: бьешься, бьешься, и результата не видно.
Дождь продолжался, теперь он шел ровно, удручая еще больше своей настойчивостью. О том, чтобы выехать наутро в поле, нечего было и думать.
8
В районе появился новый архитектор Шумахин Вадим Викторович, человек предприимчивый, очень подвижный. Маленький, щуплый, он ходил быстрыми мелкими шажками, все время порывисто жестикулировал, что-то опровергал, доказывал, являя осведомленность в любом вопросе.
Приехав в «Белореченский», Шумахин первым делом раскритиковал наглядную агитацию около конторы.
— Алексей Васильевич, кто изготовил эти стенды? — спросил он Логинова.
— Шабашники.
— Во-во! Сразу видно, что шабашники. Вообще беспорядок: в одном совхозе так, в другом эдак наляпано. Творят, так сказать, доморощенные дарования, а любое дело надо делать профессионально.
— Нам кажется, оформление и здесь и в фойе вполне приличное.
— Вот именно, кажется! А вы поверьте мне, специалисту, — потыкал себя большим пальцем в грудь архитектор. — Кстати, там, на въезде в село, стоит указатель, на котором изображен комбайн, золотые нивы, голубое небо. К чему эти художества?
