было в прошлом. Я вижу: Таня серьезная, добрая. И преданности ее не нужно учить. Она все понимает, во всем разбирается, деликатна. — Он, судорожно вздохнув, жалобно посмотрел на мать.
— Да родственница она нам! — накренилась к сыну Евдокия.
— Десятая вода на киселе.
Евдокия еле сдержалась, чтобы не раскричаться. Ей казалось, что слезы вот-вот брызнут из глаз, но голос становился все тверже:
— Глаза свои протри, затмение на них нашло. Жену берут не только для ласок, о муже она должна заботиться, уют в доме наводить, честь хранить. А эта — неумеха, лентяйка, распутница! И ты позарился на такое! Дрянь она! Мерзавка!
Костя сцепил руки, с силой разорвал их и почти зло, отчужденно посмотрел на Евдокию.
— Мама, я не хотел тебя больно задевать. Но ты сама к тому привела. Все выскажу! — крикнул он. — Я всегда уважал тебя, доброй считал, прислушивался к твоим словам. А из-за Тани увидел тебя будто другими глазами. Когда узнал, что родственнички напридумывали с домом ребенка, был просто ошарашен. Неужели ты не понимаешь, что это преступление? И не только перед ребенком, но и перед Татьяной. Мне стыдно за тебя и жалко Таню, что она попалась в ваши силки.
— Конечно, — ядовито процедила Евдокия, — ее пожалеть резон есть. Ты что, из-за жалости собираешься жениться на ней?
— Нет, с жалости все началось. Я испугался за нее. Мне хотелось ее спасти, — Костя говорил уже почти спокойно. — Вижу — хорошая девчонка, только вся растерялась. Хорошая она, я даже сам не заметил, как влюбился в нее.
— Обманываешься ты!
— Я знаю, что она стала для меня очень дорогим человеком, и хочу заботиться о ней и о ребенке.
— А мать побоку?
Костя сокрушенно качнул головой.
— Зачем ты так говоришь, мама? Ты же знаешь, я тебя никогда не обижу.
— Ишь ты, для всех хочешь хорошим быть, не получится. Или я, или она! — твердо заявила Евдокия.
Сын молча опустил голову.
Евдокия подошла к нему вплотную.
— Ты жизни не раскушал, не пробовал, какая она может быть горькая.
Костя поднял голову.
— Жизнь, мама, я знаю хуже тебя. Но я знаю уже твердо: лучше людям живется, если они между собой как в одной цепи, а не прячутся за спины друг друга. Наш капитан так и говорит…
— На корабле у вас законы морские, а здесь людские, — с еще большим вызовом крикнула Евдокия.
— Те же самые, мама, человеческие.
— Что с тобой говорить, коль ты трезвость потерял… — голос Евдокии дрогнул. Она почувствовала, как горячий комок подступил у нее к горлу, обжег все нутро. Она обхватила ладонями лицо и заплакала. Костя беспомощно, растерянно глядел на нее. Но вдруг всплеснул по-женски руками и громко выдохнул:
— Э-эх, мама!
Повернулся, пошел в прихожую. Резко стукнула входная дверь. Евдокия подняла голову, прислушиваясь к затихающим па лестнице шагам. Ей стало страшно: сын отдалился от нее. А ведь он всегда делился с нею своими заботами, ничего не скрывал, смело просил совета. Верил ей! Каким был всегда внимательным! Никогда грубое слово не сказал, умел заботиться о матери. И вот…
Евдокия подошла к двери, растерянно остановилась около нее. Взглянула на себя в зеркало. Каменное лицо с застывшими в глазах слезами! Жалкая фигура! Снова задрожали губы, всхлипнула:
— Воспитывала сынка, радовалась! В старости утехи ждала…
Слезы опять потоком хлынули у нее из глаз. Ей становилось все обиднее за себя. По чему не возвращается Костя, он бы увидел, как ей горько, тяжело. Попросил бы у матери прощения. И снова стало бы все ладно. Куда же он ушел?..
Устав от рыданий, Евдокия решила прилечь на диване. Долго лежала ома неподвижно и не заметила, как задремала. Когда проснулась, в душе уже так остро не болело, но в груди было как-то тяжело и пусто.
Несколько дней Евдокия ходила совсем разбитая — все не могла успокоиться. А тут началась еще сильная головная боль.
Внешне Евдокия старалась быть прежней. Только к Тане меньше обращалась. А та вроде бы и не замечала этой перемены.
У Евдокии стало покалывать сердце. Она все же пожаловалась молодым.
— Мама, ты лежи больше, мы сами на кухне будем вахту нести, — мягко предложил сын, виновато глядя ей в глаза.
Таня ласково произнесла:
— Сейчас же и ложитесь в постель, а я в аптеку схожу за валерьянкой и настойкой пустырника. Чай с медом вам наведем, он тоже успокаивает.
Евдокия, молча кивнув головой, подавила вздох:
«Голубушка, на все уловки идешь, лишь бы парня охомутать. Заботливой прикидываешься».
Как-то лежа бессонной ночью в кровати, Евдокия стала примеряться к той жизни, которая ее ждет с неожиданной невесткой:
«Костя твердость выказывает. Знай стоит на своем: люблю, мол. Что теперь сделаешь?
Остается к молодым приноравливаться. Видно, придется и с невесткой общий язык находить. Еще неизвестно, чем другая лучше будет. К ним, нынешним, спроста не подступишься, все с фокусами, капризами. Сколько мне маяться душой, здоровье терять? Пусть путаются, как знают…»
Буря в душе Евдокии затихла.
На другой день пораньше встала, к завтраку принялась ватрушки готовить. Когда на кухне появилась Татьяна, ласково сказала ей:
— Мое дело старческое, а ты-то что рано проснулась? Понежилась бы.
Татьяна посмотрела с удивлением, видно, чтобы скрыть растерянность, начала волосы в косу заплетать, вдруг улыбнулась лучисто, довольно:
— Денек какой сегодня светлый.
— На весну тянет, — беззаботно рассмеялась Евдокия.
Снова в доме стало спокойно, весело. Костя так радовался этому. К матери стал относиться особенно внимательно. То обнимет се будто ненароком, то в газете статью интересную предложит почитать, то пластинку ее любимую заведет.
«Меня обхаживает, а сам вокруг этой танцует, — с раздражением замечала мать. — Чай без конца ей заваривает, книги вслух читает, к фабрике по вечерам бегает встречать. А какими взглядами ласкает! Мать не пожалел из-за своей кралечки. Нет, не понимает ничего в жизни! В подкаблучники метит! Такими жены всю жизнь помыкают. А эта рада, что поймала на свой крючок. Ишь, на прогулки с ним ходит. Я в ее положении на люди стеснялась по казаться. А она как королева вышагивает. Смотрите, люди добрые: осчастливила кавалера!»
Евдокия не выдержала, сказала сыну:
— Ты не очень бы крутился вокруг своей ненаглядной. Знай и себе цену. Ты — парень видный. Гонор тоже свой имей.
Сын вспыхнул:
— Что ты, мама, все выдумываешь? Уши вянут такое слушать!
— А ты не слушай мать, она дельному не научит! Вы ведь теперь умнее матерей стали. — Замолчала, увидев, как сморщился сын.
Хотела Евдокия и Татьяне подсказать, мол, не очень забывайся.
