Но сдержала себя. Еще выдастся момент, чтобы слово вставить.
В общем, за этот отпуск сына Евдокия так измучилась, что даже обрадовалась, когда подошло время его отъезда.
В дорогу Косте мать собрала много припасов, наказала:
— Все сразу не раздавай. Тушенку, компоты оставь про запас. Потом съешь.
— Ну, мама, у нас по тумбочкам ничего не прячут, — скороговоркой бросил сын и повернулся к Татьяне. — Помнишь, ты мне обещала стихи списать?
— Конечно, не забыла.
— Скоро опять море. Все просто, ясно.
— В ясную погоду, — с неопределенной усмешкой ответила Татьяна.
— И ясная погода надоедает.
— А он, мятежный, ищет бури.
— Покой — состояние относительное.
Евдокия с любопытством поглядывала на молодых, упаковывая чемодан.
«У этой стрекозы не поймешь, печалится ли, расставаясь. Улыбается, шутит, вздыхает— притворство. Сынок-то, видно, понурый. Горе тяжкое — расстается с зазнобой. Эх, ты, теленочек! Хоть бы гордость показал, чего льнуть к ней, куда денется? Ишь, то по голове погладит, то руку к груди прижмет. Эх, дети — отданный хлеб…»
Когда нужно было уходить на вокзал, сын робко попросил Евдокию:
— Не ходи ты, мама, к поезду, устала ведь с этими сборами. Попрощаемся дома, а меня Танюша проводит.
Евдокия горько усмехнулась:
— Как велишь, так и сделаю.
Расставаясь, она не проронила ни одной слезы. Крепко обняла сына, поцеловала, перекрестила:
— Возвращайся поскорее. Обиды на мать ни в чем не держи. Для тебя живу.
— Пиши мне, мамуля, почаще. Скучаю без тебя. — Костя прильнул к ее щеке.
Евдокия даже за порог не вышла. Смотрела на сына из окна. Он в одной руке держал тяжелый чемодан. Другой обнимал Татьяну, прижавшуюся к нему. Так и скрылись за углом.
После отъезда Кости Татьяна замкнулась в себе. Разговаривала очень мало, гулять почти не выходила. Читала, смотрела телевизор, вязать пристрастилась. Очень быстро стала полнеть. А во взгляде у нее была то ли пустота, то ли усталость. И за какое бы дело ни взялась, двигалась неспешно, будто заторможенно. Евдокия однажды не выдержала:
— Что ты на ходу засыпаешь? Тебе двигаться побольше нужно, а то не разродишься.
Татьяна только плечами пожала.
Раздражение к ней потихоньку затихло.
«Эх, надоело с утра переживаниями умываться, днем ими закрываться, а ночью в них задыхаться. Что будет, то и будет. За полгода воды много может уйти. Неужто там, вдалеке, Костя за ум не возьмется? Авось с глаз долой — из сердца вон. Должен сам понять — не пара ему Татьяна».
И Евдокия отмалчивалась. Не хотелось теперь и ей вступать в разговоры. Подсядет на весь вечер к телевизору — и все развлечения…
Но почему-то дни бежали очень быстро. Может, оттого, что Евдокия боялась скорого приближения лета, когда Костя совсем должен вернуться.
…А лето подступало властно. Особенно это чувствовалось по утрам, когда Евдокия только просыпалась. В открытую форточку тянуло таким ароматом, свежестью, что казалось, пей — не напьешься этим нектаром.
«Ах, как душа всему радуется! — думала Евдокия, глядя в окно. — Даже на то высокое облачко завидно смотреть. Присмирело, застыло. А эта птаха, что на ветке сидит, тоже свободой, красотой наслаждается. Щебечет, летает, червячка схватит — довольна. Неразумная, а у нее можно поучиться, как нужно просто и легко жить. Радоваться тому, что получаешь. А заботы… были и прошли. Зима холодная, зато весна теплая, голодно было, зато теперь всего вдоволь. Знай радуйся жизни!»
Евдокия улыбнулась своим мыслям: эк хватила, птахе позавидовала!
Никуда не уйдешь от своих забот…
За неделю до декретного отпуска отправила тетя племянницу в роддом.
Занемогла Таня еще с утра. С постели встала с сильными отеками под глазами. Держась за живот, согнувшись, медленно походила по комнате. Снова легла, через час встала, постанывать начала.
— Давай-ка вызову «скорую помощь»! — обеспокоенно предложила Евдокия.
Татьяна только рукой махнула:
— Может, пройдет все.
После обеда сама попросила Евдокию:
— Проводите меня в роддом, он недалеко.
— Может, все же машину вызвать?
— Еще пока терпимо.
— Рано ты надумала. Сроки-то дальние.
В автобусе Татьяну тошнило. Несколько раз она капризно пожаловалась на тряску.
Евдокия глядела на ее бескровно кривящиеся губы, испуганные глаза, чувствовала жалость к Татьяне. Поглаживая ее руку, успокаивала, как могла.
В больнице Татьяну увела с собой полная, розовощекая медсестра. А Евдокия осталась сидеть в коридоре приемного покоя. Медсестра несколько раз выходила и предлагала ей уйти домой.
— Нет, я не могу, дома истомлюсь. Роженица у нас совсем молодая… И телефона дома нет.
— Но здесь вы ей ничем не поможете.
— Да как-никак человек родной рядом.
Когда медсестра вышла без халата, видимо, домой направлялась после дежурства, Евдокия подошла к ней. Сложив руки на груди, умоляюще спросила:
— Как там Нефедова? Сильно мучается? Скажите мне, пожалуйста, правду.
— У вашей дочки высокое давление, сбить не удается никак.
— А врачи там на что? Куда они смотрят? — не сдержала раздражение Евдокия.
— А вы куда смотрели? — сердито спросила женщина. — У вашей дочки еще две недели назад поднялось давление, а она категорически отказалась лечь в больницу. Даже расписку написала. Вы что, об этом не знали?
— Нет, — растерянно ответила Евдокия, сразу сникнув. — Но что же теперь будет? Вот напасть! Кто ж этого ожидал? Она — дивчина деревенская, должна быть здоровая, откуда у нее давление?
— В деревне ее холили, а здесь, вероятно, какие-то сильные переживания у нее были в последнее время. Да не расстраивайтесь вы, у нас хорошие врачи, помогут.
Евдокия, кивнув, снова села на топчан. Две женщины, сидевшие рядышком, сочувственно заговорили с нею, стали успокаивать.
— Да, конечно, теперь медицина развитая, — вздыхала Евдокия. — Всякими способами роженице помогают. Мне рассказывали, что и кровь любую вливают, и наркоз делают, и массажи разные. А сердце все одно волнуется. Не чужая ведь мне, а родители ее далеко.
— Рожать она долго будет. Затомитесь.
— Аль и правда пойти домой? — задумчиво произнесла Евдокия. — Там, может, сном забудусь. А, пойду! Все одно ничем не помогу. Не ночевать же мне здесь.
С утра, даже не завтракая, поехала в больницу.
В приемном покое сразу направилась к доске, где вывешивали объявления: когда, кто, кого родил и какого веса. Вчера еще Евдокия приметила эту доску. А сегодня хорошо, что очки захватила.
Несколько раз она прочла списки. Нефедову не нашла.
«Может, одумался малыш, что не пришел его срок?»
Евдокия подошла к окошечку справочной, попросила полную медсестру:
— Дорогая, узнайте, что там с Нефедовой? Еще вчера она так мучилась!
— Нефедова вчера родила мальчика, — взглянув в тетрадь, поспешной скороговоркой сказала медсестра.
— Слава богу, отмучилась!
— Мальчик умер от асфиксии, — сочувственно вздохнула
