— Почему это мы не видим? — встопорщился Валерий. — Я уже имел честь изложить…
— Имел честь, имел честь!.. — перебил его Эль-К. — Я тоже уже имел честь… сказать вам, что ваше концепция гроша ломаного не стоит! Гнет машинной цивилизации, урбанизм, разрыв с природой, атомизация индивида, отчуждение работника от продукта своего труда, внеличностный бюрократический механизм — все это общие места из книжек, дорогой мой, из книжек! Эти рассуждения набили оскомину!.. И, извините меня, для анализа нашей действительности они совершенно не годятся!.. Да вы посмотрите на реальное положение вещей, на то, что вокруг нас… вот здесь, конкретно, у нас в городке! Что останется от вашей концепции?! Нет-нет, в самом деле! Я не собираюсь заниматься демагогией!.. Давайте посмотрим, это важно для дальнейшего! Будем действовать методом «от противного», так вы лучше поймете то, что я хочу сказать. Давайте окинем трезвым взглядом непосредственно окружающее нас. — (Я при этом машинально отметил про себя, что его собственный взгляд — взгляд в прямом смысле — уже не был вполне трезвым.) — Что мы здесь находим? — продолжал он. — Отчуждение индивида от своего труда, где оно здесь? Его нет, потому что подавляющее большинство у нас — научные работники, занятые своей кровной темой, выполнение которой, кстати, не только приносит им моральное удовлетворение, но и весьма эффективно улучшает их социальный и экономический статус, повышает престиж и прочая и прочая!!! Издержки урбанизма, железобетонный лабиринт, каменные джунгли, где люди чахнут и гибнут от удушья, в тесноте и грязи, лишенные прелести живой природы, солнца, травки, чистой ключевой воды? Всего этого тоже нет, нет ничего похожего! Природа рядом, в двух шагах, перейди шоссе, и вот, — он показал рукой за окно, где до самого горизонта серела тайга, — и вот тебе и лес, и поле, и ручейки, любуйся, иди хоть две тысячи километров, пока тебя с вертолетов не разыщут, а то и сдохнешь от голода среди своей любимой природы девственной!.. Что там у вас дальше? Атомизация индивида, бездушная формализованная и рациональная бюрократическая организация, перед которой индивид чувствует себя обезличенным, и тому подобное? Нет, этого тоже нет. Отношения у нас за редким исключением домашние, семейные, соседские, так сказать, общинно-родовые. На вашем социологическом жаргоне у нас процветает патернализм, у нас — опять-таки на вашем языке — скорее органическая солидарность, хьюмен релей-шенс в лучшем виде! Некоторая стратифицированность присутствует, правда, но она обусловлена, главным образом, процессами современного разделения труда — физики больше общаются с физиками, химики — с химиками, — (я узнал теперь, откуда взялось все это в речах Марьи Григорьевны тогда, на банкете), — а также естественной разницей возрастов, если хотите — поколений… А в остальном… вертикальная мобильность у нас высокая, уровни жизни — выше среднего, проблемы досуга практически нет: надоело тебе здесь, езжай куда хочешь в командировку, так даже интереснее… Итак, где же ваша знаменитая фрустрация, деградация личности, эскапизм, аномия, возникающие как якобы неизбежные последствия… и так далее и тому подобное?! Как говорится, «всех этих слов на русском нет». Их нет, им неоткуда взяться, для них нет ни экономических, ни экологических, ни социальных условий!.. Нет, я не спорю…
и у нас кое-где порою наблюдаются отдельные негативные тенденции, порожденные во многом стихийным еще, не полностью управляемым развитием научно-технического прогресса. Но, во-первых, как вам известно, социальный контекст, в котором эти тенденции обнаруживают себя, принципиально иной… А во-вторых… мы с вами только что видели, условия вообще необычайно благоприятные, эти условия позволяют блокировать или вовсе элиминировать воздействия любого нежелательного для нас фактора. Мы в этом смысле являемся прообразом города будущего!.. И… одновременно… идеальная модель для футурологического эксперимента, для «идеального эксперимента»! И вот, когда я понял это…
От волнения у него внезапно случился, наверное, какой-то небольшой головной спазм — Эль-К скривился, сжал лоб рукой, поспешно налил себе еще и выпил; боль отпустила, и он продолжал.
— …И вот, когда я это понял, я по-иному взглянул и на все происходящее… Вернемся года на три назад… Что мы видели?! Мы видели, что в том совершенном пространстве, которое задано выше обрисованными идеальными… ну ладно, сделаю вам уступку — близкими к идеальным условиям… намечается некая анизотропия, образуется источник возмущений, возникают напряжения… И виной тому все-таки машина… Погодите, погодите, не радуйтесь! Вы убедитесь скоро, что я говорю в конечном же счете о другом совершенно! Ваша, с позволения сказать, концепция была для меня лишь отправной точкой!.. Итак… машина. Да, все-таки машина, — сказал он в глубоком раздумье, словно заново проверял на слух, так ли это… — Нет-нет, воздержимся от оценок. Ваш минус в том, что вы тут же даете оценочные характеристики, да к тому же они у вас штампованные, их на заводе в Волобуевске делает кривой забулдыга — нажмет на педальку, р-р-раз… и готова характеристика!.. А вы посмотрите непредвзято, в этом вся суть! — (Нет, положительно он хотел еще раз убедить сам себя.) —…Итак, возьмем сначала чисто феноменологический аспект… Мы замечаем тогда перво-наперво, что машина вообще… ну, как бы это выразить попроще… ага, вот… вообще заняла непропорционально много места в нашей жизни! Вот-вот, непропорционально много… Ведь года три подряд мы спрашивали друг друга: «Какие новости?» — и прежде всего начинали говорить о машине! Как она там, что с нею, кто приехал (ради машины), кто что сказал, какие приняты решения… И так без конца! Толки, слухи, один говорит одно, другой — другое, у всякого свой рецепт, своя доктрина, свой план и своя программа! Дальше — больше! Переживания, нервные срывы, стрессы, болезни! У этого бессонница, у того инфаркт, а еще у кого-то инсульт, еще у кого-то, извините, выкидыш! И все, заметьте, из-за машины!.. Можно, конечно, свести все дело к какой-нибудь банальности: обычные, мол, слу-жебно-бытовые неприятности, от них всегда, мол, стрессы!.. Но давайте постараемся не быть пошляками. История с Копьевым — лучшее опровержение подобным «бытовым» интерпретациям!
— Вы имеете в виду внезапное пробуждение необыкновенных способностей? — спросил я.
— Способностей? — (Мне показалось, что в лице его мелькнуло некоторое неудовольствие.) — Да и это тоже! Меня и самого какое-то время занимало, не наблюдаем ли мы здесь псифеноменов, случаев экстрасенсорного восприятия (ЭСВ), не является ли Иван сенситивом по отношению к процессам, происходящим в машине, или же, допустим, у него своеобразный кинестетический, так сказать, набор ключей, когда он копается в схемах.[10] Но потом я понял, что не это главное. Было или не было здесь экстрасенсорное восприятие — бесспорно, задача любопытная, но, честно говоря, для меня не столь уже важная. Гораздо больше и существеннее, по-моему, увидеть за происходившим у нас рождение нового, я бы сказал даже, проблемного поля, осмыслить, иными словами, не технико-психологический, а философский срез явления!..
— Так я же и говорил о философском, — надулся Валерий. — Порабощенность машиной, машинной техникой… Машина как символ цивили…
— Простите, Порфирий! — замахал на него руками Эль-IC — Ну что вы лезете со своей тривиальщиной! «Порабощенность», «символ», да в том-то и соль, что никакой порабощенное™ нет, и нет принуждения, нет гнета — все наоборот! Да-да, наоборот! Все совершается добровольно и более чем добровольно! Существует влечение, есть, я бы сказал, преданность, есть, наконец, любовь!.. Да, это именно так, но звучит слишком романтически плоско. Тут следует высказаться определенней. Ваша коренная ошибка, Порфи-рий, состоит в том, что вы рассматриваете машину как объект. Для вас это прежде всего орудие труда и, так сказать, продолжение руки. Ваше отношение к ней по старинке сугубо утилитарное, в лучшем случае — эстетическое: хорошо, мол, сработано, красиво, прочно, удачное решение. Между тем сегодня субъект-объектный подход к феномену машины уже не работает, да, строго говоря, он никогда и не работал! Нет, не в том дело, что машина стала «разумной», заимела начатки «искусственного интеллекта», то, что она теперь такова, лишь помогает нам уловить истину, ускользнувшую от нас прежде. А эта истина в том, что влечение человека к машине, точнее, его же стремление к созданию все более совершенной машины есть по существу своему стремление метафизическое, не выводимое из одних только соображений полезности и целесообразности! Секрет в том, что для человека в машине как бы запечатлен образ мироздания! Ибо само мироздание человек представляет себе в конечном счете как гигантскую машину. Возьмите системы великих философов — Декарта, Лейбница, для них, конечно же, мир — это машина. И для любого ученого, в общем-то, тоже. Создание все более совершенных, мощных и сложных машин имеет сверхзадачей как бы повторение мироздания. Вся история человечества может быть рассмотрена как вечное и единое движение к построению все более совершенной машины! Как последовательное приближение к образцу, который мы имеем в мироздании. Машина, таким образом, вы видите, для нас не только детище наших рук, не только продолжение наших рук — она для нас всегда является также и тайной, в ней, именно в ней, а не где-нибудь еще, человек ощущает присутствие запредельного, здесь, а не где-нибудь ищет начала и конца мира! Вот от этого-то и наше влечение к машине, наша постоянная обращенность к ней, которые и глубже, и значительней всех этих ваших экстрасенсорных коммуникаций!.. И здесь — уже в плане психологическом — намечается проблема, которая, я вам это предрекаю, в ближайшие сто лет доставит нам еще немало хлопот… Фантасты любят теперь писать о всяких там восстаниях роботов, выдумывают всякие там «законы робототехники», беспокоятся, не сможет ли мыслящий робот причинить человеку вред, не станет ли он, кстати, умнее человека, и т. д. Все это чушь! Быть может, в отдаленном будущем такие проблемы и возникнут, но разве об этом надо думать сейчас?! Вся эта антропологизация машин, изображение машин в виде металлических человекоподобных — чепуха! Человека влечет к машине вовсе не потому, что он видит в ней свое отражение, а потому, что он видит в ней отражение Космоса! Да, я согласен, тенденция наделять машину чертами антропоморфными, рассматривать ее как личность, вести с ней диалог — эта тенденция важна, но онавтой или иной мере характерна для отношения к любой машине, не обязательно, чтобы машина зрительно напоминала человека или была наделена каким-то интеллектом. Наличие у машины интеллекта, безусловно, усложняет картину, но я хочу, чтобы вы уяснили себе: не в интеллекте дело. Человек уже сегодня стоит лицом к лицу со вполне реальной проблемой: как ему существовать, будучи ведомым страстью к машине, как достичь синтеза человеческого и машинного, как достичь сращения с миром искусственной, машинной «второй природы», с миром, самим же человеком созданным, но оттого не менее загадочным… Ваша реакция на этот мир негативна. Для вас этот мир обязательно противостоит человеку. Для вас «вторая природа» заведомохуже«первой». Для вас в лучшем случае речь может идти об адаптации. А это неверно. Вы не понимаете того факта, что человека властно зовет этот мир. Хуже он или лучше «первого», но зовет! И отнюдь не потому, что человек обязательно надеется в итоге получить от обладания этим миром какую-то выгоду, нет, зачастую он, человек, даже знает, что по крайней мере лично ему ничего, кроме неприятностей, эта страсть не принесет, и тем не менее человек ничего не может с собой поделать! Потому что это действительно страсть, это категорический императив, это инстинкт — называйте как хотите! — и перед ним порою отступает даже инстинкт самосохранения!..
