— Генерал, а сколько вы могли бы пройти по такой дороге за сутки? С полной выкладкой к тому же…
Постовский не ответил: он и сам понимал, что войска измучились предостаточно и подходят к границе Восточной Пруссии далеко не в бравом виде и форме.
— Добавьте в телеграмме: седьмого августа головы всех корпусов переходят границу, — бросил Самсонов и пошел к автомобилю.
Вторая армия продолжала свой тяжкий, безостановочный марш к границе с Восточной Пруссией.
Млаву клястицкие гусары атаковали стремительно, в едином порыве, с лихостью истинно гусарской, без лишнего шума и гама, как то бывает при казацкой лаве, но все равно впечатление производили паническое, ибо скакали во весь лошадиный опор, палаши, высоко поднятые над головой, сверкали в солнечных лучах зловеще-устрашающе, а воинственные, предельно сосредоточенные и готовые на все лица гусар внушали страх неописуемый, и немецкие ландштурмисты не успели опомниться, как оказались за городом, а потом за русской государственной границей, на своей, немецкой, стороне.
Александр Орлов не смог как следует и накрыть отступающих шрапнелью, о чем его попросил генерал Рооп, — поддержать гусаров при атаке, — а сделал несколько артиллерийских залпов по окопавшимся за Млавой ландштурмистам, выкурил их из укрытий, и более стрелять не пришлось, так как гусары пошли в атаку. Однако генерал Унгерн успел отвести за город основные части бригады, предупрежденный лазутчиками, и так поспешно, что специальная команда факельщиков не смогла вовремя поджечь город и была изрублена гусарами и выловлена жителями Млавы, русскими и поляками.
Александр погнал лошадей галопом, выскочил со своей батареей за город, но стрелять уже было не по кому: ландверы укрылись в перелесках и отступили к Нейденбургу.
После этого и расстался Александр Орлов с батарейцами из шестой кавалерийской дивизии генерала Роопа и стал офицером связи второй армии. Не очень-то хотелось ему расставаться с артиллеристами, не думал, не гадал, но служба есть служба, и вот он ехал с личным доверенным Самсонова, фактически его заместителем, полковником Крымовым вновь в Млаву, на этот раз к командиру первого армейского корпуса, генералу Артамонову, тому самому, который приказал наложить на него взыскание за самовольную стрельбу по цеппелину из орудия.
Крымов дремал, отвалясь к спинке открытого автомобиля «бенц». Полковник в чине и с полномочиями генерала, пост, который он занимал и в Ташкенте, бесцеремонный и резкий в обращении со всеми, с кем встречался, курсируя по фронту день и ночь, координируя действия корпусов и дивизий.
Вторая армия уже вступила в Восточную Пруссию, как Самсонов и обещал ставке, и продвигалась в глубь территории противника по всей линии фройта, по широте Сольдау — Нейденбург.
Автомобиль то и дело подбрасывало на ухабах, но Крымов, кажется, и не чувствовал этого, и даже слегка похрапывал, низко надвинув на лоб фуражку и неловко опустив голову на грудь, так что на горле обозначился тугой вал.
Александр по-хорошему позавидовал: не молодой ведь человек, под сорок, видимо, а спит почти всегда вот так, прикорнет немного и — до следующего вечера. И все время на ногах, и все время — говорит, требует, не в пример начальнику штаба Постовскому: тот всех может заговорить до смерти, а дела — ноль круглый.
Крымов неожиданно сказал:
— Штабс-капитан, а вы мне понравились с первого… вашего залпа по цеппелину. Далеко пойдете. Если я получу корпус, можете считать себя начальником корпусной артиллерии.
— Благодарю, полковник…
— Александр Михайлович, — поправил Крымов. — Ваш тезка.
— Слушаюсь. Мы подъезжаем к Млаве, Александр Михайлович.
— Я вижу.
Командир первого армейского корпуса генерал от инфантерии Артамонов был в отличном расположении духа и встретил Крымова с легкой иронией:
— Новости привезли, полковник? На мою голову, надо полагать? Ну, рассказывайте, рассказывайте, рад послушать. Со своей стороны могу порадовать и вас: я бомбардировал Сольдау. Город горит.
— Благодарю, ваше превосходительство, но я приехал сказать вам: Сольдау командующий приказал атаковать, а не только бомбардировать, — ответил Крымов жестко.
Артамонов — тучноватый и розовощекий, с окладистой бородой и нафабренными усами и серым ежиком волос на голове — спросил, будто не понял, о чем идет речь:
— Вы полагаете, что бомбардировка противника, это — военная игра на местности?
Крымов бесцеремонно оборвал его:
— Я полагаю, генерал, что ваша игра словами крайне неуместна. Требую от вас ясного и членораздельного ответа: когда вы начнете атаку Сольдау? Директиву командующего вы получили вчера, стало быть, вчера и должны были бомбардировать город и взять его.
— Полковник, там стоит дивизия противника. Неужели вы полагаете, что она выкинет белый флаг, едва я пошлю первые колонны солдат?
Крымов терял терпение:
— Если вы, ваше превосходительство, сегодня же, сейчас не отдадите приказа начать атаку города, — его возьмет ваш сосед, Мартос. Но в таком случае вам придется писать рапорт командующему. Какой? Вы сами понимаете, рапорт о том, чтобы командующий прислал к вам еще одного командира корпуса.
Это было сказано грубо и не по субординации, и Артамонов разъярился:
— Полковник, вы позволяете себе несоответственное по чину. Я веду подготовительную деятельность перед атакой противника. Когда наступит время, я прикажу атаковать город. Что вам еще потребно от меня?
— Сольдау, Сольдау и еще раз Сольдау, — не меняя тона и манеры обращения, ответил Крымов, — сообщаю вам вполне достоверно: там находятся всего два полка ландвера, кои для корпуса ничего не значат. К тому же город поджигают немцы же, что может означать, что они намерены оставить его. Итак, когда начинаете, ваше превосходительство? Через сколько часов? И что я могу доложить командующему? — допрашивал он, нетерпеливо расхаживая по кабинету Артамонова.
И тогда Артамонов выдвинул последний аргумент:
— Вам сие долженствует быть ведомым, милостивый государь, что У меня все еще недостает Двух полков, оставленных для прикрытия Варшавы, а именно: девяносто шестого Омского и восемьдесят шестого Вильманстрандского, — еле выговорил он и недовольно заметил: — Дают же такие названия, что язык можно поломать. Да, так на чем мы остановились? Недостает двух полков. К тому же верховный главнокомандующий, великий князь, повелел мне прикрывать левый фланг нашей армии со стороны крепости противника Торн и не выдвигаться за Сольдау.
Крымов видел, что разговаривать далее бесполезно, и спросил:
— Генерал Артамонов, вы получили директиву командующего армией?
— Имел счастье получить вчера.
— Вам приказано в директиве взять Сольдау сегодня?
— Да, приказано. Но сегодня только началось, полковник, а вы приступаете с ножом к горлу и требуете…
— Требует командующий. Вы пока не намерены выполнять его приказ. В таком случае я немедленно ему сообщу об этом и попрошу Мартоса повернуть на запад одну дивизию и взять Сольдау, — больше для этого не потребуется. Командующему я доложу незамедлительно: ваш левый фланг защищен ненадежно, отстал от Мартоса на два перехода, и, если фон Шольц вздумает вклиниться в образовавшуюся щель, вина за это целиком падет на вашу голову, генерал. Честь имею, — козырнул Крымов и ушел.
Артамонов проводил его злым взглядом и произнес пренебрежительно, не стесняясь Александра, а быть может, в надежде, что он передаст его слова Самсонову:
— Сумасшедший полковник с полномочиями генерала. Как таких земля носит, штабс-капитан? И как вы можете служить рядом с таким грубияном? Впрочем, виноват, вы служите у Александра Васильевича, и это — ваше счастье. Кстати, как его здоровье? Грудная жаба терзает?
— Терзает, ваше превосходительство, но он крепится.
— Дай бог, дай бог. Передайте ему мое самое искреннее пожелание здоровья и скажите: Артамонов не подведет его. И возьмет сей злосчастный Сольдау, в коем, наверное, уже и нечего брать, так как он горит не то от моих снарядов, не то от рук солдат противника, кои уже все переправы привели в состояние непригодности.
— Хорошо, ваше превосходительство, сегодня вечером я вернусь в штаб и передам ваши слова командующему.
— Премного благодарен, голубчик. Успокойте Александра Васильевича. Так и скажите: Артамонов не подведет. Я возьму этот злосчастный Сольдау. Прикажу Любомирову, и он возьмет. Но, — помолчал Артамонов, опустив седую голову, и опять неуверенно сказал: — Но великий князь запретил мне выходить за пределы Сольдау. Он, как сие вам ведомо, вообще запретил мой корпус пускать в дело, повелев лишь защищать левый фланг нашей армии. Так что, голубчик, я и не знаю, как мне Поступить.
