такой же быстроты и легкости, какие свойственны козе.
Визжали мальчишки, забрасывая на бегу друг друга снежками.
Побрели домой и Думасара с Сарымой и Темботом, который был разочарован больше других. Не утешало его даже то, что Астемирова шапка осталась невредимой.
Не растерялся, кажется, один только Муса.
В тот же вечер Муса пришел к Нургали. В это время Нургали как раз заснул беспокойным сном. Что ему оставалось теперь делать? Продать дом, усадьбу и снова идти на поиски удачи? Бывает же так, что настойчивость в конце концов побеждает. Но куда пойдешь теперь, когда все вокруг как бы сдвинулось со своих мест — каждый день приносит беспокойные вести? Повсюду бродят дезертиры с турецкого фронта. В Нальчике и в Прохладной действуют какие-то Советы и обещают делить землю безо всякого выкупа. А во Владикавказе, говорят, казачий атаман собирает казаков, чтобы идти восстанавливать царя. В Нальчик должен прийти с фронта Кабардинский полк. В Петрограде же генералам противостоит уже не адвокат Керенский, а большевик Ленин… Что за большевик, что за Советы?
Никто не смог бы дать ему, Нургали, хорошего совета, да и сам он не очень-то и хотел с кем бы то ни было делиться своими думами. Слегка подтопив печь и дожевав остатки мамалыги, Нургали завернулся в тряпки и забылся в неуютном сне, но тут его разбудил чей-то голос. Перед ним стоял Муса.
Норовистому коню протягивают початок кукурузы и, как только он подойдет, из-за спины выхватывают уздечку и мигом надевают ее на лошадь. Так же поступал Муса с людьми, которые были нужны ему для какой-нибудь цели. И надо отдать ему должное — Муса делал это так искусно, что редко кто понимал, как ловко его взнуздали. Муса не выпускал своей жертвы, пока не выжимал из нее все, что ему было нужно. А в общественном мнении он слыл добрым мусульманином, не оставлявшим правоверного в беде. Даже мулла Саид советовал прихожанам брать пример с Мусы. Что же касается Нургали, то он слишком хорошо знал цепкость рук этого благодетеля еще с тех пор, когда каждую весну и осень нанимался на работу к Мусе. Теперь он не раз думал, не пойти ли опять к Мусе — там всегда найдется какой-нибудь заработок… но уж очень не хотелось! Как-никак, а годы бродяжничества вселили в Нургали дух протеста против грубо откровенного желания Мусы пользоваться чужим трудом. Несмотря на то что Муса не раз зазывал Нургали к себе, он уклонялся от этих приглашений. И вот теперь вышло по поговорке: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
— Что с тобой, Нургали? Не захворал ли ты? — спрашивал Муса, наклоняясь над тряпками, прикрывающими Нургали.
— Это ты, Муса? Ну что же, будь гостем. Только угощать мне тебя нечем, последнюю кашу доел.
— А спишь, будто на всю жизнь запасся хлебом.
— Устал. Не хочется ни за что браться.
— И с чего бы это? Не гневи аллаха. Мало он тебе дал — проси больше. Много дал — проси меньше.
Не хотелось Нургали вспоминать обо всем, что случилось, что испытал он давеча перед Халиловским кораном, да и понимал, что Муса сам все отлично знает и только хитрит. А зачем бы? Что ему нужно?
— Устал. Очень устал, Муса. От всего устал. Нигде нет покоя, даже дома. Все подсматривают, подслушивают — беда! Нет у меня за душой ничего… Я, Муса, не забываю своего долга тебе. Ты добрый мусульманин, да вознаградит тебя аллах! Придет весна — отработаю…
— Отработаешь — это я знаю, я не тороплю тебя. Кому теперь хорошо? Такое время наступает. Того и тревожат злые люди, на ком сказалась милость аллаха… никому верить нельзя. Так, так. Ну, а чем же ты думаешь жить до весны?
— Не знаю, Муса. Летом и трава скотину кормит, а зимой что найдешь? Вот, может, мусульмане не дадут помереть с голоду.
— Слушай, Нургали, ты вот все ходил в кузницу к Боту — ну и что же? Умеешь хороший замок сделать?
— Нет, мы с ним поспорили. Темный он человек! Кузнец, железо кует, а говорит, что земля на цепях держится… Кто мог бы такие цепи выковать? Самый могучий из нартов — и тот не мог бы. Я видел изображение земли — она как большая тыква и держится в воздухе.
Муса недоверчиво пожевал губами.
— И ты не веришь?.. Бот тоже говорит: «Нет, не может быть. Хотя ты, Нургали, и уходил так далеко, что от луны до луны не видел земли, а все только море, аллах не дал тебе возможности что-нибудь уразуметь…» Это мне говорит кузнец — темный человек! Ничего я не хочу от его ремесла. Нет, не хочу.
— Э! Зачем ты такой нетерпеливый, Нургали? Зачем ссориться с полезным человеком? Нет, ты не прав. Вот, смотри, Эльдар не ссорится с ним и уже умеет сам замки делать. Ты бы перенял у кузнеца все, что он знает хорошего, а тогда и поссориться можно… Думал я, что ты уже умеешь, как Эльдар, замок сделать. Мне нужен хороший замок, но я не хочу поручать эту работу Эльдару. Не такой парень Эльдар. От него всего жди!.. Жаль, жаль! Хотелось бы мне помочь тебе, Нургали. Тебе я верю. Приходи ко мне завтра — поговорим и до чего-нибудь договоримся с тобой, а пока возьми вот это…
Муса протянул Нургали торбу с пшеном и кусок бараньего бока:
— Бери, бери, аллах велит нам делиться…
На другой день Нургали пришел к своему благодетелю, и тут выяснилось, чего Муса хочет от него.
Он задумал открыть в Нальчике харчевню. Городок оживлялся день ото дня. В нем расквартировалась прибывшая с турецкого фронта артиллерийская бригада, часто наезжали князья и уздени, рынок становился сборищем всяческого люда, бродяг, спекулянтов, забредающих сюда с Прохладной, из Пятигорска, из Грозного, из Владикавказа. В этом брожении утрачивалось ощущение твердой и грозной силы прежних властей. Куда-то внезапно исчез Карающий Меч Империи — Залим-Джери Аральпов. Про полковника Клишбиева говорили, будто начальник округа передал свои полномочия командиру артиллерийской бригады, а сам уехал во Владикавказ, куда отправил семью еще прошлым летом и где заправляет всем атаман терского казачества. А с другой стороны, образованы какие-то Советы крестьянских депутатов, они властвуют в Пятигорске и призывают к себе всех карахалков… В Нальчик приехал красный комиссар!
А в мечети все чаще стали говорить о том, что со дня на день Кабарда, Балкария, Осетия — все горские народы отойдут к Турции, вот-вот, как только вернется из России Кабардинский полк Дикой дивизии… Словом, время и в самом
