Но все страхи, все от воображения,— решил Шохов. А если реально, так вон на когда оно замыслено — и ничего еще неизвестно. Он стал сворачивать кальку, но еще заглянул в уголок на фамилии исполнителей — архитектора, начальника, проектировщицы, всех надо заметить и запомнить. И рядом, как же сразу он не засек,— вот оно, ради чего и доставалось и раскапывалось,— было обозначено скромно: эскиз застройки.
Так было и написано: «эскиз».
Кому же не известно, что такое эскиз!
— Ага,— произнес Шохов с той привычной интонацией превосходства, которая с некоторых пор выработалась в нем, и повторил: — Эскиз! Так-то, братцы! Ешьте, как говорят, свои бананы, а наши игрушки не троньте! Мы тоже хотим жить!
И все-таки... Если бы в своих расчетах, в своих прикидках на будущее он принял бы во внимание то, что сейчас лежало перед ним, синеньким изображенное цветом, и построил бы дом на полкилометра дальше! А ведь вымерял, все вымерял: и расстояние до ручья, и расстояние до дороги, шагами все отсчитал, зрительно прикинул, а потом с логарифмической линеечкой посидел, и вот...
В мартовский сверкающий день, когда еще весна в одном только названии и есть, а морозец потрескивает даже сильней, чем в феврале, и солнце будто крепит его и украшает блеском, прошелся Шохов гоголем по будущей своей усадьбе и все показал Петрухе. Прямо на снегу рисовал по живому: где его горенка, а где горенка самого Шохова, и куда выйдут ступени, и где калитка и забор станут.
Петруха соглашался вроде бы и кивал, только про забор спросил с сомнением, нужен ли он. От кого же городиться, если пусто вокруг? Но Шохов твердо отвечал, что забор нужен, потому что сейчас пусто, а потом неизвестно, как обернется. Он и тут, как говорят, далеко смотрел!
И высмотрел же, надо отдать ему должное. И вообще какое такое хозяйство без забора! В уборную и то будешь ходить как на вокзальной площади! А если кур да собаку завести? Нет, Петруха, ты еще мал в таких вопросах. А я тебе скажу, что, может, с забора-то и начинается все настоящее...
И тут он посмотрел вдаль, на верхние, видные отсюда этажи белых домов, впервые засомневавшись, не близко ли затеялись строиться. Возникало в нем такое подспудное сомнение, что уж говорить. Но подавил он в себе далекую и неясную тревогу. Даже не тревогу, а нечто смутное и кратковременное, чего за хорошим настроем да ярким утром не расчувствуешь, не разберешь. Шоховский практицизм взял, как всегда, верх. Ведь ясно же, как божий день, что близость к городу выгодней во всем: в транспорте, в прокладке электричества, других каких коммуникаций (вон куда Шохов дальновидно заглядывал!), да ведь и просто если понадобится в магазин сбегать. Шохов смотрел далеко, много дальше, чем его близорукий дружок.
Зима, если посчитать, вовсе не зря им прожита. Она вся состояла из планов и сомнений, и других планов, и других сомнений, а потом уже и конкретных замыслов, вызревших, как северный огурец на навозе, на этих сомнительных планах и превратившихся к сегодняшнему дню в груды кирпича, штабеля досок, бревен, теса и прочего необходимого материала.
Как на строительном серьезном объекте, все складировано, заприходовано в книжке и учтено, все свое будущее место знает в том самом будущем доме. И от дождя прикрыто, и от снега.
Подумать только: один же практически все достал, провернул, заплатил, привез и рассортировал! В какой-нибудь конторе на подобном же деле бригада бы корпела, и как знать, лучше бы она смогла это сделать или нет? Скорей всего, что нет! Она бы половину побила, а половину бы растащила и растеряла. А уж все, что осталось бы, свалила кучей, в которой сам черт ногу сломит, а сама бы села играть в домино. Знал Шохов один случай, когда такая бригада была придана к частному строительству и что из этого получилось. Как говорят, дороже самому обойдется.
Шохов вырос при советской власти, и хоть был из деревенских, но не стоял горой за частную собственность, которая убивает в человеке живое. Но что верно, то верно, и он понимал, что люди-то отвыкли работать, делать, как они бы для себя, а не для дяди сделали. Когда-то был для него пример Мурашки, для которого деньги не шли в счет, а прежде было уважение к своему труду. Сейчас самоуважение не в чести, сейчас стал рубль в ходу, только он один. Но рубль-то тот самый, за который еще и не надо ничего делать! Вот в чем несчастье наше! Сознательность важна, но она через собственное брюхо самый короткий путь к работе имеет.
Все это Шохов думал-передумал, и прежде, и на работе, и здесь. Был бы какой дошлый экономист, он бы и без счетной машины сообразил, сколько труда, сколько мысли, горения, таланта, если хотите, вложил Шохов в СВОИ планы СВОЕГО ОБЪЕКТА.
Но не было при нем экономиста и не могло быть. Кого взволнует факт, что человек домик решил поставить? Да никого решительно. Частник, словом!
И вот наступил день, когда Шохов произнес не без пафоса, тряхнув светлой головой:
— Мы присутствуем при закладке первого дома, по улице... По какой улице-то? — спросил он Петруху.
— Разве у нас улица? — усомнился тот.
— Будет дом — будет и улица,— уверенно подтвердил Шохов.
— Ну, тогда... Тогда по Сказочной улице! — выпалил Петруха.
— Почему — Сказочной?
— А как же! Дома нет, улицы нет, а мы название даем... Сказочная, потому что как в сказке: она есть, но ее и нет!
— Будет,— твердо сказал Шохов. Но в целом название одобрил.— Значит, так. Мы присутствуем при закладке первого дома по улице Сказочной. Право забить колышек в основание дома поручается молодому строителю Петру Петровичу Петрову. Стучи, Петруха!
Тут же топориком Петруха вколотил в снег дощечку, которую саморучно изготовил Шохов для такого повода. На дощечке углем было накорябано: «ЗДЕСЬ БУДЕТ ПОСТРОЕН ДОМ ШОХОВА - ПЕТРОВА. 17 марта».
Оба, стоя в полушубках, но без шапок, как какие-то полярники на известной фотографии посреди белой равнины, прокричали они громогласное «ура!».
Начин — половина дела.
Ради справедливости скажем, что не присутствовали на этом событии зрители, фотографы и корреспонденты, да и слава богу. Как не было и оркестра. Никто не заметил происшедшего крошечного события в жизни новостройки и Нового города, Зяба. А зря. Зря!
Оно имело далеко не местное и непреходящее значение для их будущего. Причем, оговоримся, для их ближайшего будущего.
Григорий Афанасьевич Шохов стоял посреди тесного магазинчика, снизу доверху набитого товарами. Все тут было, от стиральных машин, и холодильников, и торшеров до мочалок, и керосиновых ламп, и самого керосина. Шохов стучал ногтем по железному топору и подносил к уху. Свою знаменитую пушистую шапку он заломил набок, чтобы не мешала слушать, тем более что под гулкими сводами магазинчика было шумно.
Магазинчик находился в новожиловском торговом ряду, в центре, в бывших кельях некогда существовавшего здесь монастыря, основанного, по преданию, Зосимой и Савватием, во время странствия их из срединной России на Крайний Север. В самом монастыре когда-то располагалась мастерская по изготовлению колючей проволоки (мотки этой проволоки и до сих пор ржавели там и сям в густой крапиве), а нынче на весь город звенела циркуляркой деревообделочная мастерская, куда, собственно, и направлялся наш герой. Но, как всегда бывает в таких случаях, нужных людей на месте не оказалось. Чтобы не терять драгоценного времени, Шохов направился в торговый ряд и тут же опытным глазом высмотрел этот магазинчик, весьма и весьма ему необходимый. Шохов точно знал, что именно в таких глухих, забытых людьми и богом уголках встречаются редкости, которые ему нужны.
Все оказалось, как он и предполагал. Среди пестрого хлама, среди стиральных порошков, подушек, веников, покрышек разного калибра, хрустальной люстры, телефонного аппарата, японского сервиза, клеенок, термосов, граненых стаканов, синих чашечек, в которых он узнал несравненную Гжель (о, где вы, московские коллекционеры и неуемная Инна Петровна!), самоваров, утюгов, одежных щеток, алюминиевой посуды и многого другого, он моментально, без напряжения, выглядывал какую-нибудь нужную вещь и выхватывал ее из общего беспорядка, сразу как бы делая осмысленной и самоценной.
В кармане у Шохова лежал список необходимых товаров, длинный, в несколько десятков предметов, но он даже не заглянул в бумажку. Наметанный глаз и сам знал, что ему нужно. Первым делом Шохов купил не что-нибудь, а замок. Усмехнувшись, подумал: будет Петрухе снова загадка — отчего замок, если нечего запирать!
Замок, как указывалось в инструкции, был повышенной секретности. Шохов вообще любил замки. Особенно ценил те, что позаковыристей, именно со всякими там загадками. Он как мастер обожал разные хитрые вещицы, но замки в особенности. Занятно было, поковырявшись, добраться до сути и понять, что к чему. Когда он проезжал Москву, в первую свою поездку в Сибирь, он там разыскал ГУМ и зашел в отдел, где продавали хозяйственные вещи, в том числе замки. Все их пересмотрел, покрутил, пощупал, чем немало возмутил молоденькую продавщицу с пустенькими подкрашенными глазами.
